— Что ж, самое время подзакусить, — заметил отец Деде.
Он поставил на лавку, прямо перед собой, корзинку и принялся вынимать из нее разные пакеты, салфеточки, стаканчики, тарелки и бутылки. Казалось, будто корзина битком набита всевозможными продуктами.
— Я, пожалуй, тоже поем, — вполголоса проговорил Мило, снимая сумку.
Ему уже давно хотелось есть, но один он не решался приступить к трапезе на глазах у всех.
Хлеб, купленный накануне, совсем зачерствел; он пригодился теперь лишь для того, чтоб сделать шикарный бутерброд с ветчиной, а потом и с ростбифом, который дала Мило мадам Буска.
Между тем радушный сосед предлагал Мило самые разнообразные припасы, которые он выуживал из корзинки:
— Хочешь кусочек колбасы? А может, крутое яйцо? Маслин не хочешь? Да ты не стесняйся! Нам пришлось захватить все, что осталось в буфете.
— Спасибо, спасибо, мосье! У меня все есть, — отказывался Мило.
Он, по правде говоря, чувствовал зверский аппетит и не отказался бы уделить должное внимание соседским припасам, но — увы! — когда-то мамаша Тэсто говаривала Мило, что в подобных случаях нужно скромно поблагодарить и отказаться, ибо нельзя лишать людей того, что они предлагают тебе лишь из вежливости.
Но неужели этот господин предлагает ему все эти вкусные вещи только из вежливости? А может, ему просто приятно поделиться с ним? Не разозлится ли он, что Мило все время отказывается? Мило совсем растерялся. Он опять с огорчением отказался от куриной ножки и принялся резать сыр. Тогда говорливый сосед недолго думая предложил эту ножку солдату, которому надо было сходить только в Нарбонне в начале третьего, а он, как на грех, не успел захватить с собой еду.
— Пожалуйста, ешьте на здоровье! — обрадовался владелец корзинки, хотя солдат и не пытался отказываться, а потом, повернувшись к «комиссару полиции», спросил его: — А что же вы? Сделайте милость, возьмите кусочек курочки!
«Комиссар» только что проглотил три сырых яйца.
— Если бы мог, — ответил он, — отведал бы с превеликим удовольствием. Ваша курочка так и просится в рот, но, к сожалению, у меня больной желудок, и я придерживаюсь строжайшей диеты. Большое спасибо, мосье!
Он печально улыбнулся, и голос у него, оказывается, был ласковый-ласковый. Нет, он совсем не комиссар полиции!
— Раз уж вы столь любезны, мосье, — добавил бывший «комиссар», — то соблаговолите напоить чем-нибудь этого мальчика, а то он скоро подавится сухим хлебом.
И он кивнул на Мило, который вдруг покраснел как рак: у него действительно не было ни капельки воды.
— Ах, черт возьми! Ну конечно же! — воскликнул папаша Деде. — Поэтому-то он и не желает ничего есть! Он же помирает от жажды! Держи, дружище, и на сей раз не вздумай отказываться!
Мило без колебания взял стаканчик, наполненный розоватой водой, а потом и кусок пирога. Поев, он в свою очередь предложил соседям апельсины и фиги.
— Апельсины у нас есть, малыш, а вот от фиг не откажемся! Впрочем, стоп! Мне только одну! Вот так! Я смотрю, ты паренек добрый.
Солдат тоже взял одну фигу.
— А я хочу две! — заявил Деде.
— Ты и получишь две! — ответил довольный Мило.
Сдирая кожуру с апельсина, он думал: «Нельзя судить о людях с наскоку. Вот этот господин, который смотрит, как я чищу апельсин, совсем не полицейский, а добрый и приятный человек. И взгляд у него суровый только потому, что он болен. Да и солдат вовсе не тюфяк; ел он очень аккуратно; когда же ему предложили еще кусок курицы, он вежливо отказался, а беря фигу, даже подмигнул мне».
ГЛАВА XV
Разделавшись с апельсином, Мило вернулся в коридор. После Тулузы пейзаж сильно изменился. Все чаще и чаще встречались виноградники, вскоре заполонившие почти все поля. Темные и невысокие виноградные лозы росли чуть ли не вровень с землей и тянулись длинными правильными рядами, между которыми осторожно двигались плуги, запряженные одной лошадью. Средь этих мирных виноградников там и сям виднелись цветущие миндальные и персиковые деревья, попадались маленькие островки красных и белых роз. Дороги были обсажены платанами, и кое-где на горизонте проступали голубоватые холмы, сливающиеся с далеким силуэтом Пиренейских гор. Часто Мило замечал деревья, которых отродясь не видел в окрестностях Руана: с низкими, корявыми стволами, они уже были покрыты серебристо-нежной листвой.
— Это оливковые деревья, — пояснил Мило «полицейский комиссар».
— Они, наверно, проснулись от зимней спячки, — заметил Мило, — на них даже листочки появились.
— Они вечнозеленые, друг мой, как большинство южных и некоторых северных деревьев; ну, например, самшит или дикий терновник. Виноградники и оливковые деревья, а особенно виноградники, будут тянуться теперь до самого Марселя: мы ведь приближаемся к самым крупным винодельческим районам — к Нарбонне и Безье. Через час мы будем в Нарбонне.
Нарбонна! Это название напомнило Мило стихотворение Виктора Гюго, которое читал им, школярам, в старшем классе учитель[2]. Император Карл Великий, возвращаясь со своим войском из Испании, подошел к Нарбонне и захотел завоевать этот город, показавшийся ему столь красивым. Но все его полководцы, все вассалы, уставшие от войны, отказались от этой попытки. Только один Эмерилот, бедный юный рыцарь, жаждавший подвигов, вызвался взять Нарбонну и взял ее.
После еды Мило совсем разморило, а от теплого серебристого солнца, бьющего прямо в стекла вагона, разболелась голова. Он сел на лавку и погрузился в мечтания: вот скоро он увидит Нарбонну и покорит ее, как покорил некогда Карл Великий…
«В общем-то, размышлял он, — этот знаменитый император вел себя как разбойник. Если уж он считал Нарбонну красивым городом, ему нужно было поступить иначе: попросить нарбоннцев принять его и показать ему город. Они наверняка бы с радостью встретили этого замечательного полководца и закатили бы в его честь настоящий пир. А ведь если добиваешься всего, чего хочешь, только силой оружия, то в два счета угодишь в тюрьму. Но, кажется, это не касается императоров…»
Мило представил себе громаднейший пиршественный стол и Карла Великого, восседавшего среди именитых людей города… Но вот глаза у Мило начали слипаться, голова клониться куда-то в угол, и он крепко заснул как раз в ту минуту, когда все нарбоннцы поднимали кубки за здоровье Карла Великого…
Разбудил его отец Деде. Встряхнув его, он сказал:
— Эй, юноша! Мы сходим! Давай попрощаемся.
Мило широко раскрыл глаза и сразу же очнулся.
— Мы уже приехали в Сет, — снова заговорил добряк. — Ты, наверно, славно поспал? Ну, счастливого пути!
— До свиданья, мосье, до свиданья, мадам, — пробормотал Мило, вставая с лавки.
Он крепко пожал руку Деде и увидел, как его случайные попутчики пошли по перрону.
Купе опустело; остались лишь две дамы, которые ехали в Марсель. Появились новые пассажиры; все они говорили с сильным южным акцентом, а некоторые и вовсе на провансальском наречии.
«Как глупо получилось, что я заснул! — корил себя Мило. — А еще собирался все рассмотреть по дороге! Проспал и Нарбонну и Безье! Но сейчас только половина четвертого. Я еще успею кое-что поглядеть!»
ГЛАВА XVI
Итак, хорошенько отдохнув, он смотрел во все глаза на открывающиеся перед ним виды и до самого Марселя не отходил от окна, уцепившись за поручень.
Сразу же после Сета он вдруг увидал блеснувшее море; такого голубого моря он еще никогда не встречал. Но скоро оно исчезло, потому что поезд повернул на север — к Монпелье и Ниму.
То и дело мелькали виноградники, старые красные дома, обрамленные стройными соснами, кустами камыша или пиками кипарисов, напоминающих взметнувшиеся ввысь темные языки пламени. Фасады домов были желтые, будто слоновая кость, ставни — зеленые, черепица на крышах круглая и, на манер римской, чуть подкрашенная. Никогда не виданное Мило золотисто-прозрачное сияние дня придавало всем этим окружающим предметам какое-то особое изящество и необыкновенную чистоту. И даже самые скромные, самые невзрачные лачуги, самые неприглядные деревья, стоявшие на бледно-розовой земле, казалось, тоже светились радостью.
Монпелье, Ним, Тараскон, Арль; нагромождение серых и розоватых крыш, омытых солнцем; старые башни и каменные колокольни; цепочки массивных платанов, подрагивающих своими еще не одетыми листвой ветвями на фоне бездонного неба…
Когда после Арля поезд понесся по пустынной равнине, засыпанной крупными камнями, Мило заскучал. Это была равнина Кро; лишь одни самолеты, пролетавшие над ней, немного оживляли эту голую пустыню.
Но вот пронеслась на каменной гряде красивая древняя деревушка Мирамас, позлащенная солнцем, а за ней немного погодя — озеро Бер, которое Мило принял было за море.
Потом — убогие плантации оливковых деревьев, подстриженных под кружок; скалистый массив Эстака, где поезд вдруг нырнул в длиннющий туннель…
А когда он выскочил из долгой темноты, перед Мило ослепительно засверкал Марсель с его кораблями, стоявшими на рейде. Наконец-то!
Спрыгнув на перрон, Мило вспомнил: «Береги карманы!», и, хотя у поезда толпилось много народа, он, по возможности, старался держаться подальше от всяких подозрительных, придвигавшихся к нему субъектов, в руках у которых не было ничего — ни чемодана, ни сумки, ни свертка. Время от времени он даже оборачивался, чтоб удостовериться, кто идет за ним следом. Сдав контролеру заранее приготовленный билет, он в толпе людей, спешивших встретить приезжих, поискал глазами тетушку Ирму и, не найдя ее, вышел из здания вокзала.
Он увидел, что толпы людей спускаются по величественной лестнице, которая выходила на городской бульвар, стиснутый по бокам высокими зданиями.
На минутку Мило поставил чемодан на тротуар и опять поискал тетку. Ему вдруг подумалось, что она, должно быть, тоже ищет его и что самое лучшее — стоять на виду. Но тут же на него налетела целая ватага каких-то типов. Вопросы посыпались как из рога изобилия: не нужна ли ему гостиница, не желает ли он взять машину, не нужно ли его проводить в порт на пароход; а один из них даже обратился к Мило на иностранном языке.