Они вошли в тесноватую, пахнущую свежей краской и туалетным мылом каюту. Каждый предмет ее скромного интерьера казался предельно суженным, зажатым переборками. Под иллюминатором вплотную к борту прижался письменный стол, слева от него — задернутая бархатным пологом койка. Около двери, за высоким шкафом-рундуком, помещался умывальник. Весь уют ограничен тем, без чего в море не обойтись.
«Вот здесь и придется жить», — подумал Ледорубов, с тоской вспомнив о своей ленинградской квартире.
Семен вкратце рассказал Захару о своем корабле, об экипаже и собрался уходить. Договорились, что с дороги Ледорубов немного отдохнет, приведет себя в порядок, а вечером Семен и Ирина будут ждать его у себя.
Оставшись один, Захар не спеша распаковал чемодан и принялся перекладывать из него вещи в рундук. Устраивался он на новом месте основательно и деловито — так, как это бывает с человеком, который после долгого отпуска возвращается к привычному для себя образу жизни. И хотя в должность его официально еще не ввели, слух о новоприбывшем помощнике командира корабля распространился довольно быстро. В каюту под разными предлогами то и дело заглядывали моряки. Захар со всеми был немногословен и сдержан, оставляя богатую пищу для всевозможных предположений относительно своей персоны.
Но служебные дела сейчас не имели для него такой важности, как предстоящая встреча с Ириной. О ней он думал все время, пока собирался в гости, и не мог уже не волноваться, как это случалось с ним в первую пору их свиданий. Теперь ему было особенно совестно за то, что он когда-то обманул ее… Впрочем, как полагал, времени утекло достаточно, чтобы не помнить прежней обиды. Ледорубов знал, что у Семена сложилась хорошая семья, подрастает сын. Захар от души радовался за своего друга, хотя и не мог не испытывать к нему тайной зависти. Они оставались старыми, добрыми друзьями, и нынешним вечером, как думал Захар, им найдется что вспомнить…
Настало время отправляться в гости. Только Захар собрался надеть плащ, как дверь широко распахнулась и на пороге появился здоровенный, едва ли не двухметроворостый, старший лейтенант. На его открытом, плоском лице играла широкая, обезоруживающая улыбка.
— Ну, наконец-то! Здравствуй. А то заждались, — утробно прогудел верзила с таким довольным, радостным видом, точно встречал старого приятеля. — Я механик Зубцов, а попросту — Сашка. Давай знакомиться.
Захар, озадаченный столь бурным натиском, протянул руку и сдержанно отрекомендовался.
А механик рокотал без умолку.
— Теперь у меня, старшой, гора с плеч. Ты понимаешь, какая штука? Курсовые задачи идут полным ходом, своих дел невпроворот, а тут еще все хозяйство за помощника тянуть приходится. Чуть что — мне по шее, тоже за двоих. — Он рассмеялся раскатисто и гулко, довольный своей шуткой. — Трудненько быть в твоей должности, сам испробовал. Принцип на флоте железный: если корабль передовой, — значит, хороший командир, а если корабль хреновый — помощник никуда не годится. Плохих командиров, как известно, не бывает. Так уж пусть я лучше останусь механиком! А? — И он снова зарокотал, отмахиваясь ручищами, — мол, ну вас всех, уморили.
Взглянув на часы, Ледорубов решительно взялся за плащ.
— Старшой, ты куда? — удивился механик.
— Дело в городе есть, — отвечал Захар, застегивая пуговицы.
— А я думал, мы сейчас отметим твой приезд…
— Как-нибудь в другой раз. — Захар холодно кивнул механику на прощание.
«Ну и рубаха-парень, — мрачно думал Захар о своем механике, шагая по улице. — Не успел увидеть, как сразу по плечу хлопает. Такому палец в рот не клади… Потом, что это за дурацкое обращение — старшой?..»
Но вскоре его мысли переключились на другое, более материальное. Сообразил, что с пустыми руками в гости идти не пристало… Ледорубов заглянул в гастроном. Купил шоколадный набор, бутылку коньяку. Удалось даже по пути раздобыть букет цветов.
Нужный ему номер дома он отыскал довольно быстро. Поднялся на второй этаж и с легкой дрожью в руке нажал на кнопку звонка.
Дверь отворил Семен, улыбающийся, в цветастой рубашке с расстегнутым воротом.
— Ну, Захарище, ты как на волах ехал, — пропуская гостя в прихожую, сказал Семен и громко крикнул: — На камбузе! Давай на выход.
Из кухни вышла Ирина. Все такая же худенькая, стройная, похожая на большеглазую девочку-подростка. У нее было миловидное лицо с чуть вздернутой верхней губкой, тонким носом и широко раскрытыми глазами. Движения по-прежнему неторопливые, мягкие, от них веяло покоем и добротой. Только вместо большой косы-чалмы была короткая стрижка. Но она как нельзя лучше шла Ирине.
Захар, широко улыбаясь, шагнул к ней навстречу и протянул цветы.
— Сколько лет, сколько зим… — сказала она негромко, принимая букет.
«Ничуть не изменилась, — решил Захар, — все так же хороша. Вот только глаза стали другими…»
Ледорубова усадили на диван. Втроем они принялись разговаривать так свободно и живо, будто никогда не расставались. И Захар успокоился, когда понял, что Ирина не собирается выказывать по отношению к нему неприязни или обиды за прошлое. Вот только глаза… Уже не было в них прежней доверчивости, того глубокого свечения и радости, которые когда-то так восхищали его. Теперь перед ним была доброжелательная, житейски рассудительная женщина, мать. Захар даже немного разочаровался, что нашел ее все-таки другой, отличной от той, которую когда-то любил. Порой он ловил на себе ее пристальный, изучающий взгляд. И Захар начинал тогда чувствовать себя неловко, оттого что на голове у него появились залысины, да и вся фигура его, некогда спортивно-подтянутая, заметно стала, облагаясь жирком, округляться.
— Как Тамара поживает? — спросила Ирина о жене Ледорубова. — Когда покажешь нам ее?
— Сложный вопрос, — не сразу ответил Захар. — Ей предложили новую интересную роль. Свободного времени почти нет. Словом, балет требует от нее своей жертвы… И не знаю, когда…
Ледорубову стыдно было признаться, что жена едва ли приедет к нему: дело у них дошло до развода.
Ирина, женским чутьем угадав что-то неладное, поспешила на помощь.
— Захар! Семен! Да что же это мы? — Она плавно, будто крыльями, всплеснула руками и негромко засмеялась: — Стол давно накрыт, а мы все болтаем.
Захар подметил, что улыбка у Ирины осталась прежней, по-детски мягкой, искренней. Она словно преображала ее задумчивое, грустное лицо, делая его еще милее и привлекательнее.
— Вот именно, — подхватил Семен приглашение жены, — то-то смотрю, вроде как не хватает чего.
Сели за стол.
«Как хорошо, — думал Захар, — что мы снова вместе. Старые друзья — открытые души: не нужно ни хитрить, ни притворяться. Они знают меня, я знаю их… Как нужны они мне сейчас оба!..»
В дверь сильно застучали.
— Это мой Кирюшка дробью семафорит. — Семен многозначительно поднял указательный палец и не без гордости за сына похвастал: — Серьезный товарищ: самостоятельно в детский сад ходит.
В комнату вошел белобрысый мальчик лет шести. Он о любопытством посмотрел на Ледорубова.
— Давай познакомимся, Кирилл, — весело сказал Захар, протягивая мальчику руку.
Тот подошел поближе и охотно поздоровался. Коробка конфет окончательно расположила его к незнакомому гостю.
— Знаешь, Ирина, — сказал Захар, приглядываясь к ее сыну, — а ведь он больше на тебя похож.
— Моя умница. — Обняв сына, Ирина коснулась губами его щеки.
В ее глазах вспыхнул прежний, так хорошо знакомый Захару, глубинный свет. И на сердце у него заскребло, заныло. Он посмотрел на Ирину покорным, умоляющим взглядом: отчего-то захотелось поведать ей о своих неудачах и злоключениях, попросту «поплакаться», чтобы облегчить душу. Но это была минутная слабость. Ледорубов отчаянно тряхнул головой:
— Давай еще по одной, за вашего Кирюшку!
— Без меня, — взглянув на Захара и точно испугавшись чего-то, поспешно сказала Ирина. — Придется вас оставить. Есть дела.
— Да какие такие дела? — запротестовал Захар.
— И все же есть… У нас в клубе читательская конференция. Надо идти.
— Но в такой-то день… — искренне огорчился Захар.
Ирина лишь пожала плечами.
— Ты знаешь, кто она у меня теперь? — Семен подмигнул: — Заведующая. Бо-ольшой начальник в гарнизонной библиотеке.
— Делать нечего, — разочарованно согласился Захар, — придется коньяк вдвоем допивать.
Покормив на кухне сына, Ирина стала собираться на работу.
Кирилл, устроившись в углу комнаты, занялся игрушками.
Захар и Семен вышли на балкон покурить. Дождь прекратился. Потеплело. В мокрой листве ближних деревьев щебетали птицы. Пахло сыростью и осенней прелью. Внизу хлопнула дверь. Ирина, в голубом плаще, помахивая зонтиком, пошла по улице легко и быстро, цокая по асфальту каблучками…
— Счастливый ты, — сказал Захар, откинувшись на стуле. — Добился всего, к чему стремился.
— Ты об Ирине?.. — настороженно уточнил Семен.
— Не только. А что касается Ирины, здесь ты, Семенище, оказался лучше, честнее меня. Веришь ли, мне до сих пор перед ней и неловко, и стыдно…
— Незачем об этом вспоминать. — Семен тронул друга за плечо. — Видать, судьба, что так вышло, а не иначе. Ведь именно тебе, Захарище, я всем обязан. Ты-то счастлив?
— А-а, — Захар бесшабашно махнул рукой, — пошли-ка еще по одной.
Друзья некоторое время сидели за столом молча, сосредоточенно закусывая и размышляя каждый о своем.
— Ну, так что же случилось? — напомнил Семен. — Выкладывай как есть.
— Что?.. — Захар усмехнулся. — Нечто вроде… Словом, не оправдал тех авансов, которые мне были отпущены и по службе, и в личной жизни… Долгий разговор, всего за один вечер не перескажешь.
— Ты начни. До утра время есть.
Захар опять помолчал, не зная, с чего начать.
— Произошла вроде бы глупая случайность, — заговорил он, — а в результате — служебное несоответствие схлопотал. Получилось вот как… Последнее время разрабатывали мы новую аппаратуру. Было все: и долгие поиски, и горькие неудачи, и открытия, после которых плясать хотелось. Это сложный мир гипотез, расчетов, жарких споров. Я жил, дышал этим миром, и меня вроде бы считали толковым специалистом. Аппаратура была уже готова, отлажена. Я отвечал за ее испытания на полигоне. Сроки оказались предельно сжатыми; как у плохого студента, не хватало одного дня. Вот на этом-то я и срезался. Чтобы смонтировать на корабле несколько испытательных блоков, нужна была специальная крепежная арматура. В цехе готовили ее на скорую руку, а я почти не глядя подмахнул приемную документацию. И ведь знал, что кронштейны подсунули мне без проверки на прочность. Думал, что это временно: как на серию выйдем — доработаем, тогда и комар носа не подточит. Главное, думал, комиссии побыстрее доложить: аппаратура на борту, корабль к выходу в море готов. А там… Победителей не судят. И степень риска считается полностью оправданной… Оно все бы ничего, да во время испытаний, как назло, поднялся шторм, корабль начало швырять и трясти. Сварка на одном кронштейне лопнула, и центральный блок сорвало с фундамента. Случилось короткое замыкание, пожар. Словом, уникальная аппаратура превратилась в головешку. Виновными признали начальника ОТК и меня как военпреда. Может, во время официального разбирательства все бы и обошлось, да вот попала шлея под хвост и понесло по кочкам… Резанул главному конструктору прямо в глаза: мол, раз эта аппаратура сгорела, туда ей и дорога. Она и в самом деле была сырой, не доведенной, как говорится, до ума. Видел все ее огрехи и потому добивался принципиально нового конструкторского решения. Насколько был прав — не знаю. Да и теперь это не столь важно. — Захар едко усмехнулся. — Как видишь, гений от науки не состоялся, пришлось переквалифицироваться в п