Уже иду, капитан. Спокойной ночи! Еще раз спасибо, мсье Тревье!
Мишель сбежал с мостика и поспешил к своей каюте.
Он так торопился, что поскользнулся и ударился плечом о косяк. От падения его удержала чья-то могучая рука.
Мальчик поднял голову — перед ним, улыбаясь, стоял боцман.
Не ушибся? — спросил моряк.
Да нет, спасибо вам!
На корабле и ходить надо учиться заново смеясь, отозвался боцман. — Мы все через это прошли в первое свое плавание!
Мишель не ответил: он как раз заметил, что, падая, выронил одну из таблеток. Боцман козырнул ему и ушел.
Спокойной ночи, мсье! — крикнул Мишель вдогонку.
Моряк удалился, и Мишель принялся за поиски потерянной таблетки. Но все было тщетно.
Вот черт! — прошептал мальчик. — Одной таблетки на двоих явно будет маловато. Ну что же, тем хуже для меня. Сам виноват, сам и страдать буду!
Он секунду поколебался — не вернуться ли на камбуз и не попросить ли таблетку у кока? Но потом решил, что не стоит.
— Да ладно! В конце концов я и так засну! И Мишель отправился в каюту.
Даниель только что с трудом выбрался из своего дождевика.
Это не плащ, а скафандр какой-то! Вообще не гнется! — ворчал мальчик. — Не представляю, как это матросы умудрялись еще грести в таких панцирях? В нем как в парилке!
Мишель налил из кувшина, укрепленного возле иллюминатора, пресной воды.
На вот, пей свою таблетку! — Он подал стакан брату.
Даниель тут же проглотил лекарство. Пока Мишель стягивал дождевик, Даниель устроился на верхней койке.
Знаешь, о чем я думаю? — спросил он.
Разумеется, нет. Может, об обещанных радистом прекрасных снах?
Вовсе нет. Я думаю, в какой ужас пришли рыбы, когда увидели опускающийся на дно самолет.
Ну что ж, давай продолжай в том же духе. Лично я собираюсь спать.
Мишель решил не надевать пижаму и так и остался в джинсах и джемпере. Морская болезнь заставляла его экономить движения и как можно больше лежать. Мальчик вытянулся на постели и закрыл глаза. На какое-то время ему стало получше, но очень скоро неприятные ощущения вернулись.
"Конечно, наш корабль куда надежнее самолета… И все же сейчас я предпочел бы оказаться отсюда подальше", — признался он себе.
Мишель лежал и слушал корабельные звуки, стараясь представить себе, что ощущали потерпевшие крушение. Размеренное посапывание кузена начинало его злить.
— Даниель, ты спишь? — прошептал он. Ответа не последовало.
"Везет же! Смотрит себе свои прекрасные сны…"
Вскоре Мишелю тоже удалось задремать. Время от времени он просыпался, переворачивался на другой бок и снова погружался в забытье. В какой-то момент он заметил, что совсем стемнело. В сочившемся сквозь иллюминатор свете нельзя уже было разглядеть даже переборку напротив.
"Ночь наступила, — в полусне подумал мальчик. И, несмотря на свое сонное состояние, почему-то добавил про себя: — Теперь мы уже совсем близко от Балеарских островов!"
Позже он сам удивлялся, что вдруг вспомнил в этот момент о замечании, брошенном днем капитаном.
"Уже, наверное, часов девять…" Мишель хотел проверить себя, но так и не успел поднести часы к глазам…
3
Дважды ударил корабельный колокол. Значит, окончился первый час третьей вахты. Так и есть — девять вечера.
Мишель не стал даже глядеть на часы.
Он потянулся, испытывая приятное ощущение комфорта и безопасности: матросы на посту. По крайней мере, тот, кто дернул веревку колокола[3].
На минуту Мишелю стало стыдно: эгоист он все-таки!
"Хотя… окончится вахта, и они тоже пойдут отдыхать", — успокоил он себя.
Судно держало курс на зюйд-зюйд-вест, медленно, но верно двигаясь к конечной цели; так вьючное животное, хорошо знающее дорогу, идет и идет своим путем без понуканий погонщика.
Мишель вздохнул и снова погрузился в сон.
Матросы и в самом деле не спали.
Они вспоминали происшествие с самолетом: будет о чем написать родным и порассказать охочим до баек завсегдатаям портовых таверн.
В рулевой рубке, возле колокола, стоял сигнальщик, а рулевой изучал розу ветров при тусклом свете лампы компаса. На капитанском мостике клевал носом капитан Памье, дожидаясь, когда его сменит лейтенант.
В радиорубке боролся со сном радист. В темном закутке горела одна крохотная зеленая лампочка — сигнал связи "Бура" со всем внешним миром: и с землей, и с другими кораблями в море.
"Даже с самолетами", — подумал радист.
Лейтенант Порьон, прежде чем сменить капитана, зашел на камбуз выпить последнюю чашку кофе, потом прошелся по холодку по палубе. Он представлял себе, что командует судном.
"И это было бы справедливо", — с горечью думал лейтенант.
В машинном отделении не спали еще двое": смазчик и чистильщик. Хотя делать им было нечего: машина работала отлично. Главный механик Рансье так часто ее осматривал, так тщательно делал профилактику, что в этом отношении никаких неприятных сюрпризов команде судна не грозило.
Славный корабль "Бур" шел со скоростью десять узлов по все еще неспокойному морю, под моросящим мелким дождем.
Но и дождь не мог прогнать лейтенанта Порьона с палубы…
Было еще не очень поздно, но уже стемнело: черные тучи затянули горизонт.
"Бур" совершал обычный спокойный рейс.
Из каюты экипажа вынырнула тень.
Тихо, осторожно, как кошка, она скользнула в сторону. Следом еще одна, потом еще… Сколько же их?
Ни единого скрипа, ни шороха; тени рассыпались в разные стороны, стараясь держаться так, чтобы их не заметили с мостика.
Бывают же такие совпадения…
Именно в этот момент Тревье принял по радио сообщение и бросился к капитану Памье.
Тот даже вздрогнул, когда его подчиненный стремительно влетел в рубку.
Капитан, это не совсем ответ на наш запрос, — возбужденно заговорил радист, — но теперь и так все ясно, прочтите сами!
Капитан взял листок с сообщением, которое Тревье перевел для него с языка азбуки Морзе:
"ВСЕМ КОРАБЛЯМ ВСЕМ САМОЛЕТАМ НАХОДЯЩИМСЯ В ДАННОМ РАЙОНЕ ВСЕМ АЭРОДРОМАМ ТЧК ТУРИСТСКИЙ ОДНОМОТОРНЫЙ АППАРАТ "МОНЬЕ-СОРАН" ТИПА "СТРИНГЕР" СИНЕ-БЕЛЫЙ УГНАН СЕГОДНЯ ДНЕМ ИЗ АЭРОКЛУБА МАССИЛИИ ТЧК ВИДЕВШИМ СРОЧНО СООБЩИТЬ ТЧК КОНЕЦ".
Памье перечел радиограмму еще раз, помедленнее.
Сомнений нет, Тревье, — сказал он. — Это был именно сине-белый "монье-соран". Значит, наши пассажиры его угнали? Ну что же, недалеко они улетели!
Наверное, управлять толком не умеют! Но зачем он им понадобился?
Я не удивлюсь, Тревье, если окажется, что У них совесть нечиста и они хотели перебраться в Испанию тайком, минуя таможню…
На борту "Бура" словно бы ничего не изменилось.
С тех пор как таинственные тени покинули кубрик на полубаке, прошло минут десять.
Ни сигнальщик, ни рулевой ничего не заметили со своих постов.
И потому, когда на голову рулевого обрушился мощный удар, а второй матрос вздрогнул от шороха за спиной, ни один, ни другой не успели оказать сопротивление или хотя бы забить тревогу.
Они упали почти одновременно, рядом. И.у обоих на лицах застыло недоумение: за что с ними так обошлись? Это было последнее, о чем они подумали.
"Бур" резко накренился.
Тревье покачнулся, задев капитана локтем.
Вы что это, Тревье? — недовольно буркнул Памье.
С рулевым, наверное, что-то приключилось, — отозвался радист.
Не нравится мне это… Совсем не нравится! — проворчал капитан, вставая. — Да еще Порьон куда-то провалился. Он давно должен быть здесь!
И тут дверь рубки резко распахнулась…
Мишель в это время спокойно дремал. Когда корабль качнуло, мальчик в испуге вскочил, но тут же со стоном повалился на постель, ударившись лбом о перекладину верхней койки.
Машинально ощупав голову, он обнаружил, что на лбу выросла огромная шишка.
"Ну, я и идиот! — разозлился Мишель. — Второй "фонарь" за день!"
Хотя мальчик уже проснулся, соображал он туго. Как будто от удара все мысли вдруг вышибло из головы и они разлетелись в разные стороны, словно бильярдные шары.
Сердце у него колотилось, дышать было тяжело. Он заворочался, стараясь пристроить голову так, чтобы больное место не касалось подушки.
Даниель спокойно похрапывал на верхней койке. Мишель закрыл глаза, в который раз обругав себя за то, что так глупо потерял таблетку.
И тут где-то совсем рядом грохнул выстрел. По крайней мере Мишелю показалось, что это был именно выстрел.
От удивления он окончательно проснулся… и чуть было снова не шарахнулся лбом о перекладину!
Что происходит? — прошептал он в тревоге, прислушиваясь.
Определить, сколько времени прошло между тем, как корабль накренился, и выстрелом, мальчик не мог.
Где-то над головой, кажется, в рубке, раздались быстрые тяжелые шаги. Они гулко стучали по металлической обшивке: бом, бом, бом…
Потом снова наступила тишина.
Даниель! — вполголоса позвал Мишель. — Даниель, ты слышишь?
Но тот не отвечал.
"Конечно, спит себе и видит чудесный сон! А все кошмары — на мою долю!"
Снова какой-то неясный шум… Мишель не понял, что это было. Может, смена вахты на капитанском мостике?
"Но тогда бы колокол пробил. А если не вахта, то что же?"
Устав от напряженных размышлений, Мишель решил, что ему просто послышалось. Если бы кто-то действительно выстрелил, на судне начался бы переполох; а сейчас до мальчика доносились лишь размеренный шум машины да успокаивающий перестук гребного винта.
Судя по всему, жизнь на борту "Бура" шла своим порядком.
Но, несмотря на кажущийся покой, заснуть Мишелю не удавалось.
Он лежал без сна, взволнованный, раздраженный, к тому же ужасно мешала шишка, в которой при каждом ударе сердца пульсировала боль.