Василий Павлович вернулся, в кают-компании погасили свет, и снова все придвинулись к телевизору. Несколько минут изображение не менялось. Потом щупальца актинии вдруг заколыхались сильнее, на песок легла тень, и в кадре появился Михаил, окруженный целой тучей воздушных пузырьков. По-моему, он нарочно выпускал их побольше, но это было действительно красивое зрелище.
Аристов сразу направился к бугорку и начал разрывать песок руками. Мы все затаили дыхание и еще теснее сгрудились у экрана. Как назло, Михаил заслонял от нас своим телом бугорок. Василий Павлович заворчал и даже постучал пальцем по экрану, словно Аристов мог услышать и подвинуться в сторону. Если бы я сейчас был там, на его месте!
Но вот он повернулся к аппарату, и все ахнули. В руках у него была настоящая, совершенно целая греческая амфора!
ПОДВОДНЫЕ РАСКОПКИ
Древнегреческое судно найдено! Теперь никто уже не сомневался в этом.
Сразу забыв о телевизоре, мы все заторопились на палубу, чтобы своими глазами увидеть поскорее чудесную амфору, тысячи лет покоившуюся на дне в сумраке морских глубин. Михаил всплывал, держа ее перед собой на вытянутых руках. Она оказалась большой, почти метровой высоты.
Драгоценную находку принял у него Борис Смирнов, стоявший по колено в воде на трапе, и осторожно передал Кратову.
— Несомненно, второй век до нашей эры, — бормотал Кратов, вертя амфору в руках. — Но мастерская не боспорская. Как и тот осколок. Откуда же он плыл?
Как наш старик ухитрялся различать мастеров, умерших тысячи лет назад, по качеству обожженной ими некогда глины и по ее составу, всегда поражало нас. Но он никогда в этих тонкостях не ошибался.
Амфору бережно завернули в толстый слой ваты, и Василий Павлович сам отнес ее в свою каюту. Мы, конечно, все рвались немедленно в воду. Но, как всегда, профессор охладил наш пыл своей рассудочностью и аккуратностью.
— При раскопках главное — строжайший порядок, — сказал он нам, — это следует знать и студентам. Мы ведь не клады ищем, а изучаем жизнь и быт давно исчезнувших народов. Малейшая неточность при раскопках может привести к непоправимым ошибкам. Это справедливо при работах на суше и во сто крат справедливее при раскопках под водой.
Вечером Василий Павлович созвал в кают-компании «большой военный совет», как он его назвал. Кроме всех нас, участников экспедиции, были капитан и гидроакустик. Заседали мы часа три и разработали подробнейший план подводных работ.
Прежде всего большой участок дна предстояло разбить на квадраты, натянув между колышками проволоку. Так всегда принято при раскопках, чтобы точно знать, в каком месте найдена та или иная вещь.
Нырять мы должны по двое. Пока первая пара находится на дне, вторая страхует ее, а третья отдыхает. При таком графике каждый из нас будет работать на дне по двадцать пять минут, затем час отдыхать перед следующим погружением.
В этот вечер мы долго не спали, сидели на баке и пели песни. Уже за полночь Василий Павлович прогнал нас, пригрозив отменить завтра погружения. Но, и улегшись на палубе под звездами, мы все долго вертелись, перешептывались, девчата о чем-то хихикали. А потом я сразу заснул, словно провалился в яму.
В девять утра мы все шестеро выстроились вдоль борта. Василий Павлович снова придирчиво проверил у каждого снаряжение. Потом первая пара — Михаил с Наташей — начали облачаться в гидрокостюмы. Это довольно неудобный наряд из резиновой рубашки и таких же брюк. Снизу под него надевается еще теплое шерстяное белье. По инструкции, работать в таких костюмах полагается, если температура воды падает ниже шестнадцати градусов. Сегодня у дна, где нам предстояло работать, было семнадцать градусов, но Василий Павлович все-таки настоял, чтобы мы напялили эти костюмы.
Михаил оделся первый и полез по трапу. Наташа посмотрела на его неуклюжие движения и расхохоталась.
— Не смейся, у тебя видик не лучше, — утешила ее Светлана и, оглянувшись на Кратова, вызывающе добавила: — А я ни за что не надену такую уродину.
— Ну что ж, тогда вам придется посидеть на палубе, — кротко ответил Василий Павлович.
Наши друзья скрылись под водой. Василий Павлович с капитаном сразу же отправились в кают-компанию, чтобы наблюдать за их работой по телевизору. Павлик, подумав, отправился следом за ними. А Борис растянулся на палубе на самом солнцепеке и честно начал отдыхать, как полагалось ему по графику.
Держа в руках сигнальные концы, постепенно убегавшие в воду, мы со Светланой свесились через борт, стараясь рассмотреть, что делают наши товарищи. Но они погрузились уже слишком глубоко.
Нам не терпелось сменить их. Но время на борту текло, видно, гораздо медленнее, чем под водой. Во всяком случае, меня всегда огорчало, что на поверхность вызывают слишком быстро. Теперь мне страшно хотелось поскорее поднять на палубу и Михаила с Наташей. Последние десять минут я не отрывал глаз от часов, подгоняя взглядом ползущую стрелку.
До первого уступа, на глубине шестнадцати метров, где вели поиски раньше, мы со Светланой спустились без всяких происшествий. Но у края обрыва Светлана знаками показала, что хочет передохнуть. Наверное, она просто не могла сразу решиться нырять дальше, в темную пропасть, зиявшую перед нами. Времени у нас и так было мало, я решительно нырнул глубже. С каждым метром становилось темнее. Свет здесь напоминал лунный, хотя на поверхности вовсю сияло горячее южное солнце. Исчезли, потускнели все теплые тона. Мои оранжевые ласты казались совершенно черного цвета.
Внизу расплывчатым пятном светили прожектора, укрепленные на раме телевизионной установки. Мы направились прямо к ним и тут разделились: Светлана поплыла направо, внимательно осматривая дно, а я налево.
Дно было песчаным и ровным, каждый бугорок бросался в глаза. И водорослей на такой глубине растет уже мало. Проплыв метров пятьдесят, я заметил всего три кустика цистозеры.
Я старался не пропустить ни одного бугорка. Раскопал их штук пять, но ничего не нашел. То попадались осколки рифа, скатившиеся вниз во время шторма и засыпанные песком, то странные норки, сделанные, видимо, какими-то неведомыми морскими обитателями. Один из бугорков, когда я протянул к нему руку, вдруг начал двигаться в сторону. Это оказался большой краб, бочком ускользнувший от меня в расщелину скалы.
Я развернулся и поплыл в обратную сторону. Но закончить маршрут не успел. Три сильных рывка сигнального конца вызывали меня на поверхность. Наверное, у них часы испортились, успокоил я себя, можно проплыть еще немножко. Но рывки становились все настойчивее, требовательнее.
Не стоило понапрасну сердить Василия Павловича. И я начал не спеша подниматься из сумрачного лунного сияния глубин к яркому свету солнца.
B представляете, что я увидел, поднявшись по скользкому трапу на борт? Все толпились вокруг Василия Павловича, державшего в руках какую-то небольшую статуэтку. А рядом в гордой позе победительницы стояла Светлана, даже забывшая, как смешно и неуклюже она выглядит в гидрокостюме. Значит, пока я гонял проклятого краба, она нашла эту статуэтку! Что мне стоило послать ее налево, а самому направиться в ту сторону, где ей посчастливилось наткнуться на такую замечательную находку?
Торопливо сбросив комбинезон, я присоединился к товарищам. Статуэтка переходила из рук в руки. Она изображала молодого круглолицего человечка, который неистово хохотал, запрокинув голову. Поза была настолько живой и непосредственной, что у всех у нас на лицах тоже невольно появились улыбки.
— Сросшиеся густые брови… приплюснутый нос… Это, вероятно, изображение сатира, — говорил Василий Павлович, любовно поглаживая фигурку буйного весельчака заметно дрожавшими пальцами. — Так принято изображать этих лесных демонов, неизменных спутников бога Диониса! И посмотрите, какая тонкая работа! Аи да Светлана! Ну, удружила! Будет очень любопытно узнать, привезена ли эта статуэтка из Греции или слеплена каким-либо местным мастером…
— А из чего она сделана? — спросила Наташа.
— Терракота. Неужели вы не можете определить сами? Великолепная глина, отличный обжиг. По этим признакам мы определим в лаборатории, в какой мастерской она родилась.
— По-моему, она настоящая греческая, — солидно сказала Светлана, стаскивавшая в сторонке свой резиновый костюм. — Вряд ли умели так хорошо делать здесь, в колониях.
Василий Павлович рассмеялся.
— Просто вам хочется, голубушка, набить цену своей находке, — сказал он. — А для науки гораздо ценнее, если эта статуэтка окажется местного производства. В наших музеях уже есть немало замечательнейших статуй, барельефов, мозаик, которые отнюдь не уступают тем, что находят при раскопках в Греции. А делали их несомненно местные мастера. Возьмите, например, чудесную статую горгиппийского наместника, найденную незадолго до войны в Анапе. Или мозаика на полу древнегреческой бани из Херсонеса. Вы ее, наверное, видели в Эрмитаже…
Он задумался о чем-то, потом добавил:
— Не думаю, чтобы подобные произведения искусства встречались часто у моряков того времени… Видимо, хозяин статуэтки был человеком достаточно образованным и большим поклонником искусства. II кто знает, не посчастливится ли нам найти… — и вдруг замолчал, прервав себя на полуслове.
— Что найти? — зашумели мы. — Каких находок вы ожидаете? Скажите, Василий Павлович!
Но в ответ на все наши просьбы он только махал рукой и смущенно улыбался:
— Нет, нет, мечтать некогда. Надо работать! Время дорого, друзья, давайте продолжать. Чья очередь погружаться?
Очередь была Бориса и Пгвлика. Они начали торопливо надевать комбинезоны. Мы помогали им.
Когда они скрылись под водой, оставив на поверхности шипящее облачко воздушных пузырьков, Василий Павлович неожиданно сказал:
— Если бы самому нырнуть туда, в глубину… Эх, молодежь, молодежь! Ничего-то вы не понимаете! — и, горько махнув рекой, торопливо пошел в каюту.
Мы молча смотрели ему вслед, потрясенные этой горечью, этой завистью к нам, молодым и здоровым, прозвучавшей в его словах…