Голова Шалунишки Мо, оторванная импульсным ударом, бессмысленно лыбилась, вцепившись зубами в горло ящерна. Глаза телохранителя уже заросли смертной плёнкой, а боевой контур был истерзан так, словно по нему прошёлся невидимый град игл, способных пробить и защитное поле, и физическую броню. Но этот град не убил, и, судя по всему, даже не ранил бойца — лишь разобрался с его защитами. А добил его удар чьей-то ноги, вмявший грудную клетку. Шалунишка Мо вцепился ящерну в горло просто для верности. Контрольный укус.
Изящная Крюкильда, героиня широко известной серии мультов для самых маленьких, танцевала на тонких ножках, похожих на восемь заострённых палочек — и на эти заострённые палочки грациозно нанизала сразу двоих. Её собственное клиновидное тело было изорвано выстрелами, кукла и убитые ей бойцы сплелись в последнем танце, голова Крюкильды беспомощно свесилась вниз, а заострённые палочки-волосы свисали, почти касаясь пола. Она словно вышла на последний поклон.
Следом громоздился Бубель-Вубель, игрушка гобурской расы: такого колошматил в детстве будущий фарейский фанатик, имени которого Фокс так и не узнал. Толстый и жизнерадостный здоровяк Бубель-Вубель любил с разбегу плюхаться на детей, такой огромный и безопасный: мягкий бубух и взрывы смеха. А чёрствые шкурой гобурские дети, визжа от восторга, врезались в его легковминаемое тело. Бубель-Вубель весил всего ничего и не мог никому причинить вреда… Но сейчас он валялся рыхлой кучей, простреленный и разодранный изнутри, а из-под кучи торчали ящериные ноги и хвост. Задохнуться в Бубель-Вубеле… поистине, необычная смерть.
Игрушки, красивые и комичные, милые и не очень (в зависимости от вашей расы и вкуса), валялись то тут, то там. В основном, частями. Их полегло больше полусотни, но они забрали с собой с десяток профессиональных бойцов.
— Куклы не могли пробить защитные контуры, — Ана нарушила тишину. — У них нет таких возможностей. Это сделало что-то ещё.
Она была права: неизвестный град прошёлся по всем ящернам, лишив их привычной технологической защиты.
— Вы поэтому не дали нам индивидуальных полей? Потому что у Игрушки есть способ с ними разобраться?
— Поля мешают мне, — сказал кинетик тихо. — Как и лишние разговоры.
Он плавно подался вперёд, к пустому и ровному кругу, где не лежало ни одной игрушки — они десятками валялись вокруг. Целый вал ошмётков, исковерканные до неузнаваемости, словно перемолотые сквозь крупное сито — похоже, они атаковали одинокую маленькую фигуру, лежащую в центре.
Руу’нн был без защитного поля и без доспехов, и, тем не менее, он в одиночку уничтожил столько же бешеных игрушек, сколько десяток вооружённых до зубов ящернов-телохранителей. Но и сам погиб. На первый взгляд было неясно, что его убило, но, присмотревшись, Одиссей увидел, что все три глаза кинетика залиты кровью изнутри. Какая-то вибрация, может, излучение. Хм.
Эрраду застыл над телом своего… коллеги? Знакомого? Друга? Ни единой эмоции не проявилось в фигуре и лице кинетика, он был как шершавая статуя, и даже мягкие отростки на голове и по бокам едва шевелились, как обычно. Но вдруг застыли.
— Приготовьтесь.
Игрушки начали дёргаться и оживать. Те из них, кто остались целыми, размыкали стенное содружество и медленно двигались к новым гостям планеты, с намерением их горячо поприветствовать. Разодранные и поломанные фигуры, которых в избытке валялось вокруг, поднимались, кто как мог, и тоже тянулись присоединиться к празднику.
Тело Шалунишки Мо, без головы и без половины плеча, неловко прыгало на одной ноге; следом за ней, перебирая множеством пальцев, карабкалась оторванная рука какого-то чудика. Свиваясь кольцами, ползла безымянная пыпурчатая змея; волоча хвост, топал истерзанный динозавр, а с другой стороны подпрыгивал на пружине экзальтированный музыкант, который раз в две секунды пытался ударить в литавры, но одного литавра недоставало, поэтому он просто махал навстречу своей отрезанной руке.
Всё это поначалу происходило в фантасмагорической тишине, пронизанной шорохами и скрипами встающих кукол, но постепенно, следуя какой-то выверенной режиссуре, игрушки начинали издавать звуки и фразы, на которые были способны:
«Привет, дружок!»
«Я Ласти! А как тебя…»
«Тим-бом-бом, тим-бом-бом, тим-бом-бом».
«Добро пожжа… пожжа… пожжа…»
«Дзыньк!»
«Летели на планету игрушек, а угодили в артхаусный хоррор», подумал Одиссей. А вслух громко выкрикнул:
— Привет, друзья! Мы не враги. Мы пришли вас спасти.
Его выкрик потонул в серенаде нарастающего безумия, которая усиливалась с каждым шагом. У робокрыла завыла сирена, а световой импульсомёт Галактотрона затараторил импульсами разных цветов, безвредных, но отвлекающих внимание. Весь этот стенающий вой накрывал пришедших, словно безумящая волна — интос хотел их ошеломить и отвлечь, чтобы атака получилась неожиданной и эффективной.
Но руунн едва заметно повёл ложноножкой, и тройку накрыла непроницаемая тишина.
Игрушки стягивались со всех сторон, смыкались плотным валом, лезли друг на друга, искалеченные, разорванные, жутковатые, путались вывороченными внутренностями, механикой и нодотроникой, старомодными проводами. Они превращались в единое месиво с сотней лиц и морд, которое громоздилось всё выше и теснее, охватывая гостей.
Ана уже стояла к Фоксу спиной, а сейчас прижалась, он почувствовал, как её рука сама собой вложилась в его руку, и легонько успокаивающе сжал её.
Зрелище было необыкновенным, когда ещё такое увидишь? Одиссей любил удивительные истории, неповторимые события и места, он ценил их куда выше собственного комфорта, удобства и безопасности — может, поэтому жизнь и дарила ему всё новые, словно испытывая, когда человек остановится и скажет: «Хватит!»
Явно не сегодня. Он заворожённо наблюдал за фильмом ужасов, который оживал вокруг них в вязкой тишине. Куклы, фигуры, игрушки и лапочки, зверики, монстрики и няшики сгрудились в купол, закрывший большую часть света и готовый в любую секунду обрушиться им на головы. Пугающие и улыбающиеся рожи смотрели на пришельцев сверху. Руу’нн не шевелился, и в полной тишине было слышно, как бьются сердца двоих людей.
— Почему они… — шепнула Ана.
Волна игрушек рухнула вниз. Безумное мельтешение рук, пастей, обломков и обрывков, клешней, наверняка это сопровождалось парализующим взрывом звуковой атаки, да и светили-сверкали-ослепляли куклы как могли — но пространство вокруг пришедших сделалось блёклым и серым, всё внешнее осталось словно за непробиваемым слоем мощного промышленного энергополя. Вот только никакого поля не было, они стояли без защит и преград.
Одна из игрушек, жуткая ленточная тварь, которая в мирной жизни так красиво кружилась в ворохе своих лент, а сейчас напоминала взбесившуюся баньши, всё-таки дотянулась до Одиссея: он почувствовал лёгкое скольжение по плечу, затем по руке, и от этих невесомых прикосновений по спине прошёл озноб.
Но это было всё, что руу’нн им позволил. Доля секунды, и игрушки будто сгребло невидимой рукой, всё их красочное разнообразие угодило в один гигантский прозрачный ковш, который по совместительству оказался прессом. Низкий скрежещущий рокот пошёл изнутри, он был слышен даже сквозь звукогасящую сферу.
Секунда, и перед ними пульсировал шар величиной с дом, ещё одна, и шар уменьшился вдвое, втрое, вчетверо. Отростки на теле Эрраду напряжённо дрожали — а игрушки дробились и крошились друг о друга, сминаемые чудовищной силой. Лицо руу’нн отвердело, как маска; шар стал размером с футбольный мяч, и внутри осталась одна труха.
Примар Эрраду повёл маленькой рукой и отпустил прах на волю. Буро-серый тлен тёмными хлопьями и ворохами пыли разлетелся по краю посадочной платформы, медленно оседая и клубясь. Не осталось ничего, похожего на действующий механизм или модуль нодов, ничего, способного причинить вред.
Вернулись слышимость и яркость, на площадке снова воцарилась тишина.
— Это первая проба, — сказал руу’нн, его голос звучал глуше и тише, чем раньше, он стал говорить быстрее. — Игрушка обучается. Она сумела преодолеть защитные поля и нашла способ справиться с моим… учеником.
Пауза была крошечная, почти незаметная, но она была. Примару Эрраду было привычнее называть погибшего кинетика не «учеником», а как-то иначе.
— Мусорщик, — голос кинетика стал глубже и сильнее, словно до того был обесцвеченным, а сейчас обрёл тёмный цвет. — Как мы отыщем Наследника? Каков первый шаг?
— Мне нужно кое-что проверить, — тут же ответил Одиссей, как будто у него заранее был план. — Чтобы понять мышление Игрушки, стоит спровоцировать её и посмотреть, как она себя поведёт.
— Что требуется?
— Оставим её на площадке, а сами вернёмся на корабль.
Рука детектива указывала на Ану, волосы девушки тут же стали тускло-серыми, а взгляд застыл в лёгком шоке. Она только что испытала ощущение полной беззащитности перед убийственным валом зомби-кукол, которые рвались уничтожить её с равнодушной яростью стихии. Лишь невидимая сила примара защитила их от быстрой и брутальной гибели. А теперь босс собрался оставить её наедине с планетой-убийцей?!
— Вы хотите подвергнуть свою спутницу смертельной опасности? — уточнил Эрраду. — Чтобы провести эксперимент?
— Провокация предполагает риск, — пожал плечами Фокс.
Руу’нн смотрел на человека, и в его глазах впервые читалось что-то, похожее на удивление. Он обернулся к Ане.
— Ты готова на это?
«Вы» и «Ты». В языке руу’нн есть десяток разных обращений, которые зависят от меры уважения к собеседнику. Эрраду относился к Фоксу, как к существу с определёнными правами, но младшему; Ану он и вовсе считал вайгу, служителем. Но всё же с правом голоса, по крайней мере, относительно её собственной жизни.
— Готова?
— Да, — кивнула девушка. Она верила.
— Нет.
Примар качнул головой, и Ану с Одиссем шатнуло.
— Вы можете не дорожить своей вайгу, мусорщик. Но дети Да’Вира поклялись защищать младших мира сего.