– Разве это не чудесно? – закончила бабушка, снова решительно берясь за палки для ходьбы.
Я посмотрел на друзей. Хьюго уже давно не слушал, что говорила бабушка. Он стоял и смотрел на мальчишку, который играл со своей собакой в глубине парка. Но Бие любит послушать мою бабушку. Наверное, потому что у нее нет своей. Во всяком случае, сейчас она улыбалась, с удовольствием слушая историю о миндальных деревьях и маленьком сладком сердечке.
– Нам пора, – сказал я.
– Да, мне тоже, – энергично кивнула бабушка. – Увидимся в среду, Оскар!
– В среду? – переспросил я.
– Ну конечно, ты же обедаешь у меня в среду. Ты ведь не забыл?
– А ну да, – закивал я. – Точно.
– Срочно? – переспросила бабуля. – Ты хочешь зайти ко мне в гости прямо сейчас?
– Я сказал «точно», – повторил я.
– Ночью? – не поняла бабушка и удивленно посмотрела на меня.
– Ох! – вздохнул я. – Увидимся в среду.
Я потянул Бие за руку и помахал бабушке на прощанье. Бабуля махнула в ответ палкой, и мы разошлись, каждый в свою сторону – бабушка зашагала к выходу, а я, Хьюго и Бие двинулись в глубину парка к холму с рощицей.
Когда впереди замаячили деревья, Бие вырвалась вперед. Ее конский хвост подпрыгивал на бегу и стучался о спину.
– Быстрее же! Ну что вы как улитки! – крикнула она через плечо.
Хьюго мельком глянул на меня, и его лицо расплылось в довольной улыбке. Он явно был рад тому, что Бие тоже назвала его улиткой.
Похороны кролика
Мы пробирались между деревьев, все выше и выше поднимаясь на холм. Снутте предстояло стать далеко не первым и, скорее всего, далеко не последним домашним питомцем, которого здесь похоронят. Весь холм был усыпан разноцветными камнями и самодельными крестами, которые сообщали, что вот здесь покоится попугай Гарп, а там – самый прекрасный на свете хомяк Хампус. Майя с Мариам окликнули нас, и мы поднялись к ним на самую вершину холма.
Мариам стояла, согнувшись, с лопатой в руках, и ее лицо блестело от пота.
– Смотрите, какую глубокую могилу я вырыла, – гордо произнесла она и показала на выкопанную яму.
– Вау, – произнес Хьюго.
Яма действительно получилась большая. На самом ее дне торчал корень росшего поблизости дерева.
– Глубже не получится, – сказала Мариам и отерла пот со лба.
Рядом с ямой стояла картонка с надписью «Обувь Eriksson». Но было ясно, что в коробке лежали отнюдь не туфли.
– Ну что, начнем? – печально спросила Майя.
И, глубоко вздохнув, она опустила картонку на дно ямы. Затем выпрямилась и торжественно сложила руки на груди.
В этот момент что-то светло-коричневое и лохматое промелькнуло в кустах черники. Это был песик с хлопающими на бегу ушами, самыми чудесными на свете блестящими глазами и хвостом, который крутился как пропеллер. Он остановился рядом с нами, тяжело дыша и высунув язык, и вдруг подскочил к картонке. Откинув носом крышку, он сунул туда голову и обнаружил Снутте.
– Нельзя! Фу! Брысь отсюда, глупая псина! – закричала Майя и даже покраснела от злости.
Мариам угрожающе подняла лопату, как будто хотела ударить ею бедного песика, а Хьюго быстренько спрятался за спину Бие и теперь осторожно выглядывал из-за ее плеча.
– Пошла прочь! – заверещала Майя.
Но прежде чем Мариам ударила собаку, я успел взять ситуацию в свои руки. Точнее, схватить собаку за ошейник. Я действовал так уверенно, словно был настоящим собаководом. Ласково разговаривая, я не сильно, но решительно потянул песика прочь от картонки со Снутте.
– Спокойно, малыш, спокойно, – говорил я ему. – Это всего-навсего Снутте. Его сегодня похоронят, и тогда никто – ни человек, ни даже такой замечательный пес, как ты, – не должен приходить сюда и тревожить его.
Ах, он действительно был замечательным, этот пес, с этими угольно-черными блестящими глазками. Песик поднял голову, и на его мордашке было написано столько любопытства и радости, словно он прямо сейчас собирался стать моим другом.
– Пошла прочь! – снова крикнула Майя.
– Успокойся, – тронула ее за рукав Бие.
Хьюго с Мариам ничего не сказали, но Мариам, по крайней мере, опустила свою лопату.
У меня был только один выход. Я же не мог отпустить песика, потому что тогда он бы снова бросился к коробке со Снутте. Мне было нетрудно идти, согнувшись и придерживая песика за ошейник. Так мы спустились с поросшего деревьями холма и оказались на аллее парка.
– Идем, малыш, – ласково приговаривал я, – поищем твоего хозяина или хозяйку.
Мне показалось, что пес понял меня, потому что последовал за мной, радостно помахивая хвостом. Внизу на аллее стояла тетенька в зеленой спортивной куртке и с поводком в руке. Едва завидев нас, она закричала:
– Амелия, ах ты негодница!
Разумеется, она имела в виду собаку, а не меня. И она не имела в виду ничего дурного, когда кричала «негодница», потому что, несмотря на весь свой грозный вид, тетенька выглядела ужасно довольной. Амелия! Значит, это была девочка. Когда я отпустил ошейник, собака бросилась прямиком к хозяйке и принялась лизать ей руки, пока та пристегивала поводок.
– Благодарю тебя, мальчик, – сказала тетенька, и на этот раз она обращалась ко мне. – Ты явно умеешь ладить с собаками.
– Спасибо, – только и смог выдавить я.
Я стоял и смотрел, как тетенька и собака удаляются по аллее, пока окрик Хьюго с верхушки холма не заставил меня вспомнить, что вообще-то я пришел сюда на похороны.
Подумать только, я умею ладить с собаками. Вот здорово-то!
Короткий лай
– Привет, малыш Оскар! – крикнула из кухни мама, едва я перешагнул порог нашей квартиры.
Счастье, что я был один. У меня замечательная мама, но она совершенно не понимает, когда меня можно называть малышом, а когда нет. Я разулся и, повесив куртку, потопал на кухню. Мама стояла у стола и резала лук.
– Как прошел день? – спросила она и шмыгнула носом.
– Я был на похоронах, – ответил я.
– На похоронах? Ты шутишь.
Мама обернулась, и я увидел ее красные от лука глаза. Рукавом рубашки она вытерла со щек слезы.
– Нет. Это Снутте, кролик Майи. Мы похоронили его в рощице в парке.
– Вот оно что! – Мама улыбнулась и снова вернулась к разделочной доске.
Закончив резать, она высыпала лук на сковородку, где тут же аппетитно заскворчало.
– Да, да, – пробормотала она. – Такова жизнь. Но это вы хорошо придумали – устроить могилку для Снутте.
– Я встретил в парке собаку, – сообщил я.
– Мм… – протянула мама. – Не мог бы ты подать мне бульонный кубик? В холодильнике лежит. – И она показала туда лопаточкой для жарки.
– Такая красивая, – продолжил я. – Она сбежала от своей хозяйки, но я поймал ее и привел обратно. У нее угольно-черные глазки и золотистая шерсть. Она такая хорошая. И ее хозяйка тоже. Она сказала мне, что я умею ладить с собаками. Это значит, я умею с ними обращаться, да?
Мама молча помешивала лук в сковороде. Может, она не слышала, что я сказал? Я решил произвести небольшую проверку.
– Хочешь, я накрою на стол? – спросил я.
– Да, – тут же ответила мама. – Ты и правда накроешь? Спасибо, малыш.
– А что у нас на обед?
– Спагетти с мясным соусом.
Я достал три тарелки, три вилки, три ножа и три стакана. Мама слышала каждое мое слово, сказанное про собаку, но почему-то решила не отвечать. Но стоило мне спросить про обед, как сразу тебе и малыш, и спасибо.
– Кетчуп? – поинтересовался я.
– В холодильнике, – ответил мама.
– Кокер-спаниель, – произнес я.
Мама обернулась и молча уставилась на меня.
– Думаю, что пес был породы кокер-спаниель, – пояснил я. – Я хочу собаку. Я вчера говорил про домашних животных, но я имел в виду… собаку.
У меня даже сердце защемило, когда я это произнес. Словно до этой минуты я не знал об этом, но стоило слову соскочить с языка, как я тут же понял, что моим самым сокровенным желанием было иметь собаку. И это желание было настолько трепетным и нежным, что мне даже показалось, будто я стою возле мамы и держу перед ней в ладонях свое сердце. Маленькое такое сердце, похожее на мягкое миндальное сердечко, спрятанное в глубине косточки, о котором говорила бабушка.
Мама поджала губы. Но тут в дверном замке заворочался ключ, и мгновение спустя до меня донесся папин голос. Папа обожает петь, особенно оперные арии, и сегодня была его любимая, которую он напевает, когда находится в отличном настроении.
– Nessundorma, nessundorma, – пел он, вешая куртку в прихожей.
Мама улыбнулась и вернулась к готовке. Папа завернул на кухню, водрузил сумку с продуктами на стол и быстро чмокнул маму в щеку, ни на секунду не переставая напевать. Я же стоял в центре кухни, чувствуя себя брошенным и никому не нужным. Но вдруг… Вдруг я услышал какой-то звук. Звук шел из прихожей и больше всего походил на негромкий собачий лай. Я замер, мама тоже.
– Что это? – спросил я.
Папа перестал петь и посмотрел на меня:
– Где?
– Там в прихожей. Лает.
– Эдвард? – И мама строго посмотрела на папу, но тот лишь заговорщицки подмигнул нам и, приложив палец к губам, улыбнулся.
Звук раздался снова. Нежное, тихое тявканье. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что это была собака. Я почувствовал, что у меня подгибаются коленки.
– Мясной соус. Обожаю! – облизнулся папа.
Он открыл шкафчик и достал дуршлаг, чтобы слить воду из сваренных спагетти. И снова принялся напевать свою любимую оперную арию.
Из прихожей в третий раз донесся бодрый, жизнеутверждающий лай. Я забыл, как дышать, и навострил уши. В голове пронеслась картинка: на коврике в прихожей сидит пес и ждет, когда же к нему подойдут. Интересно, какой он породы? И это щенок или уже взрослая собака? Судя по лаю, он еще совсем маленький. Можно ли по голосу судить о размере собаки?
Я глубоко вздохнул и выскочил в прихожую. И что же? Там никого не было! Пусто. На коврике перед дверью не было никакой собаки. Я даже заглянул под плащи и куртки, висевшие на вешалке. Никого!