Сообщения современных арабских авторов не могли быть более достоверными, чем сообщения европейцев. Прежде всего их поразил успех Чингисова войска. Успех этот, его победы нужно было как-то объяснить. Первое, что приходило в таких случаях на ум, что не оскорбляло мусульманского самолюбия, это превосходящая численность неожиданного нашествия.
Русские летописцы находились в еще более трудном положении. Они не очень-то знали, что рассказать о новом и грозном враге после битвы на Калке, не прибавилось знаний о нем и после Батыева нашествия. Объяснение разгрома русского войска лишь междоусобицей князей, с точки зрения летописцев, было недостаточно, поэтому в их сообщениях возникали числа неимоверные.
Все расчеты последующих исследователей строились лишь на косвенных данных и на сообщениях летописцев, серьезного демографического анализа не проводилось, описание битв не привязывалось к местности, как это обязывает делать история военного искусства. Размеры поля, где происходили битвы, не принимались в расчет, не рассчитывалась возможность прокормить огромные людские массы, якобы участвовавшие в битвах. Принимая во внимание крайне лаконичные сообщения о ходе битвы на Калке и восстанавливая по летописным известиям ход всей кампании, мы можем предположить, что силы сторон были приблизительно равны. Неравны были тактика войск и их подготовка.
Князья на совещании в Киеве приняли аргументы Мстислава Удалого. Он говорил: «Если мы, братья, не поможем им (половцам), то они предадутся татарам, и тогда у них будет еще больше силы». Князья решили: «Лучше нам принять их (татар) на чужой земле, чем на своей» (Ипатьевская летопись).
Поход был начат в апреле при полном разливе рек. Часть русских войск шла на конях вдоль берега, часть плыла вниз по Днепру. К русским князьям пришли послы Джебе и Субэдея. «Се слышим, оже идете противу нас, послушавше половцев, — заявили послы, — а мы вашей земли не заяхом, ни город ваших, ни сел ваших, ни на вас придохом, но придохом богом пущени на холопы и на конюси свое на половче; а вы возьмите с нами мир; оже выбежать к вам, а бийти их оттоле, а товары емлите к себе; занеже слышахом, яко и вам много зла сотвориша; того же деля и мы бием» (Новгородская летопись, Лаврентьевская летопись).
Как видим, монголо-татары действовали по неизменной схеме: разделяй и бей поодиночке. Эта тактика оставалась неизменной на столетия, никогда они не забывали применить этот маневр. Многие их противники были обмануты таким образом. Русских князей на этот счет просветили половцы, которых точно так же провели перед схваткой монголо-татар с аланами.
Обычно неудачу похода русских князей навстречу Джебе и Субэдею приписывают несогласованности в действиях киевского князя и Мстислава Удалого, в разнице их взглядов на ведение боя и забывают о «мирном» предложении монголо-татар. Ипатьевская летопись сообщает, что князья не приняли предложения Джебе и Субэдея и перебили их послов.
Весьма неожиданное сообщение, и если уж принимать его на веру, то следовало бы как-то объяснить в общем-то необычный для русских князей поступок с послами. Не скрывается ли в этом акте, не согласованном с понятием посольских пересылок для русских княжеств XIII века, желание Мстислава Удалого грубо оборвать переговоры и сделать невозможным примирение и отмену общего похода? Возможно, монголо-татарский засыл все же возымел действие на Мстислава киевского и Мстислава черниговского. Они не были столь тесно связаны с половцами, как Мстислав Удалой. Не с этого ли момента и началась между князьями распря, которая привела к плачевным результатам?
На семнадцатый день похода русское войско остановилось близ Олешья, по-видимому, где-то на берегу Роси. Там его нашло второе монголо-татарское посольство. На этот раз послов отпустили с миром, хотя они и упрекали князей за убийство первых послов и опять предлагали оставить половцев на произвол судьбы: «А есте послушали половеч, а послы наша есте избили, а идете противу нас; то вы поидите, а мы вас не заяли, да в сем бог».
Настало время переправляться через Днепр. По лодкам были наведены мосты, и все русское войско вышло в степь. Сразу же за Днепром завязалось дело.
Обычно Мстислава Удалого и его зятя Даниила галицкого, самого молодого и смелого князя, упрекают в поспешности, в желании первыми заслужить славу победителей. Но не связаны ли их поспешные действия со вторым монголо-татарским посольством? Не поторопился ли Мстислав завязать дело, чтобы лишить союзников предлога отвести свои войска?
Русские князья были совершенно незнакомы с монголо-татарской тактикой. Налет авангарда они восприняли как начало боя, а его отступление расценили как бегство противника, как свой успех.
Восемь дней двигалось войско степью в постоянных стычках с летучими отрядами противника. И казалось русским князьям и воеводам, что неведомые пришельцы бегут, устрашившись русской силы. Так от одной успешной схватки до другой, теряя по дороге убитых, раненых, запаленных лошадей и просто изнемогших от жары, на восьмой день вышли на берег Калки. Здесь пришельцы еще раз ввязались в бой с русскими дружинами и перебежали на другой берег.
Мстислав киевский все еще проявлял нерешительность в действиях. Ни одна из летописей не привела мотивов его медлительности, обвиняя князя лишь в равнодушии к сотоварищам, что вслед за летописцами делает и историография. Обвинения эти несостоятельны и когда князя упрекают в том, что он не перевел через Калку киевские полки, и когда, видя разгром своих союзников на противоположном берегу, не двинулся к переправам.
Летописец утверждает, что Мстислав Удалой из зависти вырвался вперед, дабы присвоить победу над пришельцами. Между тем логика военного дела требовала незамедлительной переправы, пока ее не преградили главные силы противника. Мстислав Удалой не понял тактики пришельцев, не догадался, что те и не собирались отгораживаться водной переправой, а, наоборот, ждали русских на своем берегу для решительной битвы.
Можно предположить, что Мстислав киевский был просто осторожнее других, не хотел без разведки переходить реку и, конечно же, мог думать о мирном исходе дела.
Мстислава Удалого мирный исход не устраивал. Он перешел Калку, за ним поспешили Даниил Романович и Мстислав черниговский. Вперед Мстислав Удалой послал половецкую сторожу под водительством своего старого сподвижника по походам и по Липицкой битве воеводы Яруна. Вслед и сам выехал взглянуть на противника, ибо тут же получил сообщение, что наконец-то вблизи видны пришельцы со всеми своими силами.
Между тем русские дружины заняли позиции. Дружина Мстислава Удалого сдвинулась вправо и заняла позицию вдоль реки, дружина Мстислава черниговского встала у переправы по оба берега Калки, дружина Даниила Романовича выдвинулась вперед как ударная сила. Мстислав киевский встал за переправой на каменистом кряже и обносил стан частоколом, огораживая его повозками.
Летописцы не раз упоминают, что не было ни на Русской земле, ни в соседних странах князя храбрее Мстислава Мстиславича Удалого-Храброго, не было человека более решительного и стремительного в бою. Можно понять его душевное состояние, когда он увидел врага не бегущего, а ожидающего нападения. И не столь многочисленного, как то расписывали половцы, и не такого-то могущественного, судя по вооружению. Не выдержать удара такому противнику не только всех соединенных сил русских князей, но и его кованой рати, которая взрежет этот строй тяжелыми копьями, подавит конями в железных доспехах. Невдомек было Мстиславу, что увидел он всего лишь авангард, легковооруженных всадников с короткими легкими копьями.
Мстислав тут же поднял в атаку половцев, дружину Даниила Романовича и свою дружину. Говорят, даже не посчитал нужным сообщить, что идет в атаку, ни Мстиславу черниговскому, ни Мстиславу киевскому.
Летописи писались монахами или княжескими книгочеями вдалеке от битв, очень редко очевидцами событий. Переписчики летописных сводов часто переиначивали тексты по-своему, под влиянием различных тенденций, а здесь и некого было спросить, ибо и Мстислав черниговский и Мстислав киевский погибли на Калке.
Мстислав Удалой никак не мог поднять свою дружину, половцев и дружину Даниила Романовича незаметно и тайно от своих союзников, как это утверждают летописцы. Дело это в боевой обстановке совершенно нереальное, и обсуждать его нет смысла. Вместе с тем вполне резонно было оставить часть войск как резерв и охрану переправы. У киевского Мстислава было много пеших воинов. Естественно, что для атаки конных войск они были непригодны, а оборону держать на случай превратностей боя могли. Черниговскому Мстиславу надлежало свою конницу поставить в резерв и беречь переправу. Отсутствие главнокомандующего, облеченного правом единовластно распоряжаться всеми силами, конечно же, лишило русское войско взаимодействия.
Учитывая превосходство военной организации монголо-татар над феодальной структурой княжеских дружин, можно полагать, что ввод в бой всех дружин, и киевской и черниговской, не привел бы к иному результату. Восемь дней заманивали пришельцы русское войско, за восемь дней их разведка боем составила полное представление о русских силах, их тактике и боеспособности. Полководцы Чингисхана по его заветам не смели начинать битвы, не имея подавляющего превосходства над противником как численного, так и в организации боя.
Монголо-татары имели возможность наблюдать все в русском войске, русские воеводы видели лишь силы авангарда. Разделение русских сил облегчило задачу Джебе и Субэдея, но несомненно, что готовились они к встрече со всеми силами, двигавшимися на них, и рассчитали свои силы, иначе отошли бы и от Калки.
По данным Лаврентьевской летописи, битва произошла 31 мая 1223 года. Первыми ударили половцы, за ними в ряды завоевателей врубилась дружина Даниила Романовича со своим князем во главе. Даниилу было 18 лет, и был он, по сообщениям летописца, «дерзок и храбр», «от головы и до ног его не бе в нем порока» (Ипатьевская летопись).