— У магов и шаманов, которые идут белой тропой Сарнэ-Турома, в молодости, особенно до свадьбы, нередко проявляются самые необычные способности, — пожал плечами магистр и встал у окна спиной к комнате, чтобы девушка могла спокойно переодеться. — Я могу назвать самые разнообразные версии. Например, что у вас с этим инквизитором общий предок — какой-нибудь пра-пра-прадед. И когда разговор заходит о тебе, способности сразу предупреждают. Но причина может быть и совершенно иной.
— Вопрос, что нам делать сейчас? Если Сберегающим понадобились свидетели, так просто от нас не отстанут.
— Не здесь, — остановил её магистр. — Мы не знаем природы связи, вдруг по ней потом могут проследить до места и снять слепок разговора, — Ислуин прислушался к первым петухам во дворе. — Пошли. Нам сейчас и остатки вчерашнего ужина сойдут, не стоит задерживаться.
Когда село скрылось за очередным поворотом, Лейтис, пользуясь тем, что ранним утром даже такая дорога, как Соляной тракт, ещё пуста, поравняла своего гнедого с конём наставника и снова задала вопрос:
— Там что же делать сейчас? Из Империи надо уходить, хотя бы до весны. И немедленно. Вот только куда?
— В Бадахос. Хотя я этот вариант хотел отложить на потом, но если уж Сарнэ-Туром нас так упорно туда толкает…
— Бадахос — понятно. Последние лет пять отношения Правящего торгового совета с императором, скажем деликатно, не очень тёплые, — кивнула девушка. — Но ведь нам не просто отсидеться? Тогда почему «на потом»?
Несколько минут они ехали молча, потом магистр ответил.
— Меня заинтересовали довольно необычные случаи, которые происходят в пределах всего архипелага. Бедняк неожиданно нашёл клад редчайших амулетов времён Первой войны с орками, купец провернул в последний момент сделку, которая спасла его от разорения, отец смилостивился и дал согласие дочери на брак — а до этого на жениха и смотреть не хотел… Между собой происшествия, на первый взгляд, не связаны, но есть одна общая деталь: везунчик на какое-то время перед удачным поворотом судьбы пропадал из виду на пару недель.
— Что-то вроде ещё одной Радуги-в-огнях?
— Внешнего отката не заметно, скорее всего, нет. А вот у Ириена в его «О зельях и предметах» и ещё в одном трактате я нашёл артефакт, который подходит под описание. Кстати, несколько косвенных признаков тоже совпадают. Называется Чаша судьбы. Потому что платой за успех становится событие, которое ещё раз резко переменит твою жизнь, и далеко не всегда к лучшему. Причём случиться всё может и завтра, и через много лет, а угадать невозможно, Чаша выберет сама. Очень опасная игрушка. Конечно, и её можно обмануть. Например, привести жадного дурака, который задаст нужный тебе вопрос — но ответ в таком случае будет довольно туманный, да и риск остаётся. Впрочем, разбираться будем на месте.
— А пока нам пора срочно менять облик, — закончила Лейтис. — Иначе до побережья мы рискуем не доехать.
— Да, — магистр окинул ученицу оценивающим взглядом, — пожалуй, самый удачный вариант — это дочка небогатого дворянина в сопровождении телохранителя. Не переживай ты так, — усмехнулся магистр, глядя, как девушка скривилась от одной мысли о том, что опять придётся влезать в неудобные мудрёные платья по последней моде, — мы из тебя сделаем девицу скромную и строгих взглядов.
— Вот ещё, — фыркнула Лейтис. — Ни-за-что. Хватит с меня.
— Ну… — хитро улыбнулся Ислуин. — Есть ещё вариант стать крестьянами. К ним тоже особо никто не приглядывается. Но это медленно, постоянно менять имена и легенды, да и не понравится тебе. Не самая лёгкая жизнь. Или у тебя есть предложение получше?
— Спорим? — девушка вдруг по-детски показала язык. — Если я выиграю, то биографию выбираю тоже я.
— Договорились.
Лейтис в ответ довольно хмыкнула, достала из седельной сумки две ленты для волос, связала, а потом взяла двумя пальцами за узел так, что свободные концы затрепетали на ветру.
— Однотонные или пёстрые ленты разных цветов, связанные вместе узлом, являются символом бродячих артистов или, по-другому, хугларов. Ты хочешь…
— Ага! Мастер, три дня назад мы видели фургон. Сможете вспомнить и точно описать, кто там сидел и как выглядел?
Ислуин честно попытался и признал, что не может. В отличие от актёров постоянных городских театров, которые объединялись в гильдию не менее уважаемую, чем какие-нибудь скорняки или аптекари, хуглары стояли вне общества. Их приглашали на праздники, формально они имели все права свободного подданного… И в то же время обыватели были уверены, что странствующие артисты через одного воры и мошенники, а их женщины зарабатывают блудом — потому в обычное время их деликатно старались не замечать.
— Идея, конечно, интересная. Вот только просто вырядиться хугларом не выйдет. Странствующих вместе мужчину и женщину всё равно запомнят, и даже если потом не смогут описать лица, от сегодняшнего постоялого двора могут выйти на след. Значит, надо присоединиться к какой-то труппе. Причём убедить не просто нас принять, но и отправиться с гастролями в один из юго-западных портов. Как ты собираешься их заставить? Я вот способа пока не вижу.
Лейтис сделала вид, будто она так серьёзно принялась размышлять над возникшей проблемой, что в задумчивости чуть не свалилась с седла, а когда Ислуин с укоризной посмотрел, мол, «рано ещё паясничать», ответила:
— Мастер, вы забыли легенду о святом Женезиу. Который не только покровительствует всем, кто занимается театральным ремеслом, но и испросил Единого дать ему возможность ходить среди людей, чтобы помогать актёрам. Но с условием: получивший от святого дар должен продолжать играть на сцене, иначе помощь святого обернётся против него. Пусть наша труппа, скажем, нашла клад, и остальные решили забрать свою долю и разбежаться каждый сам по себе. Нам же тогда, чтобы укрыться от гнева святого, только и остаётся бежать из страны туда, где веру в Единого главной не признают. Скажем, в Бадахос. Надо только подобрать подходящих хугларов, которые историей проникнутся. И либо помогут «как своим», либо захотят извлечь из наших неприятностей выгоду.
Подготовка заняла больше недели, и споры не утихали всё время. Ислуину нравилась одна встреченная группа, Лейтис приводила аргументы, что им больше подойдёт другая. Но, наконец, нашлась труппа, которая устроила обоих. Дальше всё было просто. Мерин и фургон у актёров были никудышные, потому тренированные пешеходы легко могли не отставать, пока повозка тащилась по узкому извилистому просёлку, соединявшему две деревни. А дальше колесо «неудачно» попало в выбоину, причём так, что сломалась ось, и артисты вынуждены были заночевать на небольшой полянке прямо посреди леса. Дождавшись, пока заросли берёз и осин наполнят серые сумерки, Ислуин и Лейтис вышли к костру. Представление началось.
Лаури смотрела на огонь и думала, что следующую зиму они не переживут. Да что там зиму, хотя бы осень перетерпеть не получится. Сломанную ось они как-нибудь, конечно, залатают и доехать до деревни смогут. Вот только там на ремонт уйдут последние деньги. С голоду не помрут, летом можно и лесными дарами прокормиться… Но и заработать трудно: хуглары представления дают только по деревням, а крестьянам сейчас не до развлечений. Да и свободные деньги у них появляются лишь в конце осени и зимой, когда соберут и продадут урожай, и начнут забивать скот на мясо. Если бы они сумели, как обычно, отложить запас во время праздников дня Поминовения…
Стаф до сих пор себя винит, что из-за его болезни они задержались, и пришлось выступать в каком-то мелком городишке. Вон и сейчас парень сидит понурый. Только зря он, лихорадка не спрашивает, с любым могло приключиться. А своих бросать нельзя, и Единый не велел, да и не по-человечески это как-то. Помнится весной, когда от них уходили двое, Лаури вместе с Белкой так им и сказали. И взгляды, которым их наградили остальные, были для обеих актрис куда дороже золота. Да, молодых девушек, которые умеют играть, петь и танцевать, с удовольствием примет любая труппа — но тогда остальные обречены. Стаф тогда от лихорадки до конца не оправился, да и сейчас кашель ещё мучает, Никаси маленький слишком — а тут не город, после выступления десятилетнему пацану селяне обычно в чашу почти ничего не кидают. Вот и остался бы только Дав, у тётушки Малы и дядюшки Фера уже давно возраст не тот, чтобы на канате выступать — только низовыми, на подхвате. А много ли жонглёр без пары, в одиночку, заработает?
Девушки незаметно переглянулись и одновременно, пока старый Фер не видит, срезали по пряди волос — Лаури светлую, Белка чёрную — и кинули в костёр, вознося при этом молитву святому Женезиу. Чтобы выручил, не оставил в беде детей своих. Глава их маленькой труппы считал подобное глупостью, мол, на святого надеются только те, кто сам ничего не может. Но так хотелось верить… Например, взметнулось ввысь пламя не из-за того, что сидящий напротив одновременно подкинул в костёр охапку сухих веток — а святой услышал просьбу.
Наверное из-за пламени, ослепившем на несколько секунд, девушка и не поняла, почему вдруг Дав положил ладонь на воткнутый в бревно топор, а Стаф, который частенько жонглировал ножами, распрямился от огня и встал вполоборота к костру, будто собирался пару этих самых ножей кинуть. Когда глаза снова начали хоть что-то различать в окружающей вечерней синеве, Лаури увидела двух чужаков с большими плетёными коробами за спиной и в сопровождении здоровенной овчарки-волкодава. На самой границе неверного света костра — девушка, по виду на полтора-два года младше самой Лаури. Чуть ближе — мужчина лет сорока. Под одеждой и в сумерках фигуру разобрать сложно, но намётанный глаз актрисы оценил, что сложен чужак хорошо. Да и лицом очень даже ничего… если бы не безобразный шрам, уродливой полосой идущий от правого уха до подбородка. Словно кровь останавливать пришлось наспех, прижигающей настойкой, а потом неудачно пытались выправить у целителя.
— Доброй ночи и пребудет с вами доброта Единого, — гость опередил сидящих у костра. — Дозволите к огню присесть?