Усмехнулся, кивнул:
– Хорошо. К сути… Ну вот, скажем, подписывает клиент договор: так, мол, и так, передаю душу в вечное пользование, а взамен желаю разбогатеть…
– И только-то? – жёлчно осведомился я. – А как насчёт славы, любви, таланта? Или по нашим временам этого уже не просят?
– Редко, – сказал он. – Крайне редко. Так вот… Можно, конечно, по старинке: выдать клиенту, сколько ему там надо для счастья, – и все дела… А теперь сравните: одна из наработок моего… э-э… героя. Уговорить клиента, чтобы тот основал финансовую пирамиду, а самому стать у него, ну вроде как консультантом… Хлопот, конечно, полон рот, зато уже через полгода вас осаждает чёртова прорва обманутых вкладчиков, и каждый сам (обратите внимание – сам!) норовит всучить свою душу, только бы этого вашего клиента (главу пирамиды) посадили, взорвали, под поезд сунули… Ну и тут уже смотришь, с какой группой вкладчиков работать. Представляете, сколько на этом наварить можно?..
– Душ?
– Душ…
– А если клиент в придачу к деньгам потребует еще и гарантию безопасности? – подсёк я.
Незнакомец скорчил гримасу и вновь отхлебнул.
– Полагаю, Березовский так и сделал… – сообщил он, утирая пену с вывороченных губ. – Потому и жив до сих пор. Но это скорее исключение. Обычно рассуждают как? Будут деньги – будет безопасность… А то и вообще не рассуждают. Чего там рассуждать! Дают – бери…
И он опять посмотрел на меня выжидательно.
– Хм… – уклончиво молвил я. – Сама по себе выдумка, в общем, неплоха, но… Как-то это всё у вас немножко громоздко выстроено… А договор на передачу души составляется только самим чёртом? Или можно действовать через третьих лиц?
Похоже, что вопрос мой застал его врасплох.
– А лица – люди?
– Естественно.
– Да можно, наверное… – сказал он, помаргивая. – Как-то даже в голову не приходило… А что это даёт? В сюжетном, конечно, плане…
– Многое. Прежде всего не надо никакой вспомогательной финансовой пирамиды. Всё делается куда проще. Покупает чёрт душу и вместе с деньгами вручает клиенту несколько бланков договора. И ставит условие: если эти бланки вернутся к нему уже заполненными и подписанными, предыдущий договор расторгается – и душа вновь отходит клиенту. Деньги чёрту, естественно, не возвращаются…
Мой собеседник слушал меня с напряжённым вниманием. Затем глаза его стали вдруг тупыми-тупыми – и он оторопело затряс головой.
– Да всё просто! – вскричал я. – Та же самая пирамида, только не финансовая, а… Ну, в общем, с душами!
Он облизнул свои вывороченные губы, затем, не говоря ни слова, вскочил, сгрёб опустевшие кружки – и устремился к стойке, непостижимым образом вгоняя ступни между лежащими впритык фантастами. Я же в который раз проклял свой не в меру проворный язык. Чужих находок мне не надо, но и разглашать свои тоже не стоит. А хорошая вышла бы сценка: герой (скажем, программист) сидит дома, пишет… И приходит к нему давний приятель, вышибает, гад, из рабочего ритма, начинает канючить: выручай, дескать, будь человеком, всего один договор остался неподписанный. И предлагает за сделку какую-нибудь смешную сумму – рублей двести… («Дурак ты, выгоды своей не чуешь! Тебе что, трудно пойти составить пять договоров? Вон сколько бомжей у гастронома тусуется! Да из них любой что хочешь за червонец подпишет – не глядя! Полсотни – им, полторы сотни – себе! Считать умеешь?..»)
– Знаете… – искренне сказал собеседник, ставя на стол уже не две, а четыре полные кружки. – С такими прожектами вас бы тоже в два счёта из пекла попросили!
– Спасибо! – вежливо поблагодарил я – не то за пиво, не то за комплимент.
– Но всё же до чертяки моего вам далеко… – сказал он с самодовольным видом. Даже пальчиком погрозил. Корявый был пальчик, неухоженный. – Ох, далеко… Вы, кстати, кто по политическим воззрениям?
– Некропатриот.
– Как!? – не поверил он.
– Считаю себя гражданином Советского Союза, – нехотя пояснил я. – Ну а поскольку такой страны больше нет, то, стало быть…
– А-а… – Он покивал. – Понимаю. Тогда вас тем более должна заинтересовать главная проделка этого моего… м-м… персонажа… из-за которой его, собственно, из пекла и попёрли. Вот послушайте. Запросил некий клиент за душеньку свою – ни много ни мало – миллион…
– Долларов?
– Нет. Доллар тогда стоил шестьдесят с чем-то копеек…
– Свят-свят-свят! Это вон аж когда было?..
– Вот именно! И представьте…
– Стоп! – безжалостно прервал я. – Неувязка номер раз. В ту пору все поголовно исповедовали атеизм. А безбожнику так и так ада не миновать… Какой тогда смысл приобретать душу?
– Да, – признал он. – Но, понимаете, случай был особый. Клиент – актёр театра музкомедии, крещёный, подрабатывал в церковном хоре…
– Ну, допустим… – подумав, согласился я. – Дальше…
– И всё бы ничего, попроси он миллион – и только! Сами понимаете, с миллионом рублей наличными в Стране Советов путь один – к стенке. А он, стервец такой, в довесок к миллиону (точь-в-точь как вы говорили) догадался поставить условие: трачу деньги безнаказанно… Вот вы бы как поступили на месте чёрта?
Я пожал плечами.
– Сплавил бы клиента за «железный занавес»… в капстрану какую-нибудь…
Глаза моего собеседника вспыхнули.
– Вот! – торжествующе вскричал он. – То есть пошли бы по линии наименьшего сопротивления… А мой знакомый убедил клиента чуток подождать, а он-де пока быстренько развалит Союз и построит в России капитализм!
– Ничего себе – быстренько! – подивился я. – Это ведь пришлось бы лет десять – пятнадцать ждать… Как же клиент-то согласился?
– А в договоре сроки не были указаны!
– Неплохо! – вынужден был признать я.
– Это что! – в полном восторге вскричал мой собеседник. – Он ведь его и с миллионом нагрел! Вы инфляцию учитываете? Да к тому времени пара ботинок миллион стоила!
– Тогда неувязка номер два, – сказал я. – Такого работника – и гнать из пекла? А формулировка?
Собеседник нахохлился, помрачнел, взялся за кружку.
– Формулировка дурацкая! – с отвращением буркнул он. – Нарушение профессиональной этики! Уроды… – Помолчал – и вдруг умоляюще вскинул глаза. – Может, возьмётесь, а? У вас бы получилось, я знаю! А я вам всё про него расскажу: и как он искусственную почку Андропову отключил… и как Горбачёва в генсеки пропихивал…
Я смотрел на него и отрицательно мотал головой.
– Почему? – жалобно спросил он.
– Опять политика, – сказал я. – Меня и так уже критики достали! Говорят, что я скорее сатирик, чем фантаст. Чуть ли не публицист… А сами написать не пробовали?
– Да пробовал… – безрадостно отозвался он. – Не получается. Пока рассказываю, вроде складно выходит, а сядешь за клавиатуру…
– А вы на диктофон, – посоветовал я.
– И на диктофон тоже. Только включу – слова пропадают, мысли разбегаются… Может, всё-таки…
– Нет-нет! – решительно сказал я, стараясь не замечать его искательного взгляда. – Даже и не просите! Тема хорошая, но не моя. Не обижайтесь…
– А я на вас так рассчитывал… Думал: прочтут, поймут…
И столько неподдельной горечи прозвучало вдруг в голосе незнакомца, что я невольно поднял глаза. И пожалуй, зря. Уж больно у него вид был несчастный. Уныло склонённые рога, бессильно упавший хвост – всё это производило самое удручающее впечатление.
– Простите, но… Ничем не могу помочь.
Фраза далась мне с трудом. Знал, что обижаю, но куда податься? Тема-то и впрямь не моя.
Елена ПервушинаПетербургская киберреальность
«Петербургское небо мутилось дождем», – почему-то вспомнилось ему.
По старой, странной, еще со школы оставшейся привычке он подумал о себе в третьем лице и тотчас смутился, словно его мысли зависали облачком над головой и каждый прохожий мог прочитать их. На самом деле об этой причуде не знал никто, даже Бронтозавровна. Особенно Бронтозавровна. Если одноклассники просто начали бы гоготать, то Бронтозавровна, наверное, улыбнулась бы по-доброму и предложила бы прочесть «Поединок» Куприна. И Игорь бы сгорел от стыда. Но Бронтозавровна, разумеется, ни о чем не ведала, и Игорь прочел Куприна уже взрослым, узнал, что разделяет свою причуду с безвременно погибшим поручиком Ромашовым, и покраснел так, что сидевшая за соседним столиком в читальном зале библиотеки девушка приняла это на свой счет и еще долго с интересом поглядывала на Игоря.
Хотя нет, услышь каким-то образом Бронтозавровна эту фразу, она, недовольно поморщившись, повторила бы слово «вспомнилось» таким тоном, будто обнаружила гусеницу в своей тарелке с салатом, и спросила бы: «То есть сам герой был думать не в состоянии? За него думает некая сила? Возможно, это такой специальный кибер для думанья?» И вот тогда Игорь сгорел бы от стыда окончательно.
Он перешагнул через зеленую полосу, отделяющую обычную ленинградскую улицу от Музейного квартала – одного из двенадцати островков, где был воссоздан Старый Петербург, и в который раз удивился тому, как меняется походка, когда идешь по брусчатке. Становится неловкой, раскачивающейся, словно неровности покрытия постоянно сбивают с ритма. Наверное, люди, жившие здесь в XIX веке, этого не замечали. А может быть, вымощенная мостовая казалась им удивительно гладкой по сравнению с обыкновенными российскими дорогами, где «вязнут спицы расписные в расхлябанные колеи».
И тут же он снова одернул себя. Что еще за «вымощенная мостовая»? Тавтология-с, сударь! Даже тавтология-съ. Кстати, «тавтология-съ, сударь» – это еще один пример тавтологии, ведь почтительный словоерс именно обращение «сударь» и обозначает. Но, положим, какой-то оробевший чиновник из какой-нибудь Калужской губернии вполне мог сыпать словоерсами и тавтологиями, в первый раз попав в «блистательный Санкт-Петербург». Ну да, печально известный «штабс-капитан Словоерсов» из «Братьев Карамазовых». И довольно об этом.
Но почему он вообще вспомнил эту строчку Блока? Небо над Музейным кварталом, как и над всем Ленинградом, было ясное, весеннее. Правда, из небольшой тучки сыпался мелкий дождик, – вероятно, синоптики решили полить клумбы, – но Игорю даже в голову не пришло накинуть капюшон: редкие капли ласково касались мостовой и цветов на клумбах, но чтобы промокнуть под ними, нужно было очень постараться.