— Не спорю, как это по-богословски, хорошо ли поганцев напускать на христиан, но по земной политике вышло это очень хорошо.
К тому же армию Шеина покидали солдаты и рейтары, они присоединялись к шишам, партизанам из крестьян, посадских людей окрестных уездов, казаков. И асе вместе громили местных дворян. Эта классовая борьба осложнила положение властей, напугала их.
В конце августа к Смоленску пришел Владислав с 15-тысячным войском. Часть своих сил ему удалось провести в осажденный город, и на этот раз в окружении оказалось войско Шеина. Русский командующий тщетно ждал подкреплений. Склады в Дорогобуже разгромил польский отряд. В начале 1634 года король предложил начать переговоры, и Шеин вынужден был согласиться. Вскоре заключили перемирие: по его условиям Шеин вывел из окружения остатки своей армии, всего восемь тысяч человек; артиллерию и запасы оставил королю.
Вскоре Владислав пытался взять крепость Белую. Но ее гарнизон, всего тысяча человек, бесстрашно сопротивлялся, и все штурмы врага были отбиты. К тому же перешел в наступление против поляков султан, и король вынужден был заключить мирный договор с Россией в Поляновке (июнь 1634 года). Он отказался от претензий на русский престол. Но Польше возвращались все города и земли, захваченные в ходе войны русскими. Она же получала 20 тысяч рублей. Лишь город Серпейск Москве удалось сохранить из всего завоеванного. Смоленская война окончилась неудачно. Россия еще была слаба, чтобы вернуть утерянные земли. С этим пришлось смириться — борьба за Смоленск и другие земли была еще впереди.
Укрепление южных границ. «Азовское сидение»
В 30-е и позднее, в 40-е годы правящие круги проводят энергичные меры по укреплению южных границ от нападений крымских и ногайских ханов. А. А.Новосельский, изучивший вопрос о борьбе с ними России в первой Головине столетия, выяснил, что Крымское ханство, один из преемников Золотой Орды, захватило за это время в плен до 200 тысяч русских людей, ставших рабами крымских, турецких и прочих владельцев. В виде «поминок» (подарков) хану и его приближенным Москва истратила огромные средства — до одного миллиона рублей.
Захватчики разоряли, сжигали города и селения, угоняли скот, увозили имущество. Страна периодически несла колоссальный, урон. Чтобы снять эту угрозу, власти укрепляют Тульскую засечную черту, строят южнее старой новую — Белгородскую. Возводят до трех десятков городов: Ефремов, Козлов, Коротояк, Тамбов, Чугуев, Яблонов и другие, В этих местах селились русские люди, но дворянам приобретать здесь земли не разрешалось. Так с помощью вольных людей, засек, городов удалось укрепить этот край, обезопасить от кочевников.
Войско Донское, находившееся рядом с южными уездами, активизировало борьбу с крымцами, ногайцами и другими кочевниками и перешло к прямым действиям против владений Османской Турции. В устье воспетого казаками Тихого Дона Ивановича стояла сильная турецкая крепость Азов. Турки называли ее Садд-уль-ислам — Оплот ислама.
В 1637 году храбрые рыцари степей взяли ее штурмом. Они воспользовались конфликтом между султаном Мурадом IV и крымским ханом Инайет-Гиреем. Хан захватил Кафу (Феодосию), турецкую крепость в Крыму, и султан низложил его. Именно в этот момент отряд атамана Михаила Татаринова из нескольких тысяч человек с четырьмя пушками и захватил грозную твердыню, на башнях которой стояло до 200 пушек. Успех пришел к ним после взрыва из подкопа крепостной стены и смелого штурма.
Пять лет продолжалось знаменитое «Азовское сидение», воспетое в песнях и легендах, повестях и сказаниях. Новый султан Ибрагим I прислал к Азову огромную армию и флот, всего до 200 тысяч человек, сто стенобитных орудий, С турками прибыли специалисты по осадному делу из Западной Европы. В Азове же сидело менее 5 тысяч казаков. Возглавлял их атаман Осип Петров.
Летом 1641 года началась осада. Обстрелы перемежались яростными штурмами янычар. Казаки, укрываясь в шанцах, отбивали атаку за атакой, всего 24 приступа. Делали подкопы под земляные валы, которые турки насыпали около крепостных стен, и взрывали их, Паша Гусейн, руководивший осадой, то требовал у султана новых подкреплений, то предлагал перенести решительный штурм крепости на следующий год. Султан, престиж которого сильно пострадал из-за неудач под Азовом, был непреклонен.
Турки потеряли здесь до 30 тысяч человек. Наступала зима, янычарам грозил голод, а они сами были готовы к бунту. Правда, погибло до половины казаков, но они стойко держались. Гусейн-паша все-таки прекратил осаду. А казаки послали в Москву своих представителей, просили включить Азов в число русских владений и прислать войско.
Царь Михаил созвал Боярскую думу, потом Земский собор. Вопрос об Азове — это вопрос об отношениях с Турцией: взять его под «государеву руку» означало войну с могущественным противником. Нужны ратники, запасы, деньги, и все это — в очень большом количестве. Недавний афронт под Смоленском был свеж в памяти. Главное же: тяготы возможного похода церковники, дворяне, посадские люди не хотели брать на себя, перекладывали на других. А дворяне и посадские верхи вновь, в который уже раз, не упустили случая заявить о своих нуждах.
Правительство поняло, что в этой обстановке удержать Азов будет невозможно, и приказало казакам оставить его, что они и сделали. Московские власти уладили конфликт с Турцией, Внутренние же неурядицы уладить не удалось, и они вскоре дали о себе знать.
Народ и власть
Хозяйство и сословия
Надолго запомнилась современникам Смута начала столетия и своими потрясениями от самозванцев, интервентов, и борьбой народных низов с притеснителями, и хозяйственным разорением, которое удалось изжить лишь спустя немалое время.
Сельское хозяйство
С конца 10-х — начала 20-х годов, после Столбовского мира и Деулинского перемирия, изгнания шаек мародеров-интервентов, окончания действии повстанческих отрядов, русские люди приступают к восстановлению нормальной хозяйственной жизни. Очищают и распахивают заросшие и заглохшие поля, лесные поляны. Оживает Замосковный край — центр Европейской России, уезды вокруг русской столицы, на западе и северо-западе, северо-востоке и востоке. Русский крестьянин продвигается на окраины — к югу от реки Оки, в Поволжье и Приуралье, в Западную Сибирь. Здесь возникают новые поселения. Крестьяне, бежавшие сюда из центра от своих владельцев — помещиков и вотчинников, монастырей и дворцового ведомства или переведенные в эти места, осваивают новые земельные массивы, вступают в хозяйственные, брачные, бытовые контакты с местным населением. Налаживается взаимный обмен опытом хозяйствования: местные жители перенимают у русских паровую систему земледелия, сенокошение, пасечное пчеловодство, соху и прочие приспособления; русские, в свою очередь, узнают от местных жителей о способе долгого хранения необмолоченного хлеба и многое другое.
Сельское хозяйство восстанавливалось не скоро, причинами того были маломощность мелких крестьянских хозяйств, низкая урожайность, стихийные бедствия, недороды, В целом развитие этой отрасли хозяйства носило экстенсивный характер. К тому же его сильно и долго тормозили последствия «литовского разорения», как в ту пору русские люди именовали интервенцию с ее грабежами и убийствами.
Об этом говорят писцовые книги — поземельные описи того времени. Так, на 1622 год в трех уездах к югу от Оки — Белевском, Мценском и Елецком — у местных дворян сидело на землях 1187 крестьян и 2563 бобыля, то есть безземельных или совсем маломощных бобылей было вдвое больше собственно крестьян. Земледелие, испытавшее крайний упадок в начале столетия, приходило в прежнее состояние очень медленно.
Это отражалось на экономическом положении дворян, их служебной пригодности. В ряде южных уездов многие из них не имели земли и крестьян (однодворцы), а то и усадеб. Некоторые же из-за бедности становились казаками, холопами у богатых бояр, монастырскими служками или, по словам тогдашних документов, валялись по кабакам. Правительство повышало денежное жалованье таким обедневшим дворянам, для чего увеличивало налоги с крестьян. А они, чтобы избежать их, уменьшали сбою запашку (тягло несли с пахотной земли), что тормозило подъем земледелия.
К середине столетия в Замосковном крае около половины земель, местами и более половины, писцы относят к категории «живущей», а не пустой пашни.
Главный путь развития сельского хозяйства этого времени — экстенсивный: в хозяйственный оборот земледельцы включают все большее количество новых территорий. Быстрыми темпами идет народная колонизация окраин. По мере ослабления натиска крымцев русские и украинские крестьяне тянутся к югу. К середине века они доходят до Белгородской засечной черты. Потом переходят ее, и их поселения появляются по рекам Хопру, Медведице и в других местах.
С конца 50-х-60-х годов переселенцы во многом числе идут в Поволжье, Башкирию, Сибирь. С их приходом земледелием начинают заниматься в тех местах, где его раньше не было, например в Сибири. Здесь возникло несколько очагов земледелия: Верхотурско-Тобольский, Томско-Кузнецкий, Енисейско-Красноярский, Илимско-Ангарский, Нерчинский. К концу века в Сибири возделывалось до 100 тысяч десятин пашни, с которых собирали до 4 миллионов пудов зерна.
В Европейской России господствующей системой земледелия было трехполье. Но в лесных районах Замосковного края, Поморья, да и в северных районах южной окраины применялись подсека, перелог, двухполье, пестрополье. В Сибири на смену перелогу во второй половине века постепенно пришло трехполье.
Больше всего сеяли рожь и овес. Далее шли ячмень и пшеница, яровая рожь (ярица) и просо, гречиха и полба, горох и конопля. То же в Сибири. На юге пшеницы сеяли больше, чем на севере. В огородах разводили репу и огурцы, капусту и морковь, редьку и свеклу, лук и чеснок, даже арбузы и тыкву. В садах — вишню, красную смородину, крыжовник (крыж-берсень), малину, клубнику, яблони, груши, сливы.
Урожайность была невысокой. Часто повторялись неурожаи, недороды, голод. Причины лежали в крепостническом характере хозяйства, климатических особенностях (вымерзание и вымокание посевов в центре и на севере страны, засуха и нашествия саранчи на юге).
Основой развития животноводства являлось крестьянское хозяйство. Из него феодалы получали тяглых лошадей для работы на своих полях и столовые запасы: мясо, живую и битую птицу, яйца, масло и прочее. Среди крестьян имелись, с одной стороны, многолошадные, многокоровные; с другой — лишенные какого-либо скота. Скотоводство особенно развивалось в Поморье, на Ярославщине, в южных уездах.
Рыбу ловили везде, но особенно в Поморье. В северных районах, Белом и Баренцевом морях ловили треску и палтуса, сельдь и семгу; промышляли тюленей, моржей, китов. На Волге и Яике особую ценность представляли красная рыба, икра.
В натуральном сельском хозяйстве господствовало мелкое производство. Отсюда — плохая обеспеченность крестьянина продовольствием, хронические голодовки. Но уже тогда рост общественного разделения труда, хозяйственная специализация отдельных районов страны способствовали увеличению товарного обращения. Избыток хлеба, поступавшего на рынок, давали южные и поволжские уезды.
В ряде случаев бояре, дворяне, монастыри расширяли собственную запашку, занимались наряду с этим предпринимательской деятельностью и торговлей. К примеру, боярин Б. И. Морозов, свояк царя Алексея Михайловича, продавал десятки тысяч четвертей хлеба, производившегося в его огромных владениях. Не гнушался скупать зерно у других владельцев и с выгодой перепродавал его, используя благоприятную рыночную конъюнктуру. В его нижегородских и арзамасских вотчинах крестьяне изготовляли поташ, и боярин наживал на нем немалые деньги за границей. Доходы шли также с винокурен, «руден» и железоделательного завода, мельниц и квасниц. Один из современников-иностранцев пишет, что Морозов выручал десятки тысяч рублей в год (сотни тысяч по курсу конца XIX века); его отличала «такая же жажда к золоту, как обыкновенно жажда пить».
Такую же хозяйственную деятельность разворачивали в своих вотчинах царь Алексей Михайлович, князья Я. К. Черкасский, Н. И. Одоевский, Ю. И. Ромодановский, тесть царя боярин И. Д, Милославский и другие крупные феодалы.
Промышленность
В отличие от сельского хозяйства с его в основном экстенсивным путем развития (распространение земледелия на новые территории), промышленное производство продвинулось вперед более заметно. Самое широкое распространение получила домашняя промышленность: по всей стране крестьяне производили холсты и сермяжное сукно, веревки и канаты, обувь валяную и кожаную, разнообразную одежду и посуду, вышивки и полотенца, лапти и мочало, деготь и смолу, сани и рогожи, топленое сало и щетину, многое другое. Через скупщиков эти изделия, особенно холсты, попадали на рынок. Постепенно крестьянская промышленность перерастает домашние рамки, превращается в мелкое товарное производство. По этому пути идут мастера по изготовлению ярославских холстов, важских сукон, решминских рогож, белозерских ложек, вяземских саней и т. д.
Среди ремесленников наиболее многочисленную группу составляли тяглые — ремесленники городских посадов и черносошных волостей. Они выполняли частные заказы или работали на рынок. Дворцовые ремесленники обслуживали нужды царского двора; казенные и записные работали по заказам казны (строительные работы, заготовка материалов и др.); частновладельческие — из крестьян, бобылей и холопов — изготовляли все необходимое для помещиков и вотчинников. Ремесло в довольно больших размерах перерастало, прежде всего у тяглецов, в товарное производство. Но в разных отраслях это протекало по-разному.
Издавна существовавшая в стране металлообработка была основана на добыче болотных руд, дававших низкосортное железо. В сыродутных горнах мастера выделывали полуфабрикат — кричное железо. В кузнице его перековывали в более мягкое «опарошное» железо, которое шло на выделку сошников, гвоздей и др. Повторная перековка и закалка превращали «опарошное» железо в уклад — низкосортную сталь.
Центры металлургии издавна сложились в уездах к югу от Москвы: Серпуховском, Каширском, Тульском, Дедиловском, Алексинском. По всей стране расходились тульское железо и серпуховский уклад; местные мастера, работавшие на казну, в частности изготовлявшие оружие для царской Оружейной палаты, в то же время давали много изделий для продажи на рынке.
Другой центр — уезды к северо-западу от Москвы: Устюжна Железнопольская, Тихвин, Заонежье. Устюженские сошники, сковороды, гвозди и другие предметы домашнего обихода расходились не только в близлежащих селениях и городах, но и в отдаленных, например в Москве, Смоленске, Ярославле. Среди тихвинских кузнецов выделились, с одной стороны, богатые мастера, скупщики; с другой — мелкие, потерявшие свои кузницы и промышлявшие наемной работой. Мастера Кижского погоста в Заонежье славились ножами, которые делали из местного железа; Святозерской и Куштозерской волостей — топорами; Обжанской волости — лемехами и сошниками. Заонежские кузнецы работали на рынок и на заказ. То же можно сказать о мастерах Нижнего Новгорода, Галича и их окрестностей.
Квалифицированных кузнецов власти не раз вызывали в Москву; они же выполняли на месте заказы из столицы. Когда в 1689 году построили новый Каменный мост на Москве-реке, из Нижнего вызвали кузнеца Дмитрия Молодого «для дела к мосту резцов железных».
Поморские мастера Устюга Великого, Тотьмы, Соли Вычегодской, помимо сельскохозяйственных и бытовых изделий, изготовляли все нужное для судостроения и солеварения. Наконец, крупным центром металлообработки выступала Москва — еще в начале 40-х годов здесь насчитывалось более полутора сотен кузниц.
В столице работали лучшие в России мастера по золоту и серебру. Центрами серебряного производства были Устюг Великий, Нижний Новгород, Великий Новгород, Тихвин и др. Обработкой меди и других цветных металлов занимались в Москве, Поморье (изготовление котлов, колоколов, посуды с расписной эмалью, чеканкой и др.).
Металлообработка в значительной степени превращается в товарное производство, причем не только на городских посадах, но и в деревне, черносошной и частновладельческой.
Кузнечное дело обнаруживает тенденции к укрупнению производства, применению наемного труда. Особенно это характерно для Тулы, Устюжны, Тихвина, Устюга Великого. Из тульских кузнецов вышли крупнейшие металлозаводчики XVIII века Демидовы и Баташовы, Мосоловы и Лугинины. Разбогатевшие кузнецы, имевшие по нескольку кузниц, эксплуатировали наймитов-молотобойцев и др., занимались торговлей железными и иными товарами.
Аналогичные явления, хотя и в меньшей степени, отмечаются в деревообработке. По всей стране плотники работали в основном на заказ-строили дома, речные и морские суда. Особым мастерством отличались плотники из Поморья. Изделия из дерева, мочало, рогожи, смола, даже дома и мелкие суда продавались на рынке. Славились среди покупателей решминские рогожи, калужская деревянная посуда, вятские и калужские ложки, вяземские сани, козьмодемьянские сундуки.
Во многих уездах северо-запада Европейской России (Псков, Новгород Великий и др.) специальностью местного населения стали посев и переработка льна и конопли. Помимо холстов, делали канаты и прочие судовые снасти, крашенину.
Крупнейшим центром кожевенной промышленности был Ярославль, куда из многих уездов страны поступало сырье для выделки кожаных изделий. Здесь работало большое число мелких «заводов» — ремесленных мастерских. Хорошие дубленые кожи выделывали в Вологде, кожи и сафьяны — в Казани. Обработкой кожи занимались мастера из Калуги и Нижнего Новгорода. «Завод» для «кожевного промыслу» в Нижнем, принадлежавший известным московским купцам Семену Задорину и Василию Шорину, имел «4 избы кожевные, в длину 26 сажен, на них сушило, изба жилая, против ее клеть, меж ими сени; 2 анбара дубничных, изба зольная да поварня». Ярославские мастера-кожевники эксплуатировали наемный труд; некоторые «заводы» перерастали в предприятия мануфактурного типа со значительным разделением труда (дуботолки, гладильщики, подошевники, строгальники и другие узкие специалисты).
Скорняки, обрабатывавшие дорогие меха (соболя, бобра, куницы, белки, песца и др.), выполняли, как правило, заказы. Те же, кто работал с дешевым сырьем (овчинники и др.), выходили на рынок. Наибольшее количество скорняков трудилось в Москве (центром промысла была Панкратьевская слобода). Большим количеством мехов владела казна (они поступали в виде налога, ясака, — с нерусских народов, десятинного сбора с соболиного и других меховых промыслов). Крупные торговцы — гости, организовывали артели охотников для добычи зверя, особенно в Сибири. В скорняжном деле тоже начали применять наемный труд, выделялись предприниматели.
В немалом числе поступали на рынок изделия из шерсти: сермяжные сукна и валяная обувь, колпаки и плащи (епанчи). Производились они и в городе, и в деревне, распространялись по всей стране. Крупным центром валяных изделий выступал Углич.
Сальными свечами славилась Вологда, мылом — Кострома и Ярославль.
Дворцовые ремесленники проживали почти только в одной Москве. Оружейное, золотое, серебряное, полотняное производства переросли из ремесла в мануфактуру. На царский двор и казну работали многочисленные оружейники и бронники, литейщики и колокольники, портные и сапожники, хлебники и калачники, повара и сытники и т. д. Получали жалованье деньгами и хлебом, время от времени — сукна на кафтаны, а иногда, на время выполнения работ, и поденный корм, обычно по 8-10 копеек в день. Иногда давали жалованье сверх положенного («в приказ»), нечто вроде премиальных.
Казенные ремесленники подчинялись Пушкарскому приказу (плотники, кузнецы), Конюшенному (плотники, каретники и колымажники), Сибирскому (скорняки). Кузнецов и плотников дополнительно брали с посадов. Все они тоже получали денежное и хлебное жалованье, как и дворцовые; их оклады превышали заработок рядового ремесленника.
Мастер как самостоятельный производитель-ремесленник имел учеников. По «житейской записи» последние рядились на учебу и работу у мастера лет на пять-восемь. Ученик жил у хозяина, ел и пил у него, получал одежду, выполнял всякую работу: не только по ремеслу, но и по хозяйству. За провинность мастер мог наказывать — «смирять по делу смотря». Когда ученье заканчивалось, мастер должен был ученика одеть и обуть, «как в людях ведется», дать нужные инструменты для обзаведения собственной мастерской. Иногда ученик получал «пожилое» — вознаграждение, поскольку не один год трудился на хозяина.
По окончании обучения они какой-то срок отрабатывали у мастера, иногда «из найма». Ученики, которые приобрели необходимый и значительный опыт или прошли испытание у специалистов, сами становились мастерами.
Пополнение корпуса ремесленников производилось и за счет вызова посадских людей из других городов в Москву на постоянную или временную работу. Для нужд казны, дворца из других городов высылали в столицу оружейников и иконописцев, серебряников, каменщиков и плотников. В 20-е годы для установления на Фроловской (Спасской) башне московского Кремля часов, сделанных по проекту англичанина Христофора Галовея, вызвали из Комарицкого стана Устюжского уезда кузнецов из крестьян: Ждана, Шумила Жданова и Алексея Шумилова Вирачевых.
Позднее, в 60-е — 70-е годы, для строительных работ во дворцах Москвы и села Коломенского приказали прибыть плотникам, живописцам и другим мастерам. Известно, что иконописцы из Устюга Великого Афанасий Петров, Иван Семенов, Иван Никитин и Петр Ильин в августе 1667 года получили царское жалованье «в приказ за их многие иконописные и стенные дела по 2 рубли человеку». После страшной чумы 1 654 года, которая опустошила Москву, Казенный приказ затребовал из всех городов скорняков, какие ни есть на любом посаде, и лучших портных.
Приказ каменных дел ведал казенными каменщиками, кирпичниками, подвязчиками (они ставили «подвязи» — леса при возведении зданий). Жили они в особых слободах Москвы и городов Замосковья. Среди них имелись «каменных дел подмастерья» — производители, руководители работ, архитекторы; рядовые каменщики и ярыжные (чернорабочие).
Из подмастерьев, по существу архитекторов XVII столетия, получили известность Антип Константинов — строитель Золотой, Казенной и Проходной палат Патриаршего двора в столичном Кремле; О. М. Старцев, возводивший митрополичьи палаты (в том числе «Крутицкий теремок») на Крутицком подворье. Кондрат и Михаил Мымрины, два брата-подмастерья, получили 13 ноября 1686 года 12 рублей, большие деньги по тому времени, «в приказ» (сверх обычного жалованья) за тонкую резную работу по камню; «они в Чудове монастыре (стоял в Кремле. — 8. Б.) у новых каменных трех церквей вырезали в церковной стене на камени летопись тому церковному строению».
Особенно высоко ценился труд обжигальщиков. Они руководили работой рядовых кирпичников и ярыжных в казенных кирпичных сараях: хамовнических и даниловских, в Крутицах и у Калужских ворот.
О прочности и красоте московских каменных зданий свидетельствуют современники. Один из них, архидиакон Павел Алеппский, сопровождавший антиохийского патриарха Макария (побывал в русской столице в 1655–1656 годах), не скрывает своего восхищения: «Мы дивились на их красоту, украшения, прочность, архитектуру, изящество».
Особо говорит он о прекрасном качестве строительства: «Смочив кирпич водой, погружают его в известковый раствор (из извести, просеянного песка и воды. — В. Б.). Когда сложат обе стороны стены на некоторую высоту, заполняют [промежуток] битым кирпичом, на который наливают этот раствор, пока не наполнится; не проходит часа, как все сплочивается друг с другом и становится одним куском».
Мануфактуры
Заметный рост русского ремесла в XVII веке, превращение значительной его части в мелкое товарное производство, укрупнение, использование наемного труда, специализация отдельных районов страны, появление рынка рабочей силы создали условия для развития мануфактурного производства.
Увеличилось число мануфактур — крупных предприятий, основанных на разделении труда, остающегося по преимуществу ручным, и применении механизмов, приводимых в движение водой. Это свидетельствует о начале перехода к раннекапиталистическому промышленному производству, сильно еще опутанному крепостническими отношениями.
В это время расширяли старые мануфактуры, например, Пушечный двор — построили «кузнечную мельницу», чтоб «железо ковать водою», каменные здания (вместо старых деревянных). В Москве же появились две казенные пороховые мельницы. Продолжали работать мастерские Оружейной, Золотой и Серебряной палат, швейные мануфактуры — Царская и Царицина мастерские палаты. Появились ткацкая мануфактура — Хамовный двор в Кадашевской слободе (Замоскворечье), шелковая — Бархатный двор (довольно быстро заглохла).
Эти мануфактуры были казенными или дворцовыми. На них применялся принудительный труд. Связей с рынком они не имели.
Другая группа мануфактур — купеческие: канатные дворы в Вологде, Холмогорах (возникли в XVI веке), в Архангельске (в XVII веке). Это были сравнительно крупные предприятия: только на Вологодском работало около 400 наемных рабочих из русских людей. Холмогорский двор давал столько канатов, что ими можно было оснастить четвертую часть кораблей английского флота, одного из самых крупных в тогдашнем мире.
Под Москвой появился Духанинский стекольный завод Е. Койета, выходца из Швеции. Его посуда шла во дворец и на продажу. Наиболее важные районы мануфактурного производства складываются на Урале, в Тульско-Каширском, Олонецком краях.
Уже в 20-е годы казна пыталась строить небольшие заводы по обработке металлов на Урале, в районе Томска. Но отсутствие дешевой рабочей силы помешало этому.
В следующем десятилетии, после открытия медных руд в районе Соликамска, построили Пыскорский медеплавильный завод, первый в России. В плавильне установили мехи, которые приводились в движение от мельничных водяных колес. Завод давал несколько сот пудов меди в год; квалифицированных рабочих для него присылали из Москвы и других городов (в том числе мастеров с московского Денежного двора, чеканившего монету для казны), подсобных нанимали на месте. Предприятие существовало до конца 40-х годов: его закрыли после истощения рудных запасов и пожара. Правда, мастер-плавильщик Александр Тумашев с сыновьями Иваном и Дмитрием еще лет двенадцать продолжали здесь добывать медь, сдавали ее в казну, но в 1660 году «от медного дела отказали, что руд медных в том месте не стало». В середине тех же 60-х годов прекратил работу, и тоже из-за истощения запасов, медеплавильный завод в Казани.
Первые медеплавильные заводы, построенные казной в Онежском крае, получили в эксплуатацию иностранцы. Но вместо выплавки меди, которую наладить не удалось, они перешли на изготовление железа. Используя опыт местных мастеров, по наследству занимавшихся подобным промыслом, хозяева организовали три вододействующих железоделательных завода.
Под Тулой три таких же завода построил в 1637 году А. Д. Виниус, голландский купец. Он замыслил завести в России мануфактуры капиталистического типа. Мельничные колеса, действовавшие на воде, приводили в движение мехи у домны (у «большого плавильного горна с трубой»), многопудовый «боевой» кузнечный молот, сверлильные инструменты. Квалифицированных мастеров и подмастерьев хозяин выписал из-за рубежа.
Большие расходы заставили Виниуса принять в компанию датчанина П. Марселиса и голландца Ф. Акему, которые вскоре захватили дело в свои руки и отстранили основателя завода.
Они укрупнили и реконструировали Тульские заводы, построили четыре новых в Каширском уезде. На Тульских делали чугун и железные полуфабрикаты, на Каширских перерабатывали их в готовые изделия.
В 60-е годы на всех Тульско-Каширских заводах трудились 56 иноземцев и 63 русских мастера и подмастерья; все они, за единичным исключением, работали по найму. Подсобные же черные работы — добычу руды, заготовку угля, доставку их к заводам — исполняли крестьяне Соломенской дворцовой волости, которую попросту приписали к тульским предприятиям, то есть поступили старым феодальным способом: принудительно заставляли крестьян работать на заводы в порядке исполнения повинности. К каширским заводам тоже приписали волость с крестьянами.
Таким образом, на этих заводах, а в конце столетия на металлургических заводах А. Бутенанта в Олонецком крае использовался вольнонаемный и принудительный труд. Появление таких заводов — значительный шаг вперед в истории русской промышленности: и в плане увеличения производства (на заводах Тулы и Каширы выплавляли несколько десятков тысяч пудов чугуна и железа в год), и широкого разделения труда (изготовление, к примеру, карабина или мушкета проходило ряд производственных процессов у мастеров различных специальностей), и применения механизмов, использовавших силу падающей воды.
По примеру заводов Виниуса — Акемы стали заводить подобные предприятия русские феодалы (бояре И. Д. Милославский, Б. И. Морозов в Оболенском, Звенигородском, Нижегородском уездах), применявшие труд крепостных. Возникали другие заводы, чугуноплавильные и железоделательные, принадлежавшие купцам, разбогатевшим мастерам (например, Никите Демидову в Туле и др.). Они использовали наемный труд.
Мануфактурам принадлежала ведущая роль в производстве оружия. В изготовлении же сельскохозяйственных орудий, предметов бытового обихода с ними успешно конкурировали мелкие крестьянские промыслы и городские ремесленники. Нужды государства в укреплении обороноспособности исполнял Пушечный двор, на котором отливались пищали (орудия для прицельной стрельбы), мортиры (для навесного огня), тюфяки дробовые (для стрельбы картечью), «органы» (многоствольные орудия небольшого калибра для стрельбы залпом). Здесь с 20-х годов использовали силу падающей воды при изготовлении железных поковок, Там же отливали набатные или вестовые колокола для крепостей, большие и малые колокола для монастырей и церквей.
В 30-е годы на Пушечном дворе трудились более 100 человек: мастеров-плавильщиков, пушечных и колокольных литцов, паникадильных мастеров; вспомогательных работников — паяльщиков и кузнецов, пильников и накатчиков, плотников и извозчиков. Среди работников существовало мануфактурное разделение труда. Мастера имели учеников, иногда до 5–6 человек каждый. Обучение шло долго, подчас более 20 лет.
Огнестрельное и холодное оружие делали в Московской Оружейной палате — мануфактуре рассеянного типа в отличие от Пушечного двора — мануфактуре централизованного типа. Мастера-оружейники работали в специальных мастерских при палате и (еще больше) на дому, в своих кузницах и оружейных мастерских. В оружейном деле существовало много специальностей: самопальники и мушкетники, ствольники и замочники, бронники и сабельники, столяры и резчики, станочники и плотники, токари и ольстренники (ольстры — кожаные кобуры для пистолетов), живописцы и резчики по кости, мастера золотого и серебряного дела. В начале 80-х годов числилось более 300 мастеров по оружейному делу. Кроме того, заказы Оружейной палаты выполняли тульские мастера.
В Золотой и Серебряной палате делали драгоценные вещи, главным образом для царского обихода, затем — для богатых феодалов, светских и духовных. Многие мастера тоже работали дома.
Денежные дворы относились к типу централизованных мануфактур. Помимо денежных мастеров, здесь трудились чеканщики и подметчики, резальщики и тянульщики, отжигальщики и другие, набираемые из «вольных и ис торговых людей, кто похочет». Чеканили серебряную монету — из иностранных монет и серебряного лома, а в 1654–1663 годах и медные деньги. На новом Денежном дворе изготовлением медной монеты было занято до 500 человек.
В текстильной промышленности организатором мануфактур тоже выступал государев «дворец» — управление царским дворцовым хозяйством. Так, Кадашевская дворцовая слобода готовила бельевые ткани на государев обиход. Полотно поставляли дворцовая Тверская Константиновская слобода в Хамовниках под Москвой, дворцовые села Брейтово и Черкасове в Ярославском уезде. Отдельные сорта тканей изготовляли на дому. Разделение труда было очень дробное: прядильщицы, ткачихи; пряхи делились на «основиц», «утошниц», «белениц» и др. Насчитывалось почти десять разновидностей ткацких станов.
В XVII столетии возникло до шести десятков различных мануфактур; не все они оказались жизнеспособными — до петровского времени дожили едва ли не меньше половины. Неудивительно применение здесь крепостного труда. Более показательно постепенное расширение труда вольнонаемного, как на мануфактурах, так и на водном транспорте (Волжский, Сухоно-Двинский и другие пути), соляных промыслах Тотьмы, Соли Вычегодской и Соли Камской (в последней к концу века насчитывалось более 200 варниц, добывавших ежегодно до 7 миллионов пудов соли), рыбных и соляных промыслах Нижней Волги (в конце века в Астрахани и около нее — несколько десятков тысяч наемных рабочих только в летнее время).
В наймиты шли посадские люди, черносошные и частновладельческие крестьяне, холопы, в том числе и беглые, всякий вольный, гулящий люд. Крестьяне, как правило, отходили на временные заработки, возвращались к своему хозяйству. Среди других немалое число людей кормилось только работой по найму; из них уже тогда начала формироваться категория более или менее постоянных наемных работников, своего рода российский предпролетариат.
К XVII веку, таким образом, относится начальный этап мануфактурного производства, первоначального накопления, формирования предпролетариата и предбуржуазии: «капиталистов-купцов». Из крупных купцов вырастают предприниматели, занимающиеся, например, солеварением: Г. А. Никитников и Н, А. Светешников, В. Г. Шорин и Я. С. Патокин, О. И. Филатьев и Д. Г. Панкратьев, братья Шустовы и другие. С XVI века набирали силы Строгановы, с конца XVII — Демидовы.
Торговля
XVII век — важнейший этап в развитии рыночных торговых связей, начало формирования всероссийского национального рынка. В торговле хлебом в роли важных центров выступали на севере Вологда, Вятка, Великий Устюг, Кунгурский уезд; южные города — Орел и Воронеж, Острогожск и Коротояк, Елец и Белгород; в центре — Нижний Новгород. К концу столетия хлебный рынок появился в Сибири. Соляными рынками были та же Вологда, Соль Камская, Нижняя Волга; Нижний Новгород служил перевалочно-распределительным пунктом.
В пушной торговле большую роль играли Соль Вычегодская, лежавшая на дороге из Сибири, Москва, Архангельск, Свенская ярмарка под Брянском, Астрахань; в последней трети века — Нижний Новгород и Макарьевская ярмарка, Ирбит (Ирбитская ярмарка) на границе с Сибирью.
Лен и пеньку сбывали через Псков и Новгород, Тихвин и Смоленск; те же товары и холсты — через Архангельский порт. Кожами, салом, мясом торговали в больших размерах Казань и Вологда, Ярославль и Кунгур, железными изделиями — Устюжна Железнопольская и Тихвин. Ряд городов, прежде всего, конечно, Москва, имели торговые связи со всеми или многими областями страны. Немало торговцев, составлявших особый «купецкий чин», вели свои дела, не занимаясь ничем иным. Зарождался класс купечества, буржуазии.
Господствующее положение в торговле занимали посадские люди, прежде всего гости и члены Гостиной и Суконной сотен. Крупные торговцы выходили из зажиточных ремесленников, крестьян. В торговом мире выдающуюся роль играли гости из ярославцев — Григорий Никитников, Надея Светешников, Михайло Гурьев, москвичи Василий Шорин и Евстафий Филатьев, дединовцы братья Василий и Григорий Шустовы (из села Дединова Коломенского уезда), устюжане Василий Федотов-Гусельников, Усовы-Грудцыны, Босые, Ревякины и другие из разных городов России.
Они торговали разными товарами и во многих местах; торговая специализация была развита слабо, капитал обращался медленно, свободные средства и кредит отсутствовали, ростовщичество еще не стало профессиональным занятием; разбросанность торговли требовала много агентов и посредников. Только к концу века появляется такая специализация; например, новгородцы Кошкины вывозили в Швецию пеньку, а оттуда ввозили металлы.
Большие размеры приняла в городах розничная мелкая торговля (в торговых рядах и шалашах, с лотков, скамей и вразнос). Посадские торговцы ходили по уездам с кузовом, наполненным различными товарами (коробейники); продав их, покупали у крестьян холсты, сукна, меха и прочее. Из коробейников вырастали скупщики, которые связывали крестьян с рынком.
Крупные торговцы, например Босые, вели операции на десятки тысяч рублей. На них работали до двух с половиной десятков приказчиков, в том числе ближних и дальних родственников; кроме того, многие лавочные сидельцы, агенты для «бережения» — сопровождения торговых караванов, обозов из 30–40 возов и более. Сфера торговой деятельности Босых охватывала огромные территории: от Архангельска на севере до Астрахани на юге, от Новгорода на западе до Якутска на востоке.
Внешнеторговые операции с западными странами велись через Архангельск, Новгород, Псков, Смоленск, Путивль, Свенскую ярмарку. Вывозили кожи и зерно, сало и поташ, пеньку и меха, мясо и икру, полотно — щетину, смолу и деготь, воск и рогожи и др. Ввозили сукна и металлы, порох и оружие, жемчуг и драгоценные камни, пряности и благовония, вина и лимоны, краски и химические товары (купорос, квасцы, нашатырь, мышьяк и др.), шелковые и хлопчатобумажные ткани, писчую бумагу и кружева и т. д. Таким образом, экспортировали сырье и полуфабрикаты, импортировали изделия западноевропейской мануфактурной промышленности и колониальные товары.
75 процентов внешнеторгового оборота давал Архангельск — единственный и к тому же неудобный порт, связывавший Россию с Западной Европой. Обычно приходило до 20–30, потом до 40–50, а иногда и до 80 иностранных кораблей. Здесь в первой половине XVII века собирали до 40 тысяч, во второй половине — до 80 тысяч рублей таможенной пошлиньь За русский рынок боролись купцы Нидерландов, Англии, Швеции.
В восточной торговле первенствующую роль играла Астрахань. За нею шли сибирские города Тобольск, Тюмень и Тара. Казна и частные торговцы вели операции со странами Средней Азии и Кавказа, Персией и империей Великих Моголов в Индии. С конца XVII века, особенно после заключения Нерчинского договора (1689 год), развиваются торговые связи с Китаем.
Конкуренция иностранных купцов вызывала коллективные протесты русских торговцев. Они подавали в 20-е — 40-е годы многие челобитные, жаловались, что от своих промыслов «отбыли и оттого оскудели и одолжали великими долги». Требовали ограничить операции иноземцев, которые, несмотря на запреты русских властей, вели розничную торговлю, выслать нарушителей из страны.
Наконец, в 1649 году английским купцам запретили торговлю внутри страны, потом всех их выслали. Причину в указе объяснили просто и бесхитростно: англичане «государя своего Карлуса короля убили до смерти». В Англии произошла революция, и ее участники во главе с Оливером Кромвелем казнили своего монарха, что в глазах русского двора было проступком явно предосудительным и непростительным.
В целях накопления денежного капитала власти усиленно старались развивать внешнюю торговлю. Их стремление достичь активного внешнеторгового баланса могло привести к успеху при условии поступления на рынок большой массы товаров, высоко ценившихся за границей. Отсюда меры властей по введению монополии во внешней торговле, покровительство отечественным промышленникам и купцам. В том же направлении шло и взимание пошлин с иностранцев в иноземной же монете и протекционистские меры в таможенном обложении.
По Таможенному уставу 1653 года в стране ликвидировали многие мелкие таможенные пошлины, оставшиеся с времен феодальной раздробленности. Взамен ввели единую рублевую пошлину — по 10 денег с рубля, то есть 5 процентов с покупной цены товара (рубль=200 деньгам). С иноземцев брали больше, чем с русских купцов. А Новоторговый устав 1667 года еще более усилил протекционистские тенденции в интересах русского торгово-промышленного сословия.
Феодалы
Среди всех классов и сословий господствующее место безусловно принадлежало феодалам. В их интересах государственная власть проводила меры по укреплению собственности бояр и дворян на землю и крестьян, по сплочению прослоек класса феодалов, его «одворянению». Служилые люди по отечеству оформились в XVII веке в сложную и четкую иерархию чинов, обязанных государству службой по военному, гражданскому, придворному ведомствам в обмен на право владеть землей и крестьянами. Они делились на чины думные (бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки), московские (стольники, стряпчие, дворяне московские и жильцы) и городовые (дворяне выборные, дворяне и дети боярские дворовые, дворяне и дети боярские городовые). По заслугам, по службе и знатности происхождения феодалы переходили из одного чина в другой. Не исключался доступ в служилые люди по отечеству выходцев из тяглых слоев и, наоборот, уход феодала в тяглецы. Постепенно эти переходы власти начинают ограничивать, например, из феодалов в холопы (указ 1642 года, Уложение 1649 года), потом — в феодалы из приборных служилых людей: стрельцов, пушкарей и прочих «мужиков»; из крестьян, холопов, посадских людей (указ 1675 года). Дворянство, таким образом, отмежевывалось от других слоев населения, превращалось в замкнутый класс — сословие.
Столь же строго и последовательно власти стремились сохранить в руках дворян их поместья и вотчины. Цель этих и других мер — придать классу феодалов строгое «чиновное» средневековое деление, сохранить в неприкосновенности уездные (городовые) корпорации служилых людей. Правительство проводило последовательно продворянскую политику.
Но этот курс в ряде моментов терпел неудачи. Прежде всего невозможно было «детей боярских испомещивать в одних городах, кто откуда служит»: на земли совершались сделки купли и продажи, и они непрерывно переходили из рук в руки. Этой перетасовке среди служилых людей способствовали внутренняя диффузия, борьба между прослойками феодалов, замена поместного войска полками нового строя — солдатскими, рейтарскими и др.
Требования дворян и меры властей привели к тому, что к концу века свели разницу между поместьем и вотчиной к минимуму. Если в первой его половине в Замосковском крае, историческом центре государства, поместная форма землевладения сильно преобладала над вотчинной, то во второй половине они поменялись местами.
В течение всего столетия правительства, с одной стороны, раздавали феодалам огромные массивы земель; с другой — часть владений, более или менее значительную, перевели из поместья в вотчину. Причин для подобных пожалований находилось немало: то «за осадное сиденье» в Москве во время Смуты и самозванцев, то за подавление восстаний «черни», то в связи с заключением очередного мира или победами над неприятелем. Получали новые земли, прежде всего из дворцового фонда и черных волостей, бояре и другие столичные служилые люди, рядовые дворяне и казаки. Шли в раздачу земли Замосковного края, уездов к югу от Оки и в других местах.
Много досталось родственникам и фаворитам царствующих особ: Милославским и Морозовым, Нарышкиным и Лопухиным, Голицыным и Апраксиным, Салтыковым и Стрешневым; они и многие другие получили во второй половине века десятки тысяч крестьянских дворов. Их натиск, в частности в южных уездах, вызывал недовольство живших здесь служилых людей по прибору, осевших здесь же беглых крестьян и холопов. Власти до поры до времени сдерживали аппетиты столичных феодалов-крепостников, чтобы не нарушать оборонительную систему южного пограничья, котория держалась на приборных и беглых людях. Но с 70-80-х годов крепостническое землевладение быстрыми темпами захватывает здесь господствующие позиции.
Переписные книги 1678 года насчитали по стране 888 тысяч тяглых дворов, из них около 90 процентов находилось в крепостной зависимости. Дворцу принадлежало 83 тысячи дворов, или 9,3 процента; церкви — 118 тысяч, 13,3 процента; боярам — 88 тысяч, 10 процентов; более же всего дворянам — 507 тысяч дворов, или 57 процентов.
В XVII веке замкнутость верхних и низших групп феодалов постепенно уходит в прошлое. Господствующий класс заметно «одворянивается». Верхи уездного дворянства проникают в среду столичных чинов. Например, провинциальные выборные дворяне становятся дворянами московскими, а столичные жильцы и московские дворяне, даже стряпчие и стольники, наоборот, оседают в уездных городах. Реорганизация поместного войска, создание полков нового строя нанесли еще один сильный удар старому «чиновному» делению, которое во второй половине века все более становится анахронизмом.
Дворянство, среднее и мелкое, сплоченно отстаивает свои интересы в земельных делах — в борьбе с «мочными и сильными людьми» из московских вельмож, начальников. Добившись окончательного закрепощения крестьян, оно требует от властей помощи в сыске беглых. Столь же решительно ратует за «справедливый» (для себя, конечно) суд, за прекращение волокиты и мздоимства московских приказных людей.
Дворянство же сыграло решающую роль в провале «боярской попытки» (конец 1681 года) разделить государство на наместничества во главе с «вечными» (бессрочными) наместниками из «великородных людей». Не в интересах средних и мелких дворян было возвышение надменных столичных аристократов. И потому последние потерпели поражение. А недолгое время спустя — новый для них афронт: 12 января 1682 года Боярская дума под нажимом тех же дворян отменила местничество.
В XVII веке немалое число худородных дворян проникли в столичные сферы — по родству с царем, фавору, заслугам на бюрократическом поприще. Как тогда стали говорить люди незнатные, но удачливые, «всяк велик и мал живет государевым жалованьем». Дворяне входили в среду думских чинов и приказных судей, военных и посольских руководителей. Иные из них стали богатейшими людьми. Б, И. Морозов, имевший в начале карьеры, в 20-е годы, всего 151 крестьянский двор, к началу 60-х стал владельцем 9,1 тысячи дворов. Многие тысячи дворов получили в конце столетия Нарышкины.
Бурный и неспокойный XVII век во многом потеснил старую аристократию. Один из ее представителей, князь И. М. Воротынский, с тоской вспоминал (дело было при первом царе из Романовых):
«Бывали на нас опалы от прежних государей, но правительства с нас не снимали; во всем государстве справа всякая была на нас, а худыми людьми нас не бесчестили».
При том же Михаиле Федоровиче и сыне его Алексее около царского трона не было уже представителей многих старинных и знатных фамилий: князей Курбских и Холмских, Микулинских и Пенковых, а из некняжеских родов — Тучковых, Челядниных, Годуновых, Сабуровых и прочих. Вскоре сошли со сцены Мстиславские и Шуйские. А в XVI столетии они блистали на военном поприще, в государственном управлении, имели политический вес и навыки. Им на смену пришли худородные: помимо названных выше, Боборыкины и Языковы, Толстые и Хитрые, Чаадаевы и Чириковы, из князей — Долгорукие и Мосальские, Прозоровские и Урусовы. Они пробились вверх по чиновной лестнице, вплоть до Боярской думы; иные входили даже в ближнюю, или тайную, думу при «превысочайшей особе».
Уже тогда становятся влиятельными в государстве лица, которых в XVIII веке назовут фаворитами, людьми «в случае».
Большие земельные владения с крестьянами принадлежали духовным феодалам: патриарху Московскому и всея Руси и митрополитам (назначались в наиболее крупных городах), архиепископам, черному духовенству (монашеству). Большинство их было по происхождению боярами и дворянами. Белое духовенство (городские и сельские священники, дьяконы) пополнялось из собственной среды, а также из крестьян и посадских людей. Но тоже жило за счет эксплуатации трудовых людей — своей паствы.
В XVII веке власти продолжали курс своих предшественников на ограничение церковного землевладения, Уложение 1649 года, например, запретило духовенству приобретать новые земли. «Посадское строение» середины столетия лишило его многих белых слобод и дворов в Москве и других городах, приносивших немалые доходы. Ограничивались привилегии церкви в делах суда и управления. Сохранил их только патриарх. По тому же Уложению суд и управление в церковных и монастырских владениях передали специально созданному учреждению — Монастырскому приказу во главе с царскими (не патриаршими!) окольничими и дьяками.
Но церковь не сдавала свои позиции — в 60-е и 70-е годы она добилась лишения Монастырского приказа судебных функций, а затем его упразднения.
Крестьяне и холопы
В отличие от феодалов, особенно дворянства, положение крестьян и холопов в XVII столетии существенно ухудшилось. Из частновладельческих получше жилось крестьянам дворцовым, хуже всех — крестьянам светских феодалов, особенно мелких.
Крестьяне работали в пользу феодалов на барщине («изделье»), вносили натуральный и денежный оброки. Обычный размер «изделья» — от двух до четырех дней в неделю, в зависимости от размеров барского хозяйства, состоятельности крепостных (богатые и «семьянистые» крестьяне работали больше дней в неделю, «скудные» и «одинокие» — меньше), количества у них земли. Крестьяне пахали пашню и косили сено для господ, обрабатывали их огороды и сады, вывозили навоз на поля и строили мельницы и плотины, чистили пруды, делали «езы», «заколы» для ловли рыбы, многое другое. Самой горячей порой были «згонные» (общие) работы во время сева и жатвы, сенокосе и починки плотин, когда «жили на работе сколько доведетца».
«Столовые запасы» — хлеб и мясо, овощи и фрукты, сено и дрова, грибы и ягоды — возили на дворы к владельцам те же крестьяне. Плотников и каменщиков, кирпичников и живописцев, других мастеров дворяне и бояре брали из своих сел и деревень. Крестьяне работали на первых фабриках и заводах, принадлежавших феодалам или казне, изготовляли на дому сукна и холсты и т. д. и т. п.
Все необходимое для повседневной жизни в городе бояре и дворяне брали в виде оброка с крестьян. Стольник А. И. Безобразов в 60-70-е годы требовал из белевских вотчин в год 18 ведер вина, 7 пудов мяса свиными окороками и молодыми поросятами, 16 баранов, 16 аршин холста, 15 аршин сукна, 16 кур, 16 «обувей лаптей», по двое шлей, вожжей, гужей, тяжей и «ужищ». Везде владельцы получали «короваи» масла и сало, сыр, творог и сметану; в иных местах — орехи и ягоды, хрен и грибы. Брали изделия деревенских мастеров из железа и дерева, кожи и рогожи, рыбу и мед и т. д.; все это, как говорили тогда, и счесть и знать не уметь. Исполнялись и разные прихоти: тот же Б. И. Морозов пожелал однажды «у ково есть у охотников скворцы, собрать у всех», доставить к нему в Москву в большой клетке, «чтоб их, до Москвы везучи, не поморить; и не тесно б им было».
Владельцы сочетали все три вида эксплуатации крестьян. Но постепенно, особенно во второй половине века, в Замосковном крае увеличивается доля оброка, особенно денежного, а в южных уездах и под Москвой — барщинных работ.
Крепостные, помимо работ и платежей в пользу феодалов, несли повинности в пользу казны. В целом их обложение, повинности были тяжелее, чем у дворцовых и черносошных. Положение зависимых от феодалов крестьян усугублялось и тем, что владельцы распоряжались не только их трудом. Суд и расправа бояр и их приказчиков сопровождались неприкрытыми насилиями, издевательствами, унижением человеческого достоинства. Дело доходило, и довольно часто, до батогов и кнута, пытки огнем и дыбой, заковывания в кандалы и заключения в тюрьму. Жалобы крестьян на помещиков силы не имели. За их убийство владелец не отвечал. Дворяне вмешивались в семейные разделы крестьян, заключение браков.
После 1649 года широкие размеры принял сыск беглых крестьян. Тысячи их хватали и возвращали владельцам. В крепостную зависимость включали незакрепощенные группы сельского населения: так называемых «вольных» или «гулящих людей», детей и родственников крестьян, не попавших в писцовые книги, отпущенных на волю кабальных холопов, освободившихся из плена сельских жителей; покинувших тягло или службу и осевших в деревне посадских и приборных людей и др. Немало среди них было беглых крестьян и холопов. Вольные и гулящие обычно приходили к помещику «душею да телом», о таких говорили: «гол, как сокол». Они брали ссуду у феодала и, согласно «ссудной записи» или «порядной», обязывались жить «вечно», «безвыходно», «никуда вон не выйти и впредь жить неподвижно», «жить во крестьянстве вечно», платить подати и оброки.
Многие крестьяне не могли, ввиду крайней нужды, нести повинности, и на помощь феодалам и властям приходил «смертный» правеж с нещадными наказаниями, продажей за бесценок «животишек» (имущества) и «последних кляченок». После этого что делать? Ложись да помирай! Или остается «по миру ходить с кольем». Даже приказчики, выбивавшие с крестьян подати и сборы, видели, что с них взять нечего. Один из них жаловался своему владельцу (1674 год):
«И всегды, государь, мне от них быть биту, потому что они скудны и бедны. Станешь править, а им взять негде, а хлеб не родился, а денег взять не на чем».
Владельцы и приказчики давали крестьянам, дошедшим до нищеты, особенно в весеннее время, ссуды хлебом «на семена и на емена». Приказчик стольника Безобразова объясняет цель подобных ссуд:
«Хлеб даем потому: чтобы ваша работа всякая не стала. А не дать хлеба — и работать будет некому».
Чтобы прожить, крестьяне шли в отход, в «батраки», на заработки. Нанимались на работу артелями. Обедневшие крестьяне переходили в категорию бобылей. Особенно много появилось их в годы Смуты: крестьяне, не в силах нести тягло, просили владельцев разрешить «на время пожить в бобылях». Одни бобыли пахали свою землю, работали на боярской пашне, но не вносили подати и платежи. Другие не могли и этого делать, не имели даже двора, «кормились меж крестьян работою», как «захребетники», «соседи и подсоседники» у других крестьян. Постепенно, по мере улучшения положения бобылей, их снова заставляли нести тягло в половинном или меньшем размере, а в конце концов и в полном объеме. По указу о подворной подати (1679 год) их приравняли к крестьянам. Но и после этого бобыли, как социальная категория сельского населения, продолжали существовать.
На севере Европейской России существовала категория половников, обычно из черносошных крестьян. За подмогу, ссуду они трудились в хозяйствах монастырей и зажиточных крестьян, отдавая им половину, две пятых, треть урожая.
Феодалы, особенно крупные, имели много холопов, иногда по нескольку сот человек (например, у бояр Н. И. Романова, Б. И. Морозова было по 300–400 человек). Это — приказчики и слуги для посылок, конюхи и портные, сторожа и сапожники, сокольники и «певчие ребята». Самостоятельного хозяйства они не вели, их полностью содержал владелец. Некоторые дворяне начали переводить своих холопов на землю, наделяли инвентарем, а те платили им оброк, исполняли барщинные работы, но в отличие от крестьян не несли государственного тягла. Однако податная реформа 1678–1681 годов уравняла тех и других. К концу века, по существу, произошло слияние холопства с крестьянством.
Средний уровень благосостояния русского крепостного крестьянства в XVII веке снизился. Сократилась, например, крестьянская запашка: в Замосковном крае на 20–25 процентов. Одни крестьяне имели полдесятины, около десятины земли, у других и того не было. А у зажиточных случалось по нескольку десятков десятин. У стольника Безобразова в кашинском владении были, с одной стороны, крестьяне безлошадные, не имевшие даже куренка; с другой — староста Ф. Опарин с братьями, владевший девятью лошадьми, двумя жеребятами, 1 2 коровами и другой скотиной. За особый оброк этот богатый крестьянин снимал у барина три пустоши и сенокос.
Зажиточные крестьяне довольно часто арендовали землю. А в качестве старост, приказчиков добивались привилегированного положения, прижимали односельчан, «подмеривали под себя» лучшие земли, перекладывали на бедняков тяжелые повинности. Они же брали на откуп господские винокурни, мельницы и др. Выходили в торговцы и промышленники, подчас весьма крупные. Из крепостных Б. И. Морозова вышли, например, ставшие подрядчиками-судовладельцами, а затем крупными солеторговцами и рыбопромышленниками Антроповы. А Глотовы, крестьяне князя Ю. Я. Сулешева из села Карачарова Муромского уезда, стали богатейшими купцами первой половины столетия.
Лучше жилось государственным, или черносошным, крестьянам. Над ними не тяготел дамоклов меч непосредственного подчинения частному владельцу. Но они зависели от феодального государства: в его пользу вносили налоги, несли разные повинности. Поскольку крепостническое землевладение охватило весь основной массив земель в центре и на юге Европейской России, черные земли остались только на севере с его малоплодородными угодьями.
Крестьяне в поисках денег на уплату податей, покупку промышленных изделий продавали хлеб. Их хозяйство тем самым устанавливало связи с рынком. Особенно это характерно для богатых сельских жителей. Например, в Поморье (север Европейской России) многие черносошные (незакрепощенные, государственные) крестьяне из русских, коми и др. продавали хлеб и другие продукты в городах, на торжищах, вели торговлю с Сибирью и заграницей. Эти сельские богатеи арендовали землю, эксплуатировали половников — обедневших, разорившихся односельчан, использовали труд наемных работников.
В уездах Нечерноземного Центра многие крестьяне, по отзывам иностранных купцов, промышляли выращиванием и продажей льна. Другие наживались на изделиях промыслов. Некоторые села становились, по существу, торгово-ремесленными центрами, городами. А богатые крестьяне выходили в купцы, промышленники. Таковы, например, Федотовы-Гусельниковы — черносошные крестьяне Устюжского уезда; Осколковы и Шангины из Коми-края. Все они разбогатели на торговых операциях с Сибирью. И таких было немало. Феодалы и казна получали с них большие доходы.
Посадские люди
Процесс восстановления, возрождения затронул после Смуты и ремесло, промышленность, торговлю в городах. Здесь тоже начались сдвиги, не очень крупные и решительные по масштабам, но весьма все же заметные.
К середине столетия в стране числилось более двух с половиной сотен городов, а дворов в них, по неполным, правда, данным, — более 40 тысяч. Из них в Москве 27 тысяч дворов. Принадлежали они ремесленникам и торговцам (8,5 тысячи дворов), стрельцам (10 тысяч), боярам и дворянам, церковникам и гостям (богатым купцам).
Крупные города располагались на важных торговых путях по Волге (Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Казань, Астрахань), Двине и Сухоне (Архангельск, Холмогоры, Соль Вычегодская, Устюг Великий, Вологда, Тотьма), к югу от Москвы (Тула, Калуга), на северо-западе (Новгород Великий, Псков), северо-востоке (Соль Камская). В них насчитывалось более 500 дворов в каждом.
Многие средние и мелкие города были, по существу, крепостями (в южных, поволжских уездах), но и в них постепенно появились посады — предместья, населенные торгово-ремесленным людом.
Население городов в первой половине столетия выросло более чем в полтора раза. Несмотря на скромную долю торговцев и ремесленников в общем количестве жителей России, они играли весьма существенную роль в ее хозяйственной жизни. Среди посадских людей мы видим русских и украинцев, белорусов и татар, мордву и чувашей и т. д.
Ведущий центр ремесленного, промышленного производства, торговых операций — Москва. Здесь в 40-е годы работали мастера металлообработки (в 128 кузницах), мехового дела (примерно 100 мастеров), изготовления различной еды (около 600 человек), кож и кожаных изделий, одежды и головных уборов, многого другого — всего, что нужно большому многолюдному городу. Центрами металлообработки, помимо Москвы, были Тула, Ярославль, Тихвин, Устюжна Железнопольская, Устюг Великий, Холмогоры, Соль Вычегодская; кожевенного дела — Ярославль, Кострома, Вологда, Нижний Новгород, Казань.
В меньшей, но достаточно заметной степени ремесло развивалось и в других городах России. Значительная часть ремесленников работала на государство, казну. Часть ремесленников обслуживала нужды дворца (дворцовые) и живших в Москве и других городах феодалов (вотчинные ремесленники). Остальные входили в посадские общины городов, несли (тянули, как тогда говорили) различные повинности и платили налоги, совокупность которых называлась тяглом. Ремесленники из посадских тяглецов от работы по заказу потребителя зачастую переходили к работе на рынок, и ремесло, таким образом, перерастало в товарное производство. Появилась и простая капиталистическая кооперация, применялся наемный труд. В наемники к разбогатевшим кузнецам, котельникам, хлебникам и другим шли бедные посадские люди, крестьяне. То же происходило на транспорте, речном и гужевом.
Развитие ремесленного производства, его профессиональной, территориальной специализации вносит большое оживление в хозяйственную жизнь городов, торговые связи между ними и их округами. Именно к XVII веку относится начало концентрации местных рынков, складывания на их основе всероссийского рынка. «Так как, — писал В. И. Ленин, — руководителями и хозяевами этого процесса были капиталисты-купцы, то создание этих национальных связей было не чем иным, как созданием связей буржуазных».
Гости и другие богатые купцы появлялись со своими товарами во всех концах страны и за ее рубежами. В годы Смуты и после нее они не раз ссужали власти деньгами. Правительство созывало совещания с участием купцов для решения насущных хозяйственных, финансовых проблем. Они же становились депутатами земских соборов. Им поручали сбор налогов и пошлин — таможенных, кабацких, соляной и прочих.
Царь Михаил освободил гостей и торговых людей Гостиной и Суконной сотен, числом более 325 человек, от посадского тягла, постоя, уплаты мыта и мостовщины (проездных пошлин). А судить их с семьями могли в это время только царь и его казначей, а не приказы и воеводы. По поручению властей купцы торговали указными казенными товарами, то есть реализовывали монополию государства в этой области, возглавляли казенные предприятия, таможни, кабаки. Имели право торговать с зарубежными странами. Наконец, что очень характерно для феодального строя, могли владеть вотчинами. Купцы стремились приблизиться к дворянству, вступить в его ряды.
Те же богатеи из купцов, ремесленников, промышленников заправляли всем в посадских общинах. Перекладывали главную тяжесть сборов и повинностей на посадскую бедноту — мелких ремесленников и торговцев. Имущественное неравенство приводило к социальному; рознь между «лучшими» и «меньшими» посадскими людьми не раз давала о себе знать в повседневной жизни городов, особенно во время городских восстаний и крестьянских войн «бунташного» века.
Активизация торгово-ремесленной, промышленной жизни городов не могла не отразиться на посадских жителях. Их представители, прежде всего из числа посадской верхушки, выполняли важные поручения правительства, заседали в земских соборах. Все посадские люди отстаивали в челобитных, в ходе судебных разбирательств, городских восстаний свои общесословные праса и в первую очередь — на занятие ремеслами и торговлей.
В городах издавна проживали на дворах и в слободах, принадлежавших боярам, патриарху и прочим иерархам, монастырям, их крестьяне, холопы, ремесленники и прочие. Занимались они, помимо обслуживания владельцев, и торговлей, ремеслами. Причем, в отличие от посадских тяглецов, подати не платили и повинности в пользу государства не несли. Это освобождало принадлежавших боярам и монастырям людей, в данном случае — ремесленников и торговцев, от тягла, «обеляло» их, по тогдашней терминологии.
Многие посадские тяглецы из черных слобод и сотен, чтобы «избыть тягло», а оно при царе Михаиле стало для них бедствием, «закладывались» к крупным феодалам — владельцам «беломестных» слобод и дворов, становились феодально-зависимыми от них людьми, работали на них: занимались ремеслом и торговлей как раньше, но тягла уже не несли. Феодалы таким путем увеличивали доходы. Казна не страдала, страдали оставшиеся в общине посадские люди: они должны были, по принципу круговой поруки, вносить прежнюю сумму податей, теперь и за «закладчиков». Так что возрастали объем тягла, давившего на них, и конкуренция в ремесленных и торговых занятиях со стороны «беломестцев».
Посадские люди на земских соборах, в челобитных требовали вернуть закладчиков, всех людей, занимающихся ремеслом и торговлей, в посадские общины, к посадскому тяглу. Но власти, защищая интересы феодалов, не внимали подобным просьбам, тянули время, ограничивались полумерами. Например, заставляли беломестцев перенести свои дворы с посадской земли в «белые» слободы и дворы. Организовали одно время Сыскной приказ во главе с боярином князем Ю. Я. Сулешевым. Но ничего не получилось из сыска закладчиков у бояр и иерархов.
В 30-е годы после смерти энергичного и сурового патриарха Филарета, отца царя Михаила, московские посадские люди усилили нажим на правительство. Как и дворяне, они подавали челобитные о своих нуждах и требовали возврата закладчиков, открыто выступали против церковников, захватывавших земли у посадского мира. Боярская дума снова создала Сыскной приказ, во главе его поставили князя Б. А. Репнина, человека энергичного, жестокого. Но закладчиков в посад не вернули, хотя в начале 40-х годов посадскую верхушку поддержали в этом дворяне.
Накапливавшееся недовольство посада прорвалось в конце концов и привело к решению проблемы «беломестцев». Это произошло в ходе посадской реформы 1649–1652 годов. А тридцать лет спустя, при проведении налоговой реформы 1678–1681 годов, посадские люди добились некоторого снижения налоговых ставок. Все эти уступки посадскому миру отразили ту более активную роль, которую торгово-ремесленное население стало играть в XVII веке в экономической и политической жизни страны. Они же способствовали известному успокоению в их среде к концу столетия.
XVI! столетие внесло немало изменений в хозяйственную жизнь страны, ее сословно-классовое деление, подготовило новый и бурный подъем во всех областях жизни в эпоху петровских преобразований.