бес» пригвожден семиконечным крестом, который набит вдоль его левой руки и доходит до туловища. Эт0ткрест является, по всем данным, работой монахов Муромского монастыря, основанного в XV веке Лазарем; в своем завещании он много говорит о борьбе с лопарями и чудью, жившей в этих местах.
Тут же, на Бесовом Носу, мы видим изображение лебедя, пробитого, как и бес, таким же крестом. В Карелии охотники из крестьян почти никогда не бьют лебедей, считая их священными. Сопоставляя такое почитание, дошедшее до наших дней, и выбитый на изображении лебедя крест, мы можем допустить, что прежде существовал особый культ лебедя. Повидимому, он был настолько развит у лопарей или чуди, что монахи считали себя обязанными обезвредить изображения как лебедя, так и беса, посредством высечения на них эмблемы христианства.
Лучшим способом проверки степени священности мест, где высечены подобные изображения, является отношение туземцев к петроглифам. Хотя сейчас окрестности карельских петроглифов заняты русскими, но самые названия «Бесовы Следки», «Бесов Нос» и «Пери Нос» (Пери по фински — «бес», дух) намекают на значение этих петроглифов. До сих пор у вотяков существует вера в особых духов Пери, о прибытии которых возвещают черные тучи и которые помогают охотникам загонять добычу (например зайцев) в ловушку.
Интересны также следы и самое изображение беса на «Бесовых Следках». Направление следов идет с юга на северо-запад, насколько это позволяют контуры скалы. У современных рыбаков Белого моря главной приметой удачной рыбной ловли считается направление ветра: если ветер с юга на северо-запад (шалонник), то рыбы будет много; если ветер с севера на восток (полуночник), рыбы бывает очень мало. Изображение следов беса имеет как раз благоприятное для рыбной ловли направление с юга на северо-запад.
В Карелии до сих пор существует суеверие, что человек, попавший на след «лешего», подчиняется его власти и начинает блуждать вдоль его пути. Верят, что следы лешего имеют магическую силу и с них нельзя сойти добровольно. Поэтому мы можем предполагать следующее: выбивая следы, оканчивающиеся фигурой беса, первобытный человек этим хотел сказать, что данная скала является дорогой этого духа. Как раз вокруг этих следов мы и видим изображения главных промысловых животных: оленей, зайцев, лисиц, тюленей, рыб и т. д. Можно думать, что охотник стремился какими то особыми магическими средствами воздействовать на беса, чтобы тот привлек к своей магической дороге всех этих необходимых для промысла охотника животных.
Если о причинах возникновения святилища «Бесовых Следков» вблизи Белого моря читатель узнает из самого рассказа, то происхождение петроглифов Пери Носа и Бесова Носа — другое. Эти два мыса, образующие бухту, защищают ее с трех сторон от ветров, вследствие чего туда во время бури заходят укрываться массы сигов. Там же они, вследствие благоприятного дна бухты мечут икру. Кроме того эта бухта, благодаря своей глубине, раньше других освобождается весной ото льда. Отсюда понятно массовое скопление перелетной птицы, для которой эта бухта является единственным местом, где она может отдохнуть и подкрепиться рыбой. Вот два фактора, которые, повидимому, оказали влияние на образование петроглифов Пери и Бесова Носа. Ведь не даром 50 % изображений на Бесовом Носу падают на перелетную птицу.
Вопрос о датировке памятников еще далеко не разрешен.
У меня лично такая точка зрения. Если бы возможно было увязать время появления петроглифов в Карелии с наступлением ухудшения климатических условий (так называемое понижение оптимума, бывшее за 1 000 лет до нашей эры), то причины и повод появления наскальных изображений сделались бы ясны. Повод — ухудшение климатических условий и отсюда переселение животных в более благоприятные для размножения места; причины — попытки магическим путем вызвать увеличение оскудевающей добычи.
В БОРЬБЕ
ИСТОРИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
Войска Ивана Грозного наносили удар за ударом свободе новгородского Веча. Самые смелые и предприимчивые из новгородцев бежали, кто на Восток к Уральскому камню, кто на Север к Белому морю. Туда же, в Поморье, бежало все гнездо Никитичей, осевших в устье реки Выга. Никитичам посчастливилось. Место оказалось одним из самых рыбных. Ежегодно к реке из океана подходили густые массы сельдей, а за ними много хищных рыб и зверей. Занимаясь весной рыбным промыслом, Никитичи торговали зимой, обменивая у Каргопольцев рыбу на хлеб. Предприимчивым новгородцам казалось этого мало, и в несколько лет они взяли в кулак все соседние карельские деревушки, поставлявшие им за рыбу и за хлеб пушнину. Уж не раз Никита-Большак (хозяин всего рода) с горделивой усмешкой говорил о своей новой вотчине.
Лишь маленькая группа пустынных островков, в семи верстах вверх по реке, не знала его власти. На одном из них постоянно жили Нойды — лопарские колдуны, сумевшие сохранить втечение столетий от власти карел свое святилище — скалу у порога Шойрукши, в которой, по поверью, жил Великий Дух.
Островки были последним куском земли этого края, где лопари имели право добывать семгу и сига, шедших из моря в верховья метать икру. Из всех других мест они были оттеснены — русскими от моря, а карелами от рек. Карелы боялись лопарского Духа; эту же боязнь они внушили и Никите. Уж не раз ему приходилось слышать, что лопарские ведуны (Нойды) будто бы могут обращать своих врагов в зверей, насылать болезни и творить много лихих дел. Хотя Никита и надеялся на помощь иконы Новгородского Спаса, но верил он также и в могущество бесов. Гневить их на чужой земле казалось ему опасным. Потому то эти последние лопарские владения оставались Никитой незахваченными.
Лет через 15 после переселения новгородцев в Поморье, случился зимой большой снегопад, а весной сразу наступили теплые дни. Земля не успела впитать в себя много воды, и вся масса ее ушла в море. Сельдь не выносит пресной воды и потому в эту весну она держалась вдали от берега, в глубоких местах моря. Промысел на сельдь был неудачен, зимой пришлось много проесть добра, свезти его на юг в обмен на хлеб.
И теперь, на второй год, опять повторилась та же беда. Уж который день мужчины напрасно ездили на промысел, и возвращались поздно вечером усталым, измученными и без добычи.
— Опять впустую?
— Нигде не нащупали сельди…
— Чем жить то будем?!
Только что высадившаяся группа мужчин молчаливо стояла на берегу. Мрачно сгорбленные, чернеющие силуэты на серебристом фоне северного неба, они угрюмо молчали — призрак прошлогоднего голода придавил всех. Было ясно, что не наловив сельди, придется голодать. Надеяться не на что: к северу Лопь белоглазая, от которой нечего взять, к западу — голодная Карела, сама живущая продуктами, обмениваемыми на меха от новгородцев, к югу, у Каргополя, правда, свои же русские, да даром разве кусок какой дадут? Делалось страшно за будущее. Развесив сети по козлам, медленно побрели домой новгородские переселенцы.
Шли вдоль берега реки, по которой, играя, выскакивали в воздух одна за другой громадные рыбины и со звонким плеском исчезали в водной глуби.
— Ишь, торопится! Небось нойды теперь на бубнах своих гудят… К себе их тянут, — злобно зашипела большуха (главная хозяйка).
Замечание старухи точно повернуло мысли неудачников. Широкая река Выг в том месте, где жили колдуны, была запружена цепью островков, суживавших ее в течении в какой-нибудь десяток саженей, сплошь занятых порогом Шойрукшей. Через него ежегодно проходила вся семга и сиг, приводимые к устью массой сельди, которой эти рыбы питались. Ради богатого промысла на них сходились лопари на эти островки из всех лесных окраин.
В душные, длинные ночи, когда Никите не спалось, а в голове медленно бродили думы о хозяйстве, не раз являлась мысль, как бы занять эти островки под свое печище. Стоило бы только там поселиться и жизнь сделалась бы навсегда обеспеченной. Да и не он один об этом думал. Но хозяйственность новгородских насельников, а за ним и стремление карел, побеждались страхом перед жившими там с незапамятных времен Великими Нойдами. Лопарские колдуны уже ряд столетий оберегали эти островки для своих сородичей, еще карелами отогнанных от всех промысловых мест.