– Пошшему? – отплевавшись, изумлённо поинтересовался Змий.
– Ну, вы же не похожи на Деду, Сына и меня!
Змий расхохотался. Поднимаясь на кольцах собственного гигантского тела, раздувал шею, раскрывал пасть, делался всё огромней и страшней, и слюна уже капала с жёлтых клыков, и алели рубинами глаза, и тени заблудших душ мелькали в вытянутых зрачках калейдоскопом.
– Тождессство заявлено! – загремел пугающий голос. – Лишшь человеку дано уровнять Падшего со Святым Духом!
Притихшая Ева замерла маленькой мышкой.
Как вдруг Змея ощутимо тряхнуло, сломало пополам и в буквальном смысле фразы опустило с небес на землю. Позади, низко наклонив голову и демонстративно выставив крутобокие рога, стоял Агнец, смотрел исподлобья на противника… а в глазах его по‑прежнему плескалась тоска.
– Ну, ты, блин, даёшшшь! – обиженно сказал Змий, хвостом потирая ушибленную середину тулова. – Едал я таких, как ты…
Барашек выразительно взбил копытом блестящий тюль песка, развернулся и потрусил к воротам.
– Соффсем оффигели! – неизвестно кому и на кого пожаловался Змий и лёг обратно, окружая собой дом, в котором все любят друг друга. – Никакой куртуасссности в манерах!
Ева деловито подтянула его хвост поближе и засунула в клыкастую пасть, замыкая круг.
– Не отвлекайся, Троян! – строго проговорила она. – Разбаловался. Охраняй!
Тот усмехнулся:
– Я всссегда на ссстраже, дитя… Всссегда…
Песнь восьмая: Запретный плод
– Хмм… – Змий задумчиво покачивал хвостом окрепший плод цвета утренней зари. – Я вот думаю – пошшему яблоко? Пошшему не банан, например? Прикинь, Дух, как бы сссвучало – вкуссси Банан посснания!
– Выкуси! – ехидно ответила Птица. – Ишь чего захотел – банан ему подавай! И потом, банан мягкий! А яблоко грызть надо… как гранит! Особенно ежели недоспелое!
– Фффу! – сморщился собеседник. – Оно ешшо и кисслое в таком сслучае!
– Скорее, горькое… – задумчиво протянула Птица, крылом рисуя замысловатые вензеля на песке. – Горе ж от ума!
– Горе? – оживился Змий и, скользнув вниз по стволу, устроил голову рядом с Духом, а тулово вытянул вольготно чуть не на всю длину поляны. – Горькое? Поменяйте его тоххда на лук! И пуссть всссе плачут от Лука познания!
– Лучше тогда сразу на фигу! – хихикнула Птица. – Фига познания – это звучит гордо!
– Киви – кавайное сснание! – поддержал его Змий.
– Дуриан – одурейте от сведений! – кивнул оппонент.
Оба переглянулись.
– Эк нас… – крякнула Птица. – А всё ты! Чем тебе яблоко не нравится? Есть установленный порядок, значит, будет яблоко!
– Фффу!.. – ещё сильнее сморщился Змий. – Уссстановленный порядок! Да у меня на него аллерхия!
– Чего ты тогда здесь завис? – удивилась Птица. – Отправляйся в первозданный хаос, то бишь в небытие!
– Нет ушшш, – вздыбился Змий. – Ссспасибо! Нет нишшего хушше неорганизованной женщшшины с амбиссиями! Вот где исситинный хаос! А кстати, где нашшше дитя?
– Ты про кого? – уточнил Дух. – Про Сына или про Еву?
– Я про человечишшку, – облизнулся Змий. – Ибо Сссын потерян для прилишшного общшшества!
Птица на мгновение прикрыла глаза.
– Это общество для него будет потеряно, – грустно сказала она и поглядела в сияющее марево небес. – Будь ты проклят, Троян!
– Я и так… – Змий отвернулся, – вместе с обществом…
Песнь девятая: Авось
Жемчужно мерцающая дорожка водой обегала босые ножки Евы и чешуйчатое брюхо Змея.
Девочка задумчиво накручивала на палец отросший локон, а её вечный спутник раскачивался огромным вопросительным знаком – оба стояли за оградой Сада и смотрели поверх низкой калитки.
За створками застыл ослепительный барашек с золотыми рогами и золотисто‑коричневыми глазами… В последних плескалась тоска.
– Грустный он… этот агнус! – шмыгнув носом, сказала Ева.
Змий, покосившись, неожиданно почесал её хвостом под маленьким, чётко очерченным подбородком. Как котенка.
– Кому‑то нушшно нессти вссю тяшшесть мира, дитя, – констатировал он. – Оссознание потерянного рая – для мира и потерянного мира – для рая. Именно поэтому он и сстоит на граниссе.
Ева поморщилась. То ли от щекотки, то ли от осознания.
– А ты, Троян? – повернулась она к Змию. – Тоже стоял на границе? Там, в Хаосе?
– Ессть ли у Хаосса граниссы? – усмехнулся тот. – Вот в шшем вопроссс… Впрошшем, ессли гранисса у Хаосса и была, то я на ней не сстоял.
– А дядя Миша говорил, что…
Теперь поморщился Змий.
– …Лешшал! – он повысил голос, чтобы Еве не удалось завершить фразу. – Я на ней лешшал!
Агнец укоризненно повёл глазом в его сторону и снова уставился на воротца.
– Преданносссть делу ешшщё никогда и никого не доводила ни до шего хорошшшего! – съехидничал Змий в кучерявый бараний лоб.
Золотые рога качнулись, не соглашаясь.
– А если я открою ворота, он войдёт? – неожиданно спросила Ева.
И прежде чем Змий опомнился, подбежала к створкам и потянула их на себя. Они не поддавались. Девочка пыхтела, краснела, морщила губы и нос, тянула ручонками изо всех сил…
– Не парьссся, – посоветовал Змий. – Они закрыты Отцом, и только он мошшет их отворить! А не шшеловешесская лишшинка!
Теперь видно было, что Ева рассердилась всерьёз. Она лягнула створки розовой пяткой и, неожиданно сев в мерцающий песок дорожки, заревела во весь голос.
– Ты шшего? – то ли удивился, то ли напугался Змий.
– У‑у‑ударила‑а‑а‑ась…
– Ути госсспади! – умилился Змий.
Аккуратно обхватил девочку за талию, пересадил в сторону. Вплёл гибкий хвост в ажуры воротец, легонько потряс, раскачивая.
– Дай‑ка, я попробую, дитя! Авосссь…
Ева тут же перестала плакать, глазёнки высохли, заблестели не слезами, но любопытством.
Змеиные кольца взбухли, вспучились, как зелёная пена цунами. Чудовищные мышцы напряглись, красные искры побежали по взблёскивающей чешуе трассирующими мухами, сплетая странный, завораживающий узор, глядя на который Ева, кажется, вполне осознала понятие Хаоса.
Воротца жалобно скрипнули…
Агнец подался вперёд, низко нагнув лобастую голову и выставив рога…
Раздался такой звук, как будто кто‑то открыл гигантскую банку с консервированными огурцами. Одна из створок, противно дзинькнув, опрокинулась навзничь, едва не задев Агнца, другая распахнулась в обратную сторону и застыла, ударившись узорчатым хребтом об ограду.
Довольно улыбаясь, Змий потряс телом, аккуратно сложил кольца одно в одно и поманил Агнца хвостом.
– Иди ссюда, друшшок! Она плакала ис‑са тебя! Ни один рай не сстоит детсской сслезы!
Ева вскочила. Подбежав к Змею, звонко чмокнула его прямо в опешивший нос, метнулась к барашку, обняла руками за шею и потянула внутрь Сада.
– Ну, миленький… ну, беленький… ну, пожалуйста… – приговаривала она, пытаясь утянуть за собой упрямое животное, – пойдём внутрь, там травка есть, видишь?
Баран с ненавистью посмотрел на Змия, но сделал шажок… и ещё один… и ещё. Неохотно, поминутно останавливаясь и оглядываясь, он все же пошёл за Евой мимо порушенных Врат, мимо улыбающегося Врага, в объятия шёлковой духмяной травы.
– И Царссство Бошшие придёт к вам! – возгласил Змий и заскользил по тропинке к любимому Древу, бормоча: – Нишшто так не утомляет, как детсские каприссы, и не развлекает, как нарушшение усстановленных правил!
Уже задрёмывая на ветках под смех Евы, кормившей Агнца с ладони травой и лепестками цветов, Змий вдруг поднял голову и внимательно посмотрел на воротца.
– Вххходит… и выххходит! – констатировал он и затрясся в беззвучном хохоте так, что чуть не сверзнулся с Древа. – Выххходит!..
Розовобокий, наливающийся ароматом и соком плод подрагивал на черенке совсем рядом с его мордой.
Песнь десятая: Вначале было…
Две старые табуретки, на ножках которых ещё мерцала звёздная пыль, были поставлены под раскидистым платаном, чья крона шелушилась золотом и серебром, а нефритовые листья пульсировали ониксовыми прожилками. В бело‑зелёных пиалах дымился ароматный чай. Дымок взлетал к небесам, змеился промеж травинок, обволакивал золотые рога Агнца, мирно пасшегося на поляне, щекотал Еву под подбородком и настойчиво пытался влезть в нос Трояну. Тот нарочито громко сопел, чихал, закрывал нос хвостом и фыркал.
– Оссподи! – трубно возгласил он, наконец, и уткнул морду в Яблоко Познания, бока которого уже чуть загорели багрянцем. – Что за траву вы сссаварили?
– Не нравится, ползи – погуляй! – мрачно констатировала Птица, крылом, вовсе не похожим на альбатросье, подхватывая чайник и разливая кипяток. – Нюхают тут всякие…
Когда пиалы были наполнены до краёв, Птица подперла белоснежными маховыми перьями клюв и сердито взглянула на черноволосого мужчину, сидящего напротив. Тот выглядел усталым, под глазами залегли тени, морщины на высоком челе прорезались глубже, ибо за каждой скрывалась полная тяжёлой работы страница сотворения мира.
– Не смотри не меня так! – обиделся тот. – Устал. Вселенские потопы, знаешь ли, нелегко даются! Тем более этот был первым, и не было никого, кто додумался бы построить Ковчег!
– Патамушта надо всё по графику делать! – возмутилась Птица. – Сначала мир, потом твари по паре. Посмотри на неё! – острый клюв нацелился прямо между лопаток Еве, собирающей цветы, ещё не съеденные Агнцем. – Вот, что это такое? Дитя неразумное! Ей до пубертатного периода, как мне до откладывания яиц! А ведь надо будет детей рожать!
– Вырастет, – вздохнул Отец и тоже посмотрел на ребёнка. В глазах его плескалась любовь. – Смотри, у неё волосы уже ниже лопаток. Такая красавица вырастет!
– Блондинка вырастет! – буркнула Птица. – А рожать ей от кого? М?
С Древа долетела неожиданная тишина, остановившая дрожь драгоценных листьев и полёт бабочек, мерно жующие божественные челюсти Агнца и ласку босых девчоночьих ножек, подаренную траве.
– Среди нас шпион! – заворчала Птица. – Глянь, Отец, на виртуальное ухо Диавола! Аж, облака потемнели. Нет, в такой обстановке работать нельзя! Щас!