— Мне страшно. Я не хочу умирать, особенно зная, что оставляю тебя одного, — тихо сказал Мартин, сжимая шарф на горле.
Он чувствовал только горькую нежность и осознание близкой потери. Эти чувства наполняли его душу до краев, не оставляя места ничему другому.
— Не делай этого, прошу тебя. Поехали отсюда. Не нужно калечить еще больше еще и свою сестру, не нужно гнаться за призраками, и искать Ришу в чужих лицах. Пожалуйста, Вик…
«Прости, я не могу».
Мартин остановился, не поднимая глаз. Виктор не заметил, как серую тротуарную плитку сменил черный асфальт.
«Мартин!..»
Виктор легко возвращал себе сознание. Мартин мог его обмануть, но не мог сопротивляться, и сейчас Виктор сам стоял посреди дороги и с ужасом смотрел, как прямо к нему несется автомобиль.
Желтые фары, янтарный звериный взгляд, решетка радиатора словно оскаленные зубы — на Виктора смотрела его смерть, наполняя золотым светом его белые глаза и бросая тени на лицо. Он не успел бы отпрыгнуть в сторону. Автомобиль не успел бы сбросить скорость. Но оба попытались совершить невозможное. Виктор обострившимся животным инстинктом угадал, в какую сторону повернет автомобиль, едущий посреди дороги. Он мог вильнуть в любую сторону, но чутье кричало Виктору: «Налево!», и он бросился туда. Автомобиль повернул направо.
Две половины невозможного, встретившись, создали чудо. Виктор лежал на спине, на тротуаре, будто издалека слушая грязную брань водителя.
— Лжец, — почти восхищенно произнес он, глядя в черное небо.
Мартин молчал.
Теперь ему было по-настоящему страшно.
…
Мартин не видел, что происходило утром. Из плотного тумана в проеме не доносилось ни звука. Тумана было бы достаточно, чтобы его запереть, но Виктору приходилось постоянно сосредотачиваться на том, чтобы удерживать Мартина, а он хотел верного результата. И планов не изменил.
Мартин не видел лица человека, к которому приехал Виктор. Не слышал, о чем они говорили. Он сидел, привалившись к косяку, и перематывал веревку на катушке. Не знал, сколько времени прошло с тех пор, как в проеме появился туман. Час? День? Неделя?..
А потом тумана не стало, и проема не стало тоже. Комнату затопила темнота.
…
«Ты вор?..»
«Я не знаю, кто я…»
…
«Не знаю, кто я».
…
«Не знаю…»
…
«Я ничего не знаю… пусть все закончится…»
…
«Ты вор?..»
«Я лжец».
…
«Я не знаю, кто я».
«Хочешь, будешь Мартин?»
…
«Какой он, Мир-Где-Все-Правильно, Вик?..»
«Ты лжец, Мартин. Ты меня обманул. Нет никакого Правильного Мира».
«Я не знаю, кто я».
«Ты лжец».
…
— Мартин?.. Мартин, проснись, — раздался рядом знакомый голос.
Мартин не мог открыть глаза. Не мог пошевелиться. Его сознание блуждало где-то во тьме, и ему не понадобилось уходить. Он умирал, медленно и тихо погружаясь в наступающее безумие, как в черную воду.
— Просыпайся, тебе нельзя спать! Мартин, ну же!..
— Тебя здесь нет, — с трудом сказал он, по-прежнему не открывая глаз.
— Я есть. Всегда был. Мартин, пойдем, тебе нельзя здесь оставаться. Мартин, ты же просил тебя спасти, я же не виноват, что он не слушается!
В голосе звенело отчаяние. Мартину никогда не хватило бы жестокости отказать.
Он с трудом открыл глаза. Несколько секунд пытался заставить себя смотреть на человека перед ним, а потом впервые за долгое время улыбнулся.
— Ну здравствуй. Я по тебе скучал.
Вик стоял перед ним и без улыбки тревожно вглядывался в его лицо. Шестилетний мальчик, с еще не выцветшими в белый светло-серыми глазами, ничего не знающий ни о Виконте, ни об Офелии, ни о ненависти, которая их переполняла.
— Прости меня, Мартин. Говорил же, я плохой человек.
— Ты никогда не был плохим человеком, — возразил Мартин, вставая.
Мир качнулся перед глазами. Только сейчас Мартин заметил, что они стоят в абсолютной темноте. Не было дома, где он засыпал, не было Ореста, и сада с розами, и красных вспышек тоже не было.
— Ты потерялся. В себе, — серьезно сказал ему Вик, протягивая руку.
Мартин не думая протянул руку в ответ.
— А ты теперь совсем большой. Смотри, — улыбнулся Вик, кладя на его ладонь свою.
— Я… не думал, что еще раз тебя увижу, — тихо ответил Мартин, становясь на колени и проводя рукой по его волосам.
— Я всегда буду здесь. Никогда не умру, и никогда не повзрослею. Это — мой Неверлэнд. Только тебе нельзя здесь оставаться, Мартин. Ты там нужен. Пойдем, — Вик легко потянул его за собой.
— Пойдем, — кивнул Мартин, вставая.
— Ты… ты жалеешь, что раньше меня не убил, правда?
— Я никогда не стал бы… Я верил, что этого не будет. До последнего верил, но ничего не смог исправить. Прости, я тебя подвел.
— Я все еще чувствую, когда тебе больно, — вздохнул Вик, сжимая его руку.
— Я не хотел…
— Все неправильно, Мартин. Всегда было неправильно. Я хотел лучше для всех — для Риши, для тебя. Хотел же к морю поехать. А теперь, когда я могу — почему-то делаю глупости. Жестокие и страшные. Почему так, Мартин?..
— Ты… ты тоже заблудился в себе. Я не знаю, как тебя вывести.
— Расскажи мне сказку, Мартин, — вдруг попросил его Вик, останавливаясь.
Он заставил его раскрыть ладонь, положил свою руку снизу.
— Что?..
— Сказку, Мартин. Ты хорошо рассказываешь сказки. Расскажи мне-взрослому сказку, и он все поймет, — улыбнулся Вик.
Над ладонью Мартина билась яркая, светящаяся в темноте белоснежная бабочка. Спустя несколько секунд она улетела, упрямая белая искорка во тьме. Оба проводили ее взглядом.
— Боюсь, что это не поможет…
— Нет же, Мартин. Только это и поможет. Сказку. Одну, большую, красивую и грустную, как ты всегда рассказывал. Только очень длинную. Никакой ты не лжец, Мартин. Ты рассказываешь сказки. Смотри, вон твои розы.
Впереди в темноте и правда виднелись расцвеченные алым светом розовые кусты.
Мартин снова опустился на колени перед мальчиком и обнял его. Впервые по-настоящему, и не нужно было размыкать объятий.
— Ты никогда не умрешь, Мартин, — серьезно сказал Вик.
— Ты же говорил, что мы никогда не умрем, — с трудом улыбнулся он.
— Я врал.
Мартин отстранился и с удивлением посмотрел ему в глаза.
— Это я лжец, — так же серьезно ответил он.
А потом рассмеялся, словно это была хорошая шутка. Хороший был смех, тихий и переливчатый, словно колокольчики на ветру.
Мартин стоял среди своей темноты в одиночестве, только далекий смех еще звучал в ушах.
Постояв так несколько секунд, Мартин направился к дому. Прикрыл глаза от неожиданно режущего красного света, с трудом открыл давно не использовавшуюся дверь.
И замер, вцепившись в косяк.
Напротив него в глухой стене разрасталась паутина трещин. И сквозь них пробивался ослепляющий белый свет.
Акт IIIКогда наконец-то
Действие 1Майская сирень
And that yet once before I die,
Thou wilt vouchsafe to love me.
В конце мая город тонул в сирени. Ее высаживали в парках и вдоль дорог, на клумбах под окнами и у детских площадок. Улицы наполнялись терпким запахом цветов и лилово-белой пеной.
Виктор ненавидел сирень. Ненавидел город, скрывающийся под этими цветами, словно под маской и точно знал, что город ненавидит его в ответ. Эту ненависть он чувствовал каждое утро, открывая шторы и позволяя выплеснуть в лицо свет серый и мутный, словно грязная вода.
Город наполнялся ветром, который стучал по ночам в окна и выл, словно стая бродячих собак, не давая спать.
Город раскидывал между серых панельных домов узкие переулки, куда с трудом проникал редкий солнечный свет.
Город вообще не любил солнечного света, укрываясь тяжелыми низкими тучами.
И Виктор чувствовал, что с каждым днем ненавидит его все сильнее. От этой ненависти не откупиться и не спрятаться. Реки, полные мертвой ледяной воды не согреются пролитой кровью, стены жадно впитают тепло, если коснуться их и останутся такими же — каменными и безликими. Не спрятать взгляда — город будет смотреть в затылок, словно готовый броситься хищник. И Виктор смотрел ему в глаза.
Он принес свою первую жертву сразу, как только приехал. Мартин снился каждую ночь и, если бы в его взгляде он видел упрек, — эти сны не были бы кошмарами. Но он смотрел со странной смесью задумчивости и тоски. Словно принял какое-то решение.
«Мог бы, раз уж решил меня убивать, остановиться у моря на день», — звучал у него в ушах голос Мартина. И каждый день Виктор ненавидел себя не за то, что убил его, а за то, что не дал той смерти, которую он заслужил. Это помогало меньше ненавидеть себя за убийство.
Сначала он не мог поверить, что это и правда произошло. Оставшись в одиночестве, Виктор понятия не имел, что с ним делать. Свобода была ошеломительна и мутила разум лучше любого алкоголя. Когда-то, тысячу жизней назад, убив Мари, он подумал, что скажет Мартин, когда увидит. И понял, что боится его слов.
Теперь Мартин ничего не скажет — его нет. Когда Виктору не снился его взгляд, он видел пустую темную комнату с погасшим камином и исцарапанный косяк, покрытый темными пятнами. В такие ночи он больше не мог уснуть. Включал свет по всему дому, даже в спальнях Леры и матери с Оксаной. Задергивал шторы и до утра курил на кухне, стараясь ни о чем не думать. Не выходило — вокруг него темнота, полный город темноты, от которой не огородишься электрическим светом и занавесками. Пустой темноты, из которой никто не вернется.
Но шло время, и он постепенно учился жить без Мартина. Без его любви и без его строгого серого взгляда, не дающего сорваться в пропасть. Теперь ничто не имело значения — он бросился в нее и падение не остановил бы ни Мартин, ни его собственное желание.