Кстати, газета «Лево на борт» и журнал «Капитанский мостик» напоминали коллегам Ильфа и Петрова издававшиеся в 1924–1926 годах ЦК Профсоюза рабочих водного транспорта СССР газету «На вахте» и приложение к ней — иллюстрированный ежемесячник «Моряк». Обе редакции находились во Дворце труда. В романе соответственно Дом народов (оба издания были, так сказать, преемниками с 1921 года издававшейся одесской газеты «Моряк», тоже профсоюзной).
Отметим, что Ильф и Петров не столько пародировали катаевские сюжеты, сколько напоминали о них читателю, иногда прямо указывая на преемственность. Это можно понимать и как дань уважения, нечто вроде привета брату и другу, да и уже указывалось, что книга открывалась посвящением Катаеву.
Детали одеяния великого комбинатора, равным образом значимое отсутствие некоторых деталей, считающихся обязательными (носков, белья), могут быть основанием интерпретации. Однако в романе у описания одежды и обуви, так сказать, самодостаточная ценность. Настолько это описание точно и наглядно. Как отмечают исследователи, подобный результат — в плане поэтики — следствие установки на «интенсивную изобразительность», стремления «“назвать” предмет, точно запечатлеть его зрительный образ»[49].
Ну а в плане идеологии можно назвать иные факторы. В первую очередь следствие преодоления чрезвычайщины военного коммунизма и возвращения к нормальному быту. О чем и писал Ильф в фельетоне «Калоши в лучах критики». Фельетон этот опубликован, что характерно, в сорок седьмом номере журнала «Смехач» за 1928 год. Автор постулировал: «Об одежде теперь говорят с уважением. В наше время одежда взошла как бы на пьедестал. Замечается даже пресмыкание перед одеждой, особый род подхалимства. Двадцатирублевое пальто, волосатое, сработанное из черных конских хвостов, гуляет под именем драпового»[50].
В этой главе представлена своего рода модная коллекция от авторов «Двенадцати стульев», где туалеты демонстрируются как таковые — вне их идеологической или сюжетной функции. Итак — в порядке явления[51].
«Довоенные штучные брюки». Речь идет о специфике фасона и качестве. Узкие брюки с завязками у щиколоток (чтобы всегда оставались на ногах натянутыми) были модны в начале 1910-х годов, но ко второй половине 1920-х годов такой фасон выглядел давно устаревшим. Определение «штучные» означало «сшитые по индивидуальному заказу», а не купленные, например, в магазине или лавке готового платья.
«Короткие мягкие сапоги с узкими квадратными носами и низкими подборами». Подборами именовали каблуки, поскольку сапожник «подбирал» их по высоте, наклеивая несколько кусков толстой кожи друг на друга — слоями. Воробьянинов носит так называемые полусапожки — того фасона (узкий квадратный носок, короткие мягкие голенища, низкий каблук), что был модным в предреволюционные годы.
«Лунный жилет, усыпанный мелкой серебряной звездой» — сшитый из белой орнаментированной ткани «пике», плотной, глянцевой, с выпуклыми узорами. Белый пикейный или шелковый жилет — непременный элемент вечернего костюма предреволюционных лет, он был обязателен к фраку или смокингу. Соответственно к 1920-м годам материал пожелтел от времени и приобрел характерный «лунный» оттенок.
«Люстриновый пиджачок» — сшитый из люстрина, жесткой безворсовой ткани с отливом, для изготовления которой использовалась шерсть грубых сортов. Ко второй половине 1920-х годов люстрин давно вышел из моды и стал одним из самых дешевых видов сукна.
«Касторовая шляпа» — шляпа, сшитая из кастора (фр. castor — бобр, бобровый мех), плотной суконной ткани с густым, ровным, гладким и пушистым ворсом, для изготовления которой использовался бобровый или козий пух.
Здесь все-таки трудно удержаться от комментария: брюки, сапоги, жилет, пиджак, «запятнанная» шляпа — при описании воробьяниновской одежды и обуви авторы намеренно акцентируют контрасты, указывающие на социальный статус героя в прошлом и настоящем: старые, хоть некогда дорогие и модные брюки, обувь, добротная, изящная, но устаревшего фасона, щегольский жилет от вечернего костюма времен империи, вот только выцветший и абсолютно неуместный при заправленных в сапоги брюках, элегантная, однако изрядно поношенная шляпа — все это свидетельствовало, что владелец прежде был богат, в советскую же эпоху стал мелким служащим — той категории, для которой чуть ли не униформой считались пиджаки из дешевого люстрина.
«Шантеклер». В романе — это воспоминания о 1911 годе: мода на такие платья (яркие, длинные, узкие в талии, обтягивавшие бедра и резко расширявшиеся от колена) распространилась после петербургской постановки в 1910 году пьесы Э. Ростана «Шантеклер» (фр. «певец зари»), действие которой происходит на птичьем дворе, а главный герой — петух, влюбленный поэт по имени Шантеклер. Экстравагантная пьеса, провалившаяся на родине автора, широко обсуждалась в русской периодике, и торговцы использовали этот фактор для рекламы: помимо платьев, были еще духи и шоколад с тем же названием.
«Коричневый утиный картуз» (у отца Федора). Вероятно, имеется в виду картуз или кепка с широким и длинным козырьком. Не исключено, что подразумевается сходство с каскетками, что носили состоятельные любители утиной охоты.
Ротонда — длинная женская накидка без рукавов, с прорезями для рук, вошедшая в моду с 1870-х годов; вероятно, названа по сходству силуэта с архитектурной ротондой — круглой беседкой.
Рубашка «ковбой» (ковбойка) — широкая, обычно хлопчатобумажная рубашка в яркую клетку с мягким отложным (иногда пристегивающимся на пуговицах) воротником и накладными карманами.
«Гарусный, ярко-голубой» жилет (второй жилет Воробьянинова) — вязанный из гаруса, тонкой шерстяной сученой пряжи.
«Шерстяные напульсники» — вязаные эластичные повязки-браслеты на запястье; в предреволюционные годы бытовало мнение, что напульсники предохраняют от простуды и ревматизма.
«Егерское белье», точнее «егеровское» — тонкое шерстяное трикотажное белье, получившее название в честь весьма популярного к началу XX века немецкого гигиениста Г. Егера, который пропагандировал ткани из шерсти. В досоветский период такое белье считалось предметом роскоши.
«Зимние шлемы» (на красноармейцах). Речь в данном случае идет вовсе не о защитной металлической каске: шлемом официально именовался предназначенный для повседневного ношения головной убор советских военнослужащих в 1919–1941 годах — островерхая, закрывающая шею шапка с наушниками на пуговицах, которую называли еще и «богатыркой» (поскольку была стилизована под шелом древнерусского воина) или «буденовкой», так как головными уборами этого образца поначалу были снабжены кавалерийские части под командованием С.М. Буденного. Зимние шлемы шили тогда из плотного шинельного сукна на подкладке, летние — из хлопчатобумажной ткани.
Дамские шляпы «Жоржет» — изящные шляпы с высокой тульей и узкими, опущенными полями.
«Кремовая кепка» и «полушелковый шарф румынского оттенка» подсказывают, что Остап следует так называемой румынской моде в Одессе 1920-х годов.
«Инженерная фуражка». В Российской империи к форменному костюму инженера полагалась фуражка с тульей черного сукна, черным бархатным околышем, лакированным козырьком, зеленым кантом вокруг верхнего и нижнего краев околыша и вокруг тульи, эмблемой на околыше в виде скрещенных молотка и разводного гаечного ключа (так называемых молоточков), а инженеры-путейцы носили эмблему в виде скрещенных топора и якоря.
«Клетчатые брюки “столетье”», «толстовка русского коверкота» (у московского аукциониста). Возможно, имеется в виду «Столетие Одессы» — название сорта суконной клетчатой ткани; праздновалось столетие города в 1895 году, узкие клетчатые брюки тогда считались еще модными; примерно тогда же российские фабрики освоили выпуск входившего в моду коверкота (англ. — верхняя одежда) — плотной шерстяной или полушерстяной ткани с мелким узором.
«Костюм лодзинских коричневатых цветов». Польский город Лодзь был одним из крупнейших центров текстильной промышленности Российской империи. Однако в данном случае речь, вероятно, идет о весьма специфической продукции, наподобие уже упоминавшегося «контрабандного товара», изготовленного в Одессе на Малой Арнаутской улице: из Лодзи по России распространялись дешевейшие готовые костюмы, для них использовалась ткань местного производства, имитация добротного английского сукна, по фасону и расцветке лодзинские костюмы тоже были сходны с модными английскими, потому владельцы лодзинских подделок обычно воспринимались как претендующие на респектабельность при отсутствии средств.
«Велосипедные брюки». По фасону они напоминали брюки-гольф: штанины укороченные, только не сужающиеся, а слегка расширяющиеся от бедер вниз, с манжетами ниже колен, но выше щиколотки, застегивающимися на пуговицу или кнопку.
«Диагоналевый студенческий мундир». Диагональ — плотная шерстяная ткань с характерным рисунком: выпуклыми косыми параллельными рубчиками.
«Брюки из белой рогожки» (у литератора Ляписа-Трубецкого). Имеется в виду не рогожа как таковая, то есть грубый плетеный материал из мочальных лент (свитых волокон вымоченной коры молодой липы), а сходная по фактуре легкая хлопчатобумажная материя, нити которой переплетаются попарно.
«Брюки-дудочки», галстуки «собачья радость», ботинки «Джимми» — атрибуты веселящейся московской молодежи.
«Брюки-дудочки» — узкие брюки длиною обычно до щиколоток.
Галстуки «собачья радость». О каких конкретно фасоне и расцветке идет речь, не вполне ясно: «собачьей радостью» именовали тогда и галстук-бабочку, вероятно, по аналогии с ошейником, и галстук-бант — ленту, часто цветную, завязывавшуюся бантом под воротником рубашки, и короткие широкие, бледно-розовые, в белую крапинку или горошек галстуки, напоминавшие, надо полагать, дешевую вареную колбасу, прозванную так же.