— Извольте, — кивнул чиновник, пододвигая мне специальный бланк и тяжелую чернильницу с гусиным пером. — Пишите адрес и текст. Разборчиво.
Вот тут и возникла первая сложность. Как отправить телеграмму так, чтобы она дошла не просто в уездный город, а прямо в усадьбу, затерянную в лесах? Я понимал, что телеграфной линии до самого имения, конечно же, нет.
— Скажите, любезный, — спросил я у чиновника, — а можно ли заказать доставку депеши с нарочным? Чтобы прямо в руки, по адресу.
— Можно, — подтвердил он, не отрываясь от своих бумаг. — Называется «с эстафетой». Телеграмма дойдет до ближайшей к месту назначения станции, в вашем случае до Гороховца. А оттуда на почтовых лошадях ее повезет специальный рассыльный прямо по адресу. Только это, сударь, услуга дорогая!
— Мне главное, чтобы быстро!
Чиновник выдал мне бланк телеграммы для заполнения. Сев за столик для посетителей, я принялся за составление текста. Нужно было написать коротко, но ясно, ведь плата взималась за каждое слово. После недолгого раздумья я вывел:
АДРЕС:
ВЛАДИМИРСКАЯ ГУБЕРНИЯ, ГОРОД ГОРОХОВЕЦ, ПОЧТОВАЯ СТАНЦИЯ. ДАЛЕЕ С ЭСТАФЕТОЙ В ИМЕНИЕ ЛЕВИЦКИХ. ВРУЧИТЬ ГОСПОДИНУ ШНЕЕРСОНУ.
ТЕКСТ ДЕПЕШИ:
ИЗЯ ТЧК РЕКУНОВ ТЧК НЕМЕДЛЕННО ВЫЕЗЖАЙТЕ МОСКВУ ПОЕЗДОМ ТЧК ДЕЛО НЕОТЛОЖНОЕ ЗПТ ЖДУ ГОСТИНИЦЕ БРАТИЩЕВА ТВЕРСКОЙ ТЧК
ТАРАНОВСК
Чиновник пробежал глазами мой текст.
— Так… двадцать одно слово. Плюс подача, плюс бланк. И эстафета до имения… верст, говорите, десять от Гороховца? Это будет, сударь мой, — он пощелкал на счетах, — три рубля семьдесят пять копеек серебром.
Сумма была приличной, но я, не торгуясь, выложил на стойку четыре серебряных рубля.
— Сдачи не нужно, — сказал я. — Только прошу вас, чтобы как можно скорее. Дело не терпит отлагательств.
— Не извольте беспокоиться, — заверил меня чиновник, ставя на бланке штемпель «СРОЧНАЯ».
— Через час ваша депеша уже будет в Гороховце. Ввечеру ваши господа ее получат. Техника, сударь! Прогресс!
Я вышел с почтамта с чувством выполненного долга. Механизм был запущен. Теперь у меня в Москве будут и «мозги» в лице Изи, и «мускулы» в лице Рекунова. А значит, можно переходить к следующему этапу нашего плана — к плотной «работе» с господином Селищевым.
Циничная наглость Селищева взбесила меня. Вот от этого сукина сына зависело счастье и благосостояние Ольги! Но ярость, поначалу вскипевшая внутри, быстро сменилась холодным, расчетливым спокойствием. Я понял, что этот человек сам дал мне в руки оружие против себя. Он был настолько уверен в своей безнаказанности, что потерял всякую осторожность.
Но как использовать это оружие? Идти в полицию? Наивно. Мои слова против слов уважаемого дворянина — пустой звук. Устраивать публичный скандал самому? Слишком рискованно. Больно уж шаткой является моя легенда «негоцианта Тарановского»: я не мог привлекать к себе излишнее внимание властей, создавать шумиху вокруг своего имени. Любая серьезная проверка могла вскрыть мое прошлое, и тогда все планы, все деньги, моя свобода — все полетит в тартарары!
Нет, действовать нужно было чужими руками, причем руками людей, чье слово имело бы вес в этом обществе. И такой человек у меня был. Князь Оболенский!
На следующий день я пригласил его на обед в лучшую ресторацию города. За бутылкой дорогого французского вина, когда князь был уже в самом благодушном настроении, я решил открыть ему карты, но, разумеется, без ненужных подробностей.
— Князь, — начал я, — должен просить у вас помощи в одном деликатном деле. Оно касается не коммерции, а чести.
— Чести? — оживился Оболенский. — Говорите, Тарановский! Если кто-то вас оскорбил, я готов быть вашим секундантом!
— Нет. Вопрос не обо мне, — усмехнулся я. — Дело в сиротах. Брате и сестре одного моего старого товарища, с которым судьба свела меня в Сибири. Он, к несчастью, попал в беду, был осужден. А его родственники, сестра совсем юная девушка и младший брат, остались здесь одни на попечении опекуна.
Я вкратце, опуская лишние, компрометирующие меня и Владимира Левицкого подробности, изложил ему историю рода Левицких. Рассказал о подложном иске соседа, о давлении, о судебной тяжбе.
— А опекун, некий господин Селищев, вместо того чтобы защищать детей, по сути, продает их имение тому, кто больше заплатит, — закончил я.
— Селищев? Аристарх? — нахмурился князь. — Знаю такого. Картежник, шулер, мот. Но то, что вы рассказали… Это уже за гранью! Каков мерзавец!
— Хуже, князь. Он предложил мне, — я посмотрел ему прямо в глаза, — за сто тысяч рублей «уладить» дело в мою пользу. То есть, по сути, ограбить своих подопечных, оставив им сущие крохи.
Лицо Оболенского побагровело.
— Негодяй! Подлец! Таких, как он, нужно вызывать на дуэль и стрелять, как собак!
— Дуэль, князь, здесь не поможет, — сказал я. — Он человек без чести и, верно, не примет вызова. Здесь нужно действовать иначе: следует уничтожить его. Сделать так, чтобы его освободили от выполнения обязанностей опекуна и ни один порядочный человек в Москве не подал ему руки.
— И как же это сделать? — спросил князь, и в его глазах загорелся азарт.
— А вот для этого мне и нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы его подлые слова услышали другие. Уважаемые люди. Члены вашего клуба. Чье слово будет иметь вес и в Дворянском собрании, и в суде. Вы могли бы мне в этом помочь? Пригласить на встречу со мной и Селищевым пару-тройку таких господ?
Оболенский задумался, потирая подбородок.
— Хм… Идея, черт возьми, интересная. Скандал в клубе — это вещь серьезная. Но как это устроить, чтобы не выглядело подстроенным?
— А мы и не будем ничего подстраивать, — сказал я. — Мы просто создадим условия. План у меня такой. Вы, князь, под каким-нибудь предлогом приглашаете в отдельный кабинет в клубе, скажем, своих высокопоставленных друзей. Говорите, что хотите посоветоваться по какому-то важному делу. В это же время я приглашаю туда же Селищева, якобы для передачи ему денег. Кабинет этот, как я приметил, имеет смежную дверь в другую, малую гостиную. Вот за этой дверью и будут сидеть ваши друзья. Они станут невольными свидетелями нашего разговора.
— А если он не станет говорить? Если заподозрит неладное?
— Заговорит, — уверенно сказал я. — Он жаден и глуп. Я спровоцирую его, заставлю повторить свое гнусное предложение. А ваши друзья все это услышат!
Князь хлопнул ладонью по столу так, что зазвенели бокалы.
— Черт побери, Тарановский, да вы не коммерсант, вы — стратег! Мне нравится ваш план! Он дерзок и изящен. Я берусь это устроить! Сенатор Глебов, старый приятель моего папа́, человек безупречной честности. А генерал Арсеньев, ветеран осады Севастополя, ненавидит казнокрадов и мошенников. Они согласятся!
— Только одно условие, князь, — добавил я. — Мое имя не должно фигурировать в этом деле официально. Я человек приезжий, не хочу встревать в ваши столичные интриги. Вы представите меня просто как доверенное лицо, пекущееся об интересах сирот.
— Понимаю, — кивнул Оболенский. — Скромность украшает героя. Будь по-вашему! Что ж, господин «доверенное лицо», готовьтесь. Завтра вечером мы устроим нашему Аристарху Ильичу настоящий театр. И я с удовольствием посмотрю на финал этой пьесы!
План был готов. Оставалось только дождаться вечера и сыграть свою роль. Роль, от которой зависело ох как многое!
Глава 16
На следующий день Английский клуб жил своей обычной, респектабельной жизнью. В бильярдной стучали шары, в библиотеке шелестели страницами газет, а в картежной, в облаках сизого дыма, творилась судьба состояний и репутаций. Но сегодня здесь должен был разыграться спектакль, которого эти стены еще не видели.
Я прибыл в клуб вместе с князем Оболенским. Он был весел, оживлен и явно предвкушал предстоящее развлечение.
— Ну что, Тарановский, готовы к премьере? — подмигнул он мне.
Первым делом мы отправились к распорядителю клуба, дабы уведомить его о происходящем. Распорядитель, некий Иконников Евграф Капитонович, полноватый господин, услышав суть дела, к моему несказанному изумлению, даже обрадовался. Я ожидал, что руководство клуба будет не радо назревающему скандалу, но подозрения мои оказались напрасны.
— Этот господин уже не раз подозревался в шулерстве! — пояснил мне Евграф Капитонович. — Но за руку пойман не был, а потому до сих пор имеет членство. Если вы избавите клуб от его докучливого присутствия, завсегдатаи вам пудовую свечку поставят!
— Прекрасно. Он сейчас здесь? — поинтересовался я.
— Селищев? Да!
— А можете вы устроить, чтобы в голубой курительной сейчас не было посторонних, а в соседнюю комнату надо провести князя Оболенского с господами!
— О, нет ничего проще! — тут же усмехнулся Евграф Капитонович.
— Отлично! Тогда в нужное время пусть лакей позовет Селищева на встречу со мной! — предупредил я.
Князь тем временем отправился на поиски сенатора Глебова и генерала Арсеньева. Оболенский нашел их в хитросплетении комнат и залов и, обнаружив сидящими за бокалами хереса, с самым серьезным видом увлек в малую гостиную, смежную с курительной, якобы для обсуждения одного щекотливого дела, не терпящего посторонних ушей.
Я же, выждав несколько минут, направился в курительную. К сожалению, она была не пуста. Выбрав кресло возле закрытых дверей в другую комнату, я опустился в них и стал ждать условного сигнала.
Наконец в двери тихонько постучали — это означало, что Оболенский и наши свидетели заняли стратегическую позицию с той стороны. Я выглянул из курительной и подозвал швейцара, принимавшего плащи у лестницы.
— Любезный! Позови сюда Аристарха Ильича! Скажи, что это господин Тарановский желают переговорить с ним по известному ему делу.
Вскоре Аристарх Ильич Селищев спустился вниз.
— Мосье Тарановский? У нас кажется, назначена встреча в ресторане «Яр»? Вы решили не ожидать вечера?
— Именно так. Пройдемте сюда, чтобы переговорить без помех! — радушно пригласил я, увлекая его к креслам, поставленным у закрытых дверей в соседнюю залу. — Что будете курить? Вот, пожалуйте, табак с Ямайки!