– Что с Одиной? – осведомился он у Доггинза.
– Схоронили нынче утром.
– Нынче утром?
– Да. Ты здесь лежишь без чувств вот уж два дня. У тебя был жар.
Симеон достал из сумки склянку с бурой жидкостью.
– Открой рот.
Найл повиновался и почувствовал, как на язык ему упало несколько капель прохладной жидкости.
– Будет жечь. Закрой глаза и старайся не сглатывать.
Растекшись по рту, жидкость словно воспламенилась. Вот она дошла до глотки, и боль стала невыносимой. Найл зажмурился и уперся головой в обитую тканью спинку кровати. Через несколько секунд боль переплавилась в приятное тепло. Найл не сдержался, сглотнул. Одновременно с тем тепло существенно сгладило боль в дыхательном горле. Затем все тело окутала приятная осоловелость.
– Чудесное снадобье, – заметил Найл с дремотным блаженством.
– Называется шакальей травой, из Великой Дельты.
– Ты был в Дельте? – Найл удивленно расширил глаза.
– Много раз.
– Ты мне о ней расскажешь?
– Да, только не сейчас. Отдыхай пока.
Доггинз и лекарь удалились, оставив Найла одного. И хотя он ощущал теперь глубокую расслабленность, сонливость уже не чувствовалась. Тут вспомнилась Одина, последний ее поцелуй – Найла заполнила жалость и горечь утраты, глаза затуманились от слез. Найл не утирал их, и они струйками сбегали по щекам. В свое время он тяжело перенес гибель отца, но страдал, как оказавшийся в одиночестве ребенок. Теперь же это была безутешная мука взрослого, утратившего любимого человека.
Казалось невыразимо обидным и жестоким, что вот так, в расцвете сил и красоты, человек уходит в землю.
Следующие полчаса Найлом безраздельно владела черная меланхолия. Поневоле напрашивался вывод, что вся жизнь – трагическая ошибка, и невидимые силы, вершащие человеческие судьбы, созерцают людей со скучливым презрением.
Размышления глубоко потрясли юношу, он словно заглянул в бездну. В конце концов, утомившись от тягостных мыслей, Найл погрузился в дремоту.
Разбудила Селима, входящая в дверь с подносом.
Она улыбнулась так открыто и радостно, что в ответ сердце встрепенулось и у Найла.
– Ты выглядишь намного лучше!
– Правда?
Она поднесла зеркальце, и Найл увидел, что белки глаз у него больше не тронуты краснотой и кровоподтеки с лица считай что сошли. Синяки на глотке, вчера еще лиловые, обтаяли, приняв изжелта-бурый оттенок. Селима присела на кровать и поместила поднос Найлу на грудь.
– Отведай.
Он отхлебнул нежирного бульона – вкус просто изумительный. К удивлению, глоталось почти без боли.
Проглатывать ноздреватый черный хлеб с янтарным маслом оказалось трудновато, но ощущать в желудке пищу было так приятно, что Найл все стерпел.
Пока он ел, само удовольствие от вкушения пищи вытеснило последние остатки недавней меланхолии.
– Вы испугались, когда пауки обступили город? – спросил он Селиму.
– Еще бы. Кое-кто, правда, был спокоен – из тех, кто уверен, что жуки сумеют защитить. Но я сама росла среди пауков и знаю, насколько они опасны.
– Как жукам удалось не пустить пауков в город?
Селима, похоже, была удивлена.
– Ты разве не знаешь? Они используют силу воли. Не скажу точно, как это называется, но они вроде бы смыкают волю, каждый свою, в общую сеть.
– Понимаю. То же самое делают и пауки. Но как жуки прознали, что на них собираются напасть?
– Они вообще всегда начеку. А едва лишь узнали, что вы отправились в паучий город добывать взрывчатку, так сразу смекнули, чем это может обернуться.
– И ты полагаешь, пауки больше не нападут?
Она с улыбкой покачала головой.
– Теперь-то уж нет. Когда у нас есть «жнецы»…
– Ты что, знаешь и про «жнецы»?
– Разумеется. Все знают. – Она подняла поднос. – Ну, а теперь пора отдохнуть.
Когда Селима открыла дверь, Найл вслед спросил:
– Там хоть что-то известно, как с остальными, добрались ли?
– Да. Все возвратились благополучно. У Гастура шар сел прямо в реку, до берега добирались вплавь. А Милтон так еще и привел нескольких ребятишек, подобрал их в лесу.
– Что за ребятишки? – живо осведомился Найл. Селима посмотрела как-то странно, таинственно.
– Твоих сестренок среди них нет.
Найл ответил ошеломленным взглядом.
– Откуда тебе известно, что у меня есть сестренки?
Та опять посмотрела с непонятным, загадочным видом и вышла, оставив дверь открытой. Найл широко раскрытыми глазами глядел ей вслед, недоумевая, что все это значит. Тут в коридоре послышались шаги, и в дверях появилась одетая в синее девушка.
– Дона!
Девушка бросилась к кровати, обвила Найла руками за шею и припала губами к его губам.
У Найла, успевшего позабыть приятное тепло ее уст, перехватило дыхание.
Возвратившаяся Селима сказала с мягкой укоризной:
– Его нельзя волновать. Ему еще долго предстоит набираться сил.
– Я не буду его тревожить, обещаю!
Выпустив Найла из объятий. Дона села у него в ногах.
Лучась от счастья, они, не отрываясь, смотрели друг на друга, словно не веря, что снова вместе.
– Я приду через несколько минут, – сказала Селима и удалилась, деликатно притворив за собой дверь.
– Как там мои сестренки? – первым делом спросил Найл. Улыбка сошла с лица Доны.
– Их позавчера забрали. Служительница, которая забирала, сказала, что отведет их к матери.
– Это было в день взрыва?
– Где-то за пару часов.
Такую новость, в общем-то, следовало ожидать. Как раз тогда они торговались с Каззаком. Его сестренкам отводилось место в той сделке.
Вытянув руку, девушка коснулась ладони Найла.
– Извини.
Найл пожал плечами.
– Может, оно и к лучшему. Если пауки держат их заложницами, то, вероятно, не тронут. – Он намеренно сузил свое мышление, не давая проникнуть в него ядовитому страху. – Ты лучше расскажи, как тебе удалось бежать.
– Я как раз гуляла на лужайке с ребятишками, когда рвануло. Под ногами вдруг заходило ходуном, я подумала, что землетрясение. У нас однажды трясло в Дире, местами даже стены завалились. Поэтому я велела ребятишкам сесть на землю и не бояться. И тут пауки ошалели. Забегали, как чумные, не соображая, что делают. Один даже в реку залетел. Ты не знаешь, с чего бы?
– Знаю. Они общаются меж собой сигналами напрямую. Поэтому, когда худо одному, это чувствуют и остальные. Они ощущали предсмертные муки друг друга. Ну, а дальше что было?
– Дальше небо стало темным от дыма, ребятня закашляла. Окна детской все как есть полопались, но серьезно, похоже, никто не пострадал. А затем ушли служительницы – сели в лодки и перебрались за реку. Дыму все прибывало, я уж испугалась, что все позадохнутся. Потом велела детям идти за мной, и мы пошли. Никто даже слова не сказал, на улицах совсем пусто было. Мы взяли и двинулись в сторону холмов.
– И куда же вы рассчитывали попасть?
– Мне было все равно, лишь бы подальше от пауков. Вот мы шли, шли и, наконец, попали в пригород. Через какое-то время дети устали и, само собой, есть захотели. К счастью, набрели мы на сад с яблоками и сливами, да еще ручей оказался поблизости, и там с час отдыхали. Тут кто-то из ребятишек мне и скажи, что видел паучий шар. Я подобралась к кустам, тихонько выглянула. Вижу, и вправду: шар, а в нем трое в желтой одежде. Я поняла, что это слуги жуков. Мы смотрели за шаром, пока тот не опустился куда-то за лес. Тогда я сказала ребятишкам, что пойдем полем, и мы дошли до самых деревьев. Тут все стали кричать, аукать, и те трое вышли и увидели нас. Они нас сюда и привели.
– Далеко добираться пришлось до города жуков?
– Не столько далеко, сколько долго. Мы же шли все время с оглядкой – а вдруг пауки? Их в полях оказалось полным-полно. Мы сначала думали, это нас разыскивают. С одним так вообще сшиблись чуть не лоб в лоб, когда тот неожиданно вылез из кустов, – а он на нас и не глянул. Я подумала: и что это с ним такое стряслось?
– А почему ты так подумала?
– Он брел нетвердо, будто сонный или раненый. Или просто очень устал.
Дверь приоткрылась, в комнату заглянула Селима.
– Ему, наверное, пора отдыхать.
– Иду, иду. – Дона светло улыбнулась Найлу и вышла.
Только теперь Найл почувствовал, как он устал. Попробовал было поразмыслить над рассказом Доны, но мысли плыли. Тем не менее от сознания, что с ней все в порядке, на душе становилось теплее. И, засыпая, он думал о ней.
Ему приснилось, что он летит над паучьим городом на шаре. В воздухе вилась гарь, видно было, как от квартала рабов поднимается дым.
Разрушения были поистине ужасающими: улица за улицей превращены в мусор. Ясно различалась окаймленная зелеными газонами площадь со зданием городского зала собраний, однако само сооружение тоже рухнуло, стоять остались лишь две полуразрушенные стены. К югу, на месте казарм, теперь виднелось широкое водное пространство, соединенное с рекой широким, нечеткой формы каналом. Подлетев ближе, Найл разглядел паучьи туши, плавающие в бурой воде брюхом кверху.
Пролетев над рекой, шар продрейфовал в нескольких метрах от Белой башни. В этой части города, судя по всему, основная часть зданий осталась невредимой, но на улицах повсюду виднелось битое стекло. Проплывая затем вблизи дворца Каззака, Найл свесился из мешка, пытаясь заглянуть в окна. Именно в этот момент его окликнул голос матери. Сложив ладони рупором, Найл прокричал:
– Я здесь! Где ты?
– Здесь, в спальне!
Голос был таким ясным, будто доносился с нескольких метров. Юноша, вздрогнув, очнулся и шалыми от сна глазами оглядел комнату, ожидая увидеть мать. Стоял полумрак, и комната была пуста.
Какой-то миг Найл был близок к тому, чтобы разрыдаться от нахлынувшего отчаяния и одиночества. И тут, вглядевшись в лиловый небосвод за окном, внезапно осознал ее присутствие.
Едва закрыв глаза и сосредоточась, он различил мать, сидящую, скрестив ноги, на полу дворцовой опочивальни; глаза закрыты.
Сознания матери и сына слились в контакте, и Найл почувствовал радость и облегчение, узнав из ее послания, что с родными все благополучно.