Граф саркастически усмехнулся.
— Аглая Степановна — женщина, безусловно, умная и богатая. Но ее влияние здесь, в Петербурге, не так велико, как в Сибири. Вы, я думаю, слышали о недавнем решении государя разрешить ввоз чая морским путем через Петербург и Одессу?
— Разумеется! — кивнул я.
А в мыслях проскочило, что Аглая надеялась года на два или на три притормозить, а не вышло.
— Так вот, это решение — прямой удар по кяхтинским купцам, по всей их «чайной монополии». И они ничего не смогли с этим поделать. Их интересы здесь, в столице, мало кого волнуют: увы, но сейчас в чести другие люди — все, кто связан с железнодорожным строительством. Несчастная для нас Крымская война показала всю важность железных дорог для нашей огромной империи. Тот, кто строит дороги, тот, кто вкладывает в это деньги, — вот кто сейчас на коне. Вот чьи голоса слушают теперь во дворцах!
— Значит, мне нужно искать выходы на железнодорожных дельцов? — уточнил я.
— Именно, — кивнул граф. — Заручитесь их поддержкой. Убедите, что вы можете быть им полезны. И тогда, возможно, их голоса, их влияние помогут вам достучаться и до великого князя.
Он на мгновение задумался, потом на его тонких губах появилась едва заметная ироничная усмешка.
— А впрочем… — сказал он. — Может, вам и не придется далеко ходить. Тот купец, что выбежал от меня в таком негодовании, он, как никто другой, знает все проблемы этого общества.
— Тот самый, что выходил от вас и кричал про мошенников? — удивился я.
— Он самый, — подтвердил Неклюдов. — Это Василий Александрович Кокорев. Один из крупнейших откупщиков и промышленников в России. Умнейший человек.
— И что же он тут так разорялся?
— Да все оттого, господин Тарановский, что он, как и многие другие, поверил в эту затею. — Граф откинулся в кресле, и его голос стал почти доверительным. — Видите ли, «Главное общество российских железных дорог», основанное пять лет назад, поначалу внушало всем огромные надежды. В его правлении сплошь громкие имена, государственные люди, а заправляют всем французы, главным образом — из парижского Crédit Mobilier. Сам государь благоволил этому начинанию. Казалось бы, дело верное. Кокорев и другие наши купцы вложили в акции общества огромные деньги…
Он сделал паузу, постукивая пальцами по подлокотнику.
— А потом началось то, что всегда у нас начинается, когда дело пахнет большими казенными деньгами. Вскрылись огромные злоупотребления. Директорам-французам назначили неслыханные оклады, — по пятьдесят тысяч в год, тогда как министр у нас получает пятнадцать! Они настроили себе в Петербурге дворцов, живут на широкую ногу, устраивают балы… Подрядчики и поставщики, видя это, тоже начали воровать: сметы раздуваются, то и дело вскрываются какие-то махинации с подрядами, с поставками, а строительство дорог между тем едва движется!
— И что же, этого никто не видит? — спросил я.
— Отчего же, прекрасно видят! — усмехнулся граф. — Акции общества на бирже начали стремительно падать. Кокорев и другие акционеры теряют свои капиталы. Многие высокопоставленные лица, вложившиеся в это дело, теперь весьма и весьма недовольны. Кокорев сегодня был у меня как раз по этому поводу. Бегает по всем инстанциям, требует расследования. Он кричит, что это мошенничество, что французов нужно гнать в шею.
— И что же будет дальше?
— А дальше, — Неклюдов посмотрел на меня своим проницательным взглядом, — будет самое интересное. Сейчас в верхах, в том же Государственном совете, всерьез обсуждается вопрос о замене французского правления общества на русское. Хотят поставить во главе наших, отечественных, промышленников. И Кокорев, как один из самых ярых критиков французов, метит на одно из этих мест. Как вам, возможно, известно, винные откупа вот-вот должны отменить, и для Василия Александровича теперь выбор новой предпринимательской стези весьма важен…
Я слушал, и в моей голове начал складываться новый, еще более дерзкий план. Если французы теряют свои позиции, если их вот-вот могут лишить правления, то стоит ли вообще искать с ними союза? Может, нужно поставить на другую лошадь? На тех, кто придет им на смену?
— Ваше сиятельство, — сказал я. — Я должен поговорить с этим господином Кокоревым. У нас, кажется, могут найтись общие интересы.
Граф хитро улыбнулся.
— Я так и думал, что вы это скажете, господин Тарановский. Вы человек быстрый в решениях — это прекрасное качество!
— Вы не могли бы меня ему представить или дать рекомендательное письмо?
— Письма здесь не нужно, — ответил граф. — Он человек не того круга: к нему не надобно приходить с рекомендациями от графов, это скорее может навредить. Контора его находится на Литейном проспекте. Приходите запросто, найдите его, скажите, что вы золотопромышленник, и думаю, он вас примет. Благородное дело золотодобычи нынче интересно всем, даже обладателям многомиллионного состояния!
Я встал, чтобы откланяться.
— Спасибо вам, ваше сиятельство. Вы мне очень помогли.
— Не стоит, — сказал он. — Мне, признаться, и самому любопытно посмотреть, чем закончится эта история. Это… оживляет.
Когда я вышел из особняка графа, голова у меня шла кругом. Картина менялась с калейдоскопической быстротой. Французы, Рейтерн, Долгоруков, Левицкие, Кокорев, великий князь… Все эти фигуры сплетались в один тугой, запутанный узел. И мне предстояло не просто распутать его, но и сделать так, чтобы все нити в итоге сошлись в моих руках!
В этих раздумьях я шел к Невскому, погруженный в свои грандиозные замыслы, и не сразу заметил неладное. Но инстинкты, отточенные годами войны и каторги, не дремали. Какое-то шестое чувство, холодок по спине, заставило меня очнуться. Я замедлил шаг и как бы невзначай посмотрел в отражение в витрине модного магазина.
За мной шли.
Их было двое. Люди в потертых, мешковатых армяках, с лицами, которые не запоминаются. Явно не просто так увязались они следом! Присматривают за мною ребята… Я усмехнулся про себя. Что ж, развлечемся.
Пройдя по Казанской, я свернул в какую-то узкую улочку, идущую параллельно Гороховой. Я шел, не ускоряя и не замедляя шага, слыша, как они следуют за мной, шаги становятся все ближе, все увереннее.
В одном из самых глухих, неосвещенных мест переулка эти двое, ускорив шаг, нагнали меня.
— Эй, барин, а ну стой-ка! — раздался за спиной грубый, пропитой голос.
Я остановился и медленно обернулся. Их было уже трое. Все здоровенные, мордастые хмыри с тяжелыми, бычьими взглядами. «Кто подослал их?» — мелькнула мысль.
Сейчас узнаем!
.
Глава 20
Глава 20
— Куды торопишьси, мил человек? — ухмыльнулся один из них, тот, что был повыше. Он шагнул вперед.
— Туда, где вас точно не ждут, — ответил я, смещая вес тела на заднюю ногу. Мозг, опережая сознание, уже делал свою работу: оценивал дистанцию, угрозы, пути отхода.
Трое. Тот, что слева, держит руку за пазухой — скорее всего, нож. Центральный, в фуражке, — главарь, уверен в себе. Третий, самый массивный, заходит сбоку, чтобы лишить меня пространства для маневра. Классическая «коробочка».
Все, что у меня было из оружия, — тяжелая трость из черного дерева с массивным серебряным набалдашником. Прекрасный аксессуар для коммерсанта, но скверная замена револьверу. Впрочем, лучше, чем ничего. Рука сама сжала ее рукоять чуть крепче. Спокойно. Дыши.
— А ты, видать, умный, барин? — осклабился второй, заходя ко мне сбоку. — Умных мы не любим. А вот кошельки их очень даже уважаем! Ну-ка, милой, выворачивай карманы, да поживее!
В его руке тускло блеснуло лезвие ножа. Как я и думал.
— Зря вы это, ребята, — вздохнул я, и в этот самый миг мое тело пришло в движение.
Все произошло быстрее, чем они успели моргнуть. Привычка работать на опережение сработала, как и всегда.
Тот, что с ножом, сделал выпад — неловкий, рассчитанный на испуг.
Я не стал отступать. Вместо этого сделал короткий шаг в сторону и чуть вперед, уходя с линии атаки. Его рука с ножом провалилась в пустоту. Он на долю секунды раскрылся, и я нанес удар.
Трость в моей руке мгновенно превратилась не в дубину, а в рапиру. Короткий, без замаха, тычковый выпад, вся масса тела вложена в одну точку. Конец трости вошел ему точно в солнечное сплетение. Раздался сдавленный, похожий на лай кашель. Глаза бандита вылезли из орбит, он выронил нож и сложился пополам, отчаянно хватая ртом воздух, который больше не поступал в легкие.
Первый готов.
Массивный, здоровый как бык третий, тут же с ревом бросился на меня, пытаясь сгрести в охапку.
Я сделал легкий уклон, нырок, пропуская несущуюся на меня тушу мимо, и, выпрямляясь, вложив в удар вес и скорость, опустил серебряный набалдашник трости ему на голову. Раздался глухой, влажный хруст. Громила замер, его рев оборвался. Тяжело выдохнув: «Убил, сука…» — он мешком повалился на булыжники, даже не выставив перед собой рук.
Главарь в фуражке на мгновение застыл, не веря своим глазам. Его команда из трех хищников за три секунды превратилась в двух раненых… и его одного.
Мгновение, и растерянность на его лице сменилась яростью. С диким воплем он выхватил из-за пазухи кистень — на ремне гирькой. Опасная штука, непредсказуемая в своей траектории!
Он крутанул кистень, и гирька со свистом разрезала воздух, метя мне в голову. Я сделал обманное движение, показав, что собираюсь блокировать удар. Он купился. Я резко опустил трость вниз и, как багром, подцепил его опорную ногу у самой лодыжки. Одновременно с этим шагнул вперед, сокращая дистанцию и, пока он, теряя равновесие, заваливался назад, врезал ему локтем прямо в переносицу.
Тошнотворный хруст ломаемых хрящей, брызги горячей крови и волна запаха перегара, овчины и чеснока ударили мне в лицо. Главарь с воплем рухнул на спину. Кистень отлетел в сторону. Не давая ему и шанса прийти в себя, я шагнул вперед, наступив сапогом ему на запястье вооруженной руки, заставляя взвыть от боли, и приставил острый конец трости к кадыку.