ность ваших нынешних хозяев, — сказал он. — Если бы вы действительно сумели приспособиться к нам, то тоже могли бы размножиться. — А затем он добавил решающий довод. — Кроме того, ни у одной группы эндос не было бы никакой потребности совершать самоубийство из-за отсутствия пищи.
— Никаких самоубийств? Ты слышишь, первый? Никаких самоубийство ни для кого из нас! Это решает все! — выкрикнул Рэльдо II. — Я убежден.
— Очень хорошо, — сказал Чао. — Я сообщу об этом своим товарищам.
С большим трепетом в душе Чао рассказал капитану Гонзалесу и Маккензи о своем открытии. Маккензи сперва уставился на него, точно Чао рехнулся.
— Носить в себе эту тварь? — спросил он. — Всю жизнь?
— Никто вас не просит развлекать эндо, — сказал Чао. — По-моему, я заслужил честь поставить эксперимент сперва на себе — если вы можете назвать это экспериментом. Не думаю, что тут существует какая-нибудь опасность.
— Я не хочу, чтобы во мне ползали паразиты!
— Подождите, Маккензи, — сказал капитан Гонзалес, — вы еще не осознали всего. Если у вас в теле будет один из этих эндо, он станет лечить вас от всего, что вас беспокоит. Без всяких больниц, врачей и диагнозов, только эти маленькие существа. Им же ничего не стоит найти источники любых болезней.
— Правильно, капитан, — сказал Чао. — Кроме того, имеются и другие преимущества. Вы можете вообразить себе колоссальное удовольствие от бесед с таким интеллектуальным симбионтом, как Рэльдо II? В будущем ни один человек никогда не останется одиноким.
— А кто одинок? — спросил Маккензи. — Если мне нужна компания, я знаю, где ее найти. Я не нуждаюсь для этого в паразитах.
Как я и ожидал, он тупой и ограниченный весело подумал Чао.
— Есть и еще, в чем могут быть полезны эндос, — сказал он вслух.
— Даже в вашей собственной области. Представьте, чего вы сможете достигнуть с крошечной передающей станцией, электронным фильтром, транзистором — любым электронным устройством, только живым? Да вы бы смогли изучать то, что сейчас кажется невозможным.
— А это ваша идея? — спросил Маккензи.
— Разумеется. Не ваша же. А сказать вам, почему она не пришла в голову вам? Вы знаете, Маккензи, мое мнение о неакадемическом уме, таком, как ваш? О вульгарном, ограниченном, я бы сказал, тупом умишке?
— Не вздумайте тут поссориться, — вступился Гонзалес. — Вы сделали свое дело, Чао. А теперь давайте побеседуем с этими эндос.
Через несколько минут он уже разговаривал с парочкой Рэльдо.
— Мы принимаем ваше предложение симбиоза. Вы сообщите об этом всему вашему роду?
— Мы пытались связаться с ними, — сказал Рэльдо II, — но не получили ответа.
— Мы уберем изолирующий экран, — сказал Гонзалес. — Конечно, тогда нам придется носить свинцовые костюмы вблизи от вас, но зато вы сможете пообщаться со своими друзьями. — Он повернулся к остальным. — Вот и все, — сказал он и счастливо вздохнул. — Проблема решена.
— Но может, — сказал Маккензи, — другие паразиты не согласятся.
— Не будьте пессимистом, Маккензи. Они уже склоняются к сотрудничеству. Они слишком разумны, чтобы не понять, что им предлагают выгодную сделку. Даже Рэльдо I согласился, а он был одним из самых ярых индивидуалистов. Они согласятся с нами, и вам это известно.
— Мне кажется, что мы получим из этого соглашения гораздо больше выгоды, чем они.
Что касается Рэльдо I и Рэльдо П, они смотрели на это несколько по-иному. Они собирались покинуть Старый Мир, где родились, и рискнуть пойти завоевывать новые. А затем, возможно, участвовать в завоевании космоса.
Так что они явно получили гораздо больше выгоды.
Fantasy and Science Fiction, 1954, № 4
ТЕМНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ
Маленький призрак сообщил, что не намерен причинять вред. Да и как такое мелкое, туманное существо, со смехом возразил он, может навредить такому большому и сильному человеку?
— Нет никакой опасности, — настаивала крошечная призрачная фигурка, с которой общался Джеральд Уэлдон. — Вообще никакой.
— Ты лжешь, — слегка печально улыбнулся Уэлдон. — Ты лжешь, как и все другие. А ведь речь идет о моей жизни.
— Нет, — настаивал его собеседник. — Мы не лжем. Мы просто хотим, чтобы вы пришли к нам. Это нелегко, но если вы добьетесь успеха, то станете самым блестящим человеческим существом, когда-либо существовавшим.
— Вот теперь ты говоришь правду, — кивнул Уэлдон. — Я знаю, это будет кульминационный момент всей моей карьеры. Что же касается опасности, я также уверен, что ты лжешь.
И он вспомнил всех тех, кто лгал ему и кто завел его жизнь, его такую многообещающую жизнь в полный тупик, да так ловко, что даже он сам не сразу понял, как потерпел неудачу.
Первый раз он испытал шок тридцать лет назад, когда из подростка он превратился в долговязого студента, полного жизненного любопытства и необычно сильной научной любознательности. Он закончил среднюю школу и хотел изучать химию в колледже, но не хватало денег на жизнь, так что ему пришлось устроиться подручным в университетскую лабораторию. И он считал, что ему повезло, раз ему позволили впитывать в себя научную атмосферу.
Трудясь в лаборатории, он учился сам и ставил опыты, когда студенты расходились по домам. Однажды, профессор Гэмпер, которому в то время едва исполнилось тридцать лет, обнаружил, чем занят Уэлдон, и оказал ему некоторую поддержку. Это было все, в чем Уэлдон нуждался.
Через несколько месяцев он обратился к профессору Гэмперу и показал ему несложный эксперимент, который должен был стать основой для того, что чуть позже стало известно, как реакция Гэмпера. Тогда он еще думал, что профессор Гэмпер, несмотря на то, что был слишком молод для своего высокого положения, походил на великих ученых, и одновременно являлся постоянной мишенью для студенческих шуточек — безобидный, рассеянный человек с блестящим умом, который постоянно витал в облаках чистой науки.
А позже Уэлдон прочитал о своем открытии в статье, написанной Гэмпером, и услышал, как Гэмпера поздравляли другие преподаватели. Когда Уэлдон стал возмущаться, то Гэмпер сперва лишь рассмеялся.
— Что вы о себе воображаете, Уэлдон? — сказал Гэмпер. — Я открыл эту реакцию еще два года назад и с тех пор применял ее к различным реакциям.
— Но, профессор Гэмпер, вы разве не помните, что это я показал вам ее? Вы тогда еще сказали: «Как неожиданно!» И сначала вы не понимали, что там к чему… пока я… пока я не объяснил…
Уэлдон стал что-то бессвязно бормотать, окончательно сбился и замолчал.
— Мой дорогой юноша, — холодно сказал Гэмпер, — да вы страдаете галлюцинациями. Очень жаль, поскольку вы прилежно работали, но сами понимаете, опасно позволять находиться в лаборатории такому больному человеку, как вы. Вам заплатят за дне недели вперед, и, боюсь, что с сегодняшнего дня вам придется искать другое место.
Это кое-чему научило Уэлдона, но одного урока оказалось ему недостаточно. Три года спустя он встретил человека, который был высокого мнения о его научных способностях. К тому времени Джеральд Уэлдон работал помощником швейцара. Он получал маленькую зарплату, но ему не о ком было заботиться, кроме себя, поэтому у него получалось откладывать деньги, чтобы купить кое-какое оборудование. В доме, где он снимал комнату, молодой человек повстречал Арнольда Клейтона, которому поверил в историю о том, что произошло у него с профессором Гэмпером. Клейтон громко возмущался, и Уэлдон почувствовал, что ему приятно сочувствие приятеля. В ответ Клейтон рассказал ему, что тоже стал жертвой наглого воровства: у него украли сюжет сценария, по которому поставили ставший знаменитым фильм.
Через два года сочувствие Клейтона принесло ему немалую выгоду. Он запатентовал на свое имя небольшое устройство, над которым Уэлдон работал в свободное время. К тому времени, как Уэлдон узнал об этом и захотел встретиться с ним и высказать свой протест, у Клейтона уже служил дворецкий, и этот дворецкий красиво, как в кино, выкинул изобретателя из особняка.
После этого Уэлдон сделался скрытным. Двух уроков оказалась достаточно, и Уэлдон решил, что третьего не будет. Но то, над чем он работал, не могло принести ему быструю славу или миллион долларов. Когда же Уэлдон посылал свои статьи в научные журналы, их всегда отвергали. Никто даже не делал ему комплимента в виде попытки украсть его идеи.
Когда Уэлдону стукнуло тридцать, он бросил попытки стать успешным. У него зародилось смутное понятие, что есть люди, которым, несмотря на их способности, чего-то не хватает, чтобы стать богатыми и знаменитыми. Тогда Уэлдон нашел себе работу ремонтником на фабрике бумажной тары, и проработал там свыше пятнадцати лет. В свободное же время он занимался тем, что его интересовало, больше не волнуясь, заинтересует ли это еще кого-нибудь.
И вот теперь, в сорок девять лет, к своему собственному изумлению, он совершил подвиг, который, как он был уверен, затмит все его прежние научные открытия. Если бы люди только узнали о нем, то посчитали бы его самым выдающимся человеком, существовавшим когда-либо. И теперь на его пути стоял лишь страх сделать заключительный шаг, который докажет истинность его открытия. Он боялся, так как был уверен, что не сможет пережить собственное доказательство.
Его успех воплощался, если можно так выразиться, в тени, в теневом существе на столе. Тень была такая маленькая, что никто бы, войдя в комнату, и не заметил ее, если бы Уэлдон сам на нее не указал. Крошечное, бесформенное, темное пятнышко, едва ли с дюйм в самом большом диаметре, пульсировало перед ним, колеблясь и меняя форму, пока он смотрел на нее. Сама тень не издавала ни единого звука, а общалась при помощи аппарата, построенного Уэлдоном. Это был маленький, но мощный источник странного первичного поля, сила которого изменялась не обратно пропорционально квадрату расстояния, подобно обычному полю тяготения или электромагнитному полю, а обратно пропорционально его кубу. Обычного среднего ученого больше взволновало бы открытие этого невероятного поля, чем просто какой-то тени. Уэлдон же разволновался настолько, что первым его порывом было вообще отрицать существование всего этого.