Воспоминания отхлынули, и вот я вновь вернулся к реальности, смотря в спину уходящего Селищева, как пьяный, идущего к лестнице. Да, черт побери, все эти «опекуны», управляющие, одним миром мазаны. И к этому сукину сыну тоже можно подобрать ключик. Знать бы только, как!
Я догнал его уже в гардеробе.
— Аристарх Ильич, — сказал я тихо. — Позвольте представиться. Тарановский. Коммерсант из Сибири.
Он посмотрел на меня мутными, ничего не выражающими глазами.
— Что вам угодно?
— Я хотел бы поговорить с вами об одном имении, опекуном коего вы являетесь, — сказал я. — Имении господ Левицких.
Глава 15
Он секунду помедлил, потом, оглянувшись, произнес:
— Я вас не знаю, но раз мы встретились в таком месте, уделю вам время. Пройдемте в курительную, там и поговорим!
Спустившись вниз, мы отправились в курительную. Шагая по дорогущему паркету, я лихорадочно соображал. Что я ему скажу? Как построить беседу?
Представиться посланником от тех самых французов-концессионеров? Глупо. Я не знаю ни их имен, ни деталей их договоренностей с Селищевым. Он задаст мне пару уточняющих вопросов, и я тут же провалюсь, выдав себя за самозванца.
Прийти от имени Мезенцева? Еще хуже. Мезенцев — простой помещик, они наверняка знакомы лично. Селищев сразу поймет, что я не тот, за кого себя выдаю.
Нет. Нужно было действовать тоньше. Не встраиваться в их схему, а ломать ее, создавая свою собственную. Я должен был предстать перед ним не мелким шантажистом, а представителем третьей, могущественной силы, о существовании которой он и не подозревал. Силы, чьи интересы он по своей глупости и жадности умудрился затронуть. Силы, которая могла его как вознести, так и раздавить.
И я придумал легенду. Легенду, основанную на реальных фактах, но поданную под нужным мне углом. Легенду, которую он не сможет проверить, но в которую будет вынужден поверить.
Мы прошли в курительную комнату. Здесь, после парадной суеты и звона бильярдной, тишина казалась оглушающей. Тяжелые портьеры из темно-зеленого бархата подавляли звуки, в огромном, отделанном мрамором камине, несмотря на летнюю жару, лениво тлели дубовые поленья. Воздух был пропитан густыми, почти осязаемыми ароматами турецкого и вирджинского табака, дорогих сигар и крепкого коньяка. В глубоких креслах, расставленных поодаль друг от друга, сидели солидные, важные господа. Они вели неспешные, тихие беседы.
Мы сели в дальнем углу. Я попросил у подбежавшего лакея коньяк и сигары.
— Итак, сударь, я вас слушаю, — сказал Селищев, с видимым удовольствием откидываясь на спинку кресла. Он явно чувствовал себя здесь, в этом храме власти и богатства, как рыба в воде.
— Я буду краток, Аристарх Ильич, — начал я, глядя ему прямо в глаза. — Речь, как я уже сказал, пойдет об имении господ Левицких, опекуном коего вы имеете честь являться.
Он лениво стряхнул пепел с сигары.
— Левицкие… Печальная история. Но я не уполномочен обсуждать дела моих подопечных с посторонними лицами.
— История может стать еще печальнее. Для вас, — сказал я ровно. — Вы создаете проблемы очень серьезным людям.
Селищев усмехнулся, и его одутловатое лицо сморщилось в гримасе, которая, по его мнению, должна была выражать превосходство.
— Проблемы? Полноте, сударь. Я не создаю проблем, я, напротив, их решаю, притом весьма успешно. И мосье д’Онкло, и господин Мезенцев уже имели честь убедиться в моих скромных способностях. А вы кого, собственно, представляете?
Он произнес это с такой наглой, неприкрытой уверенностью, что я понял: с этим стесняться нечего. Он играл свою сложную и опасную игру и, похоже, заигрался настолько, что вообразил себя вершителем судеб поместья Левицких.
Что ж, поддержим!
Я откинулся на спинку кресла и не спеша закурил сигару.
— Видите ли, Аристарх Ильич, эта железная дорога нужна не только господам французам-концессионерам. Она нужна и нам. Я представляю интересы крупнейшего торгового дома Верещагиных и не только их. Моя патронесса Аглая Степановна Верещагина, намерена использовать эту дорогу для перевозки своих товаров из Нижнего Новгорода в Москву, а дальше протянуть железную дорогу до самой Сибири. И пока вопрос не решен там, строительство встало. Она и остальные очень недовольны тем, что из-за вашей нерасторопности и мелочных интриг с каким-то провинциальным помещиком строительство непомерно затягивается!
Селищев слушал, и его лицо становилось все мрачнее. Он, видимо, никогда не думал о таких масштабах. Его мир ограничивался карточным столом и мелкими гешефтами с Мезенцевым. А тут — Кяхта, Китай, Верещагина, какие-то мифические грузоотправители.
— Так скажите мне, Аристарх Ильич, — продолжал я, глядя на него в упор. — Долго еще вы намерены препятствовать строительству моста через Клязьму? Долго еще мы будем ждать, пока вы решите свои мелкие проблемы и уступите наконец этот несчастный клочок земли? Или, может, нам стоит найти другие, более быстрые способы решения этого вопроса без вашего участия?
При последних моих словах он заметно оживился.
— О нет, сударь, о нет. Без моего участия тут ничего не выйдет! Я, господин Тарановский, — он сделал паузу, выпуская кольцо дыма, — являюсь, так сказать, непременным участником всей комбинации. Посредником. Я и только я нахожу решение, которое устраивает все заинтересованные стороны!
— И каково же это решение? — спросил я, чувствуя, как внутри закипает холодная ярость.
— О, оно предельно просто. — Он улыбнулся своей неприятной, скользкой улыбкой. — Все в этом мире — вопрос денег. И судьба имения Левицких — тоже. Мои условия известны уже всем участникам: и французам, и Мезенцеву. И для вас, сударь, кем бы вы ни были на самом деле, они не изменятся.
— Что за условия?
— О, да сущая безделица, если принять в соображение, сколь многое поставлено на карту! Сто тысяч рублей серебром. Лично мне. И я тут же проиграю это дело в суде либо заключу соглашение с той стороной, которая окажется более щедрой и расторопной.
Услышав это, я не мог удержаться от улыбки: паззл начинал складываться. Но каков этот Селищев! Я ожидал торга, уловок, но такой откровенной, циничной наглости — нет.
— Сто тысяч? Да у вас, сударь, царские замашки!
— Можете думать, что вам заблагорассудится. — Он пожал плечами. — Но такова моя цена. Уверяю вас, для господ французов она совсем невелика. Они практически завершили строительство дороги от Владимира до Нижнего, осталось лишь выстроить этот мост. Наверняка такие, как вы, будущие грузоотправители, давно уже дергают их, вопрошая, когда же откроется движение. Так вот, сударь, не ранее, чем это будет обговорено со мною!
— А что же получат наследники, ваши подопечные, чьи интересы вы, как опекун, обязаны защищать? — спросил я, с трудом сдерживая гнев.
— О, разумеется, все будет по закону. — Он снова криво усмехнулся. — По мировому соглашению, которое мы подпишем, им будет выплачена компенсация. Небольшая, разумеется, чтобы не привлекать лишнего внимания. Тысяч пять, может, семь. Этого вполне хватит, чтобы покрыть судебные издержки и долг перед казной. Все будет благородно. А остальное… остальное лично мне. За мои труды и хлопоты.
Он сидел в глубоком кресле, этот маленький, потный, порочный человечишка, и торговал судьбой сирот, как вор украденным салопом. В этот момент я почувствовал не просто гнев, а ледяное, презрительное омерзение. И, надо признать, мне стоило больших усилий скрыть свои чувства.
— Так, значит, вы, Аристарх Ильич, просто продаете решение суда тому, кто больше заплатит? — спросил я, глядя ему в глаза.
— Я, господин Тарановский, — он расправил плечи, пытаясь казаться значительным, — помогаю серьезным людям решать их проблемы. И эта помощь, как вы понимаете, стоит денег. Так что, ваше предложение в силе? Госпожа Верещагина готова заплатить сто тысяч за то, чтобы ее чайные караваны не простаивали? Или мне все-таки принять предложение господ французов? Они, знаете ли, тоже очень торопятся.
— Сумма весьма почтенная! — уклончиво ответил я. — Извольте подождать. Что вы скажете, если мы встретимся завтра ввечеру, скажем, в ресторане «Яр»?
— Хорошее место! — сухо заметил он. — Извольте. Я с пятого часу пополудни буду там в кабинете. Спросите метрдотеля, Поликарпа Кузьмича, он укажет, где именно!
Я чопорно кивнул, и мы расстались.
Выйдя из Английского клуба, я оглянулся по сторонам в поисках извозчика. Тот не замедлил появиться.
— Куда изволите, барин? — волжским окающим говором произнес русоволосый мужик с номером на спине, подъезжая ко мне в своей пролетке.
Куда именно мне надо, я не знал, а вот что мне было нужно — представлял очень отчетливо и ясно. Мне нужно было срочно вызвать сюда Изю Шнеерсона и господина Рыкунова с его людьми. Дело принимало серьезный оборот, и мне нужны были все деньги, мозги и кулаки, какие только я мог собрать.
— А скажи-ка, любезный, где тут у вас телеграф?
— Это вам на почтамт надо, барин! — пояснил тот.
— Значит, к почтамту. Гони!
Московский почтамт располагался на Мясницкой улице, в величественном здании, похожем на дворец, с колоннами и огромными, высокими окнами. Внутри, в просторном операционном зале с расписными сводчатыми потолками, царила деловая суета. Стучали штемпели, шелестели бумаги, а из-за дубовой перегородки, где находилось телеграфное отделение, доносился непрерывный, сухой треск аппаратов Морзе — азбука новой, стремительной эпохи.
Итак, мне нужно было срочно вызвать из имения Левицких моего верного товарища Изю Шнеерсона и Сергея Рыкунова. Во времена, когда мобильная связь не могла привидеться даже Жюль Верну, это было нетривиальной задачей. Но какое же счастье, что несколько лет назад от Москвы до Нижнего Новгорода стал действовать телеграф!
Я подошел к окошку с медной табличкой «Прием депеш». За конторкой сидел усатый чиновник в форменном сюртуке с блестящими пуговицами.
— Мне надобно отправить телеграмму, сударь, — обратился я к нему. — Срочную. Во Владимирскую губернию, под Гороховец.