– На том стояла, и стоять будет Русская земля! – буркнула Птица. – Но это, Отец, ты ещё не придумал!
Ароматный воздух ласкал ноздри сотнями шелковых кисточек. Невиданные плоды с чпоканьем падали на землю, катились под ноги и взрывались цветастыми фейерверками. Заворожённая зрелищем Ева позабыла о том, что собиралась плакать.
Птица сердито отгоняла лапой особенно настойчивую сливу, желающую лопнуть под её белоснежным брюхом.
В проёме показалась поляна с короткой, топорщащейся травой. Деревья выстроились по периметру, то ли с почтением, а то ли с завистью склоняясь к единственному стволу в центре, украшенному не золотой и серебряной, нефритовой и ониксовой, а обычной, зелёной листвой, в которой напрягся одинокий бутон.
Оплетя самые крепкие ветви, на дереве угнездился толстенный аспид, не без определённого позёрства уложивший голову на развилку ствола. Когда на поляне появились посетители, он угрожающе зашипел, далеко высунув алый язык, украшенный серебряной шайбой пирсинга.
– Видишь, Деда! – сообщила Ева, поблёскивая глазёнками на аспида. – Он шипит невежливо!
– Действительно, – фыркнула Птица. – Отец, кто трояна в рай запустил?
И, переглянувшись, оба произнесли в один голос:
– Сын?!
Аспид с лязганьем захлопнул пасть.
– Щазззз! Сссын! Ахха! – обиженно заявил он. – Я пришёл на ПМШшшшш!
– На куда? – поморщился Отец. – А. Не важно! Сам вернёшься в пучину небытия, или тебе помочь?
– Не имеешшь права! – ухмыльнулся аспид. – Пред истины лицом все равны – и боги, и смертные, и… скромные демиурги!
Птица хмыкнула.
– Я здесссь из‑за васс, мешш прочим! – продолжал Змий, не обращая на неё внимания. – Вселенское равновесие нарушшшаем? Ахха‑ахха!
– Ты чего, длинный? – вытаращилась Птица. – С дуба упал совсем? Когда это мы…
Мужчина тяжело вздохнул и спустил девочку на землю. С силой потёр щёки, повернулся к Птице.
– Он прав, Дух! Это мы лопухнулись! Лилит…
Змеиная голова взвилась в воздух.
– Сссука!
Птица села на хвост, почесала маховыми перьями затылок.
– Прав ты, Отец… и ты, троян, прав! Что? Так достала?
– Не то ссслово! – закивала змеиная голова. – Сначала она выпила моё молоко, затем изуродовала моё жилище наскальными надписями похабного содержания, а потом заявила мне… – аспид клацнул пастью, – что желает ТУФЛИ и СУМОЧКУ! Смекаете?
– Это ужасно! – воскликнула Птица. – Вот с этого всегда всё начинается! С туфель и сумочки! А потом им подавай коврик, чтобы задники не стирались, а к коврику машину в цвет помады, а к машине город, в котором можно рассекать со скоростью свыше ста двадцати километров в час… так и до Вселенной недалеко!
Мужчина, скрывая невольную улыбку, отвернулся. Сделал вид, что ищет взглядом ребёнка на большой поляне. Ева беззаботно играла с сапфировыми и турмалиновыми бабочками, щекотавшими её крылышками.
– Отец! Отец, чего делать будем? – вопросила Птица и покосилась на аспида, обиженно мерцающего изумрудными глазами. – Всё ж таки жалко его… хоть и Враг!
Мужчина пожал плечами.
– Любовь спасёт мир, Дух. Пущай живёт. Но… – он грозно посмотрел на аспида, и тут же тучи сгустились над поляной, и воздух стал недвижим, словно затаился, – тронешь Сына, Еву или Яблоко Познания, я тебя верну обратно в небытие. ТУФЛЯМИ и СУМОЧКОЙ! Смекаешь?
– Ффи, – фыркнул аспид и красиво возложил голову рядом с одиноким огоньком бутона. – Я органику не ем!
Над райским садом послышались далёкие трубные звуки, зовущие в дорогу. Даже Агнец отвёл гипнотизирующий ворота взгляд и с грустью посмотрел в небо, явно жалея об отсутствии крыльев.
– Деда, что это? – подбежавшая Ева дёргала Отца за край белоснежного одеяния. – Смотри, смотри – летят!
Мужчина улыбался. Приложив ладонь козырьком к глазам, следил за стройным клином, уплывающим вдаль.
– Это Сын придумал, – с гордостью заявила Птица и, поднявшись в воздух, сделала круг почёта над поляной. – Журавли называется!
С нежным шёпотом бутон лопнул. В зелёной листве раскрылась и воссияла бело‑розовая сверхновая.
– Весна на Земле, – тихо сказал Отец.
Песнь шестая: Игра продолжится
Отец и Сын, сидя прямо на траве, играли в шахматы. Рядом, раскинув крылья, валялась большая белая птица, вовсе не похожая на альбатроса – загорала, подставляя солнцу внушительный киль.
– Солнышко‑то жарит прямо! – недовольно проворчала она и перевернулась на живот.
– Подставил правую щеку, подставляй и левую, – философски заметил Отец и погрозил пальцем. – Сын, не грызи слона!
У малыша резался очередной зуб. Пухлый подбородок был перепачкан слюнями, личико периодически принимало критическое выражение, но взгляд ореховых глаз серьёзно и сосредоточенно следил за игрой. Сын размышлял, как двумя движениями одной фигуры поставить Отцу шах и мат.
В некотором отдалении белокурая девочка играла в куличики. Искрящийся песок кругом очерчивал пространство у корней дерева, под которым она сидела. Наверху, среди пенной зелени кроны, розовела всего одна завязь, почти освободившаяся от гнёта лепестков.
Девочка, держа за шею утолщающегося к хвосту аспида, его открытой пастью зачерпывала песок и насыпала в красное пластмассовое ведёрко. Потом переворачивала ведёрко и аккуратно стучала по нему змеевым же хвостом. Из‑под ведра появлялись пирамиды, башни и дворцы, но тут же сносились маленькой, но упорной рукой, чтобы освободить место новым дворцам, башням и пирамидам.
– Еффа, мошшш хватит? – поинтересовался Аспид, когда разрушению подверглось белоснежное здание, подозрительно напоминающее ещё не придуманный Пентагон. – У меня от песска сссубы чешшутсся!
Наморщив нос, Ева задумалась.
– А играть во что будем?
– Во шшто, во шшто, – передразнил Змий. – В сслова! Нашшинай!
Девочка прищурилась на прыгающий в листьях солнечный луч и торжествующе воскликнула:
– Свет!
– Тьма! – не задумываясь, отозвался собеседник.
– Ангел!
– Ты хде их видела‑то? – ухмыльнулся всей пастью аспид.
– А вот и видела! – обиделась Ева. – К Деде давеча прилетал. Дядей Мишей кличут! Подарил мне тапочки с зайчиками! Та‑а‑акие мягонькие!
– Тьфффу! – сплюнул Змий. – Лицемерие! Тапошшки! Сначала тапошшки, а потом туфли и сумочка! Плафали, знаем!
Девочка сердито шлёпнула по земле змеевым хвостом.
– Не отвлекайся, Троян! Говори слово!
– Лисссемерие! – сердито зашипел тот.
Ева задумалась.
Неслышно подкравшаяся Птица трубно рявкнула прямо аспидово ушное отверстие. Тот подскочил, вмиг всполз по стволу на дерево и скрылся в листве.
– Пуганый какой! – пожала плечами Птица и села рядом с Евой на хвост, разглядывая апокалипсис песочного мира. – Чем занимаетесь?
– В слова играем! Хочешь с нами?
– Ой, нет! – Птица замахала крыльями, подняв тучи пыли. – Я только одно слово знаю, которое в начале было!
– А у меня не придумывается! – грустно сказала Ева. – На «Е» надо!
– Так Ева же ж! – обрадовано воскликнула Птица.
– Щаззз! – ехидно раздалось из листвы. – Имя ссобсственное! Нисся!
– Еда? – предложила Птица.
– Анорексия! – тут же ответил Аспид.
– Ящик!
– Клетка!
– Аспид! – подала голос Ева.
– Демон! – радостно прошипел аспид.
– Небо! – ввернула Птица.
– Огонь! – довольно заулыбался Змий.
– Нигилист! – возмущённо воскликнула Птица. – Да что ж это такое, а?
– Троян! – хихикнув, подсказала Ева.
– Чего? – в один голос спросили Птица и соскользнувший с дерева аспид.
– Ну, на «Т» начинается! – пояснила девочка.
– Имя – ссобсственное! – довольно постучал себя в грудь хвостом аспид.
– Негатив! – мрачно завершила Птица. – Сплошной! – И повернулась к Аспиду. – Вот скажи, чему ты учишь ребенка, а?
– Были бы у меня плечи – пошшал бы! – ухмыльнулся клыкастой мордой Змий. – Шшизни учу, Дух, шшизни! Ей этой шшизнью шшить!
– Шизнью! – передразнила Птица и многозначительно покрутила крылом у виска. – Пойдём, дитя, чаю выпьем с пряниками! И чтобы никакой анорексии! Тьфу, вот ведь…
Глухо ворча, переваливаясь с лапы на лапу, Птица повела девочку туда, где под неожиданно звёздным небом уже кипел старый чайник.
Аспид, изящно овившись вокруг ствола, бережно качнул кончиком хвоста юную завязь. И засвистел сквозь клыки мелодию Queen «Show Must Go On», которую Отец ещё не придумал.
Песнь седьмая: Дом, который построен
Струны солнечных лучей неслышно играли в белокурых волосах маленькой девочки, сидящей на коленях под раскидистым деревом. Пятна света прыгали через ажур листвы на чёрное змеиное тело, то тут, то там свисавшее с ветвей, живописно раскрашивая его под леопарда. На тёплом песке у корней яблони Ева строила усадьбу из листьев и палочек. Змий изображал то ли ограду, то ли персонификацию хаоса до появления порядка – положив одно из колец кругом рукотворной хижины, держал собственный хвост в зубах.
За прошедшее время Ева вытянулась, яблоня обзавелась пышной кроной, над завязью трясся единственный побуревший лепесток, а Змий стал ещё толще. Он лениво косил глазом на стройку века и едва уловимо морщился, когда девочка азартно задевала его то пяткой, то острым локтем, то коленкой.
– Эххий хлипкий домик, – наконец, выплюнув хвост, укорил он. – Дунь, и нет его…
– Зато в нём все любят друг друга, – серьёзно заметила Ева, укрепляя стены подпорками из ветвей.
– Все друг друга любить не могут! – возмутился Змий. – Обязательно найдётся один… парассит. Или даже несссколько!
– А кто такой парассит? – строительница живописно раскладывала вокруг дома пиритовые листья и цветочные смарагдовые и аметистовые бутоны.
– Тот, кто отлишшается от остальных!
– Значит, вы с Птицей – паразиты? – тут же среагировала девочка.
Собеседник от неожиданности заглотил собственный хвост и закашлялся, подняв тучи сверкающего слюдяными искорками песка. С завязи упал последний жухлый лепесток. Явственно повеяло яблоневым цветом…