– Ой, а кто это? – удивилась Каролина.
– Карлики, – ответила Фенелла. – Они здесь с тех самых пор, как я вышла замуж за твоего прадеда. Карлики следят, чтобы каждая лампа горела ровно и не коптила.
– Но зачем их столько?
– Прадед очень хотел, чтобы в любое время дня и ночи коридор, который вел в мою половину покоев, был ярко освещен. Вот и все. Он чуть не довел идею до абсурда. Впрочем, об этом мы с тобой говорить не будем.
Скоро коридор кончился, и принцесса увидела комнату Фенеллы. Здесь было очень просторно и чисто.
– Тебе нравится у меня? – спросила прабабушка, с какой-то тревогой глядя в глаза Каролине.
– Очень! – с чувством ответила девочка.
Она заметила, что в комнате Фенеллы нет ни одного зеркала. Каролина только хотела спросить об этом прабабушку, когда та вдруг повернулась к ней и сказала:
– Я не просто пригласила тебя в гости, моя девочка. Прежде всего мне нужно предупредить тебя о том, что скоро замок твоего отца будет разрушен, и вообще... Много разных событий – приятных и не очень, произойдет в твоей жизни этой весной. Нет, ничего не говори. Чему суждено случиться, тому не миновать.
– Но я хочу узнать, что именно угрожает замку! Может, мне стоит предупредить охрану, или выслать гонца к папе?
– Ты ничего не изменишь. И твой отец – тоже.
– Но тогда какой смысл в том, что я буду об этом знать?
– Смысл в том, что у тебя есть я, прабабушка Фенелла. Об этом тебе следует помнить всегда.
– Вы будете мне помогать?
– У меня есть кое-какие связи, – улыбнулась прабабушка.
Вдруг какая-то прозрачная пелена промелькнула перед глазами девочки. Каролина зажмурилась, а когда открыла глаза снова – Фенелла стояла у высокого, во всю стену, окна и настороженно смотрела вдаль.
Заметив на себе взгляд принцессы, она повернулась к ней и несколько мгновений ласково смотрела на девочку.
– Ну вот, – вздохнув, сказала Фенелла, словно только что сделала какую-то очень важную и трудную работу, – Теперь тебе пора.
– Уже? – принцесса не могла скрыть разочарования.
– Да, – просто сказала прабабушка. – Теперь ты знаешь, как меня найти. А на прощание...
Фенелла приблизилась к Каролине. В руке у нее оказалась полная пригоршня лепестков чайной розы.
– Это тебе, – прошептала Фенелла. – Прощай.
Каролина еще хотела спросить, как же она одна пойдет через коридор с карликами, но вдруг какой-то ласковый вихрь закружил ее. Принцесса сильнее прижала к себе лепестки, чтобы не растерять их, и почувствовала в груди приятное тепло.
– А температура, слава тебе, Господи, пропала, – зачем-то сказала Фенелла.
– Могли пропасть только симптомы. А болезнь осталась внутри, – проскрипел невесть откуда взявшийся карлик.
Он поднял свою кривую палку над головой, словно замахиваясь.
– Фенелла! – закричала Каролина.
– Ну вот, видите! – раздался шепоток карлика. – Это как раз и есть то, о чем я вам говорил.
...Принцесса проснулась словно от толчка.
Ей показалось, что она спала с открытыми глазами – так внезапно она увидела перед собой оторопевшее лицо нянюшки Дульсибеллы и какого-то неприятного серолицего мужчины с обширной лысиной и длинными седыми волосами по бокам вытянутого черепа.
– Святой Патрик! – всплеснула руками нянька. – А мы испугались, что ты в обмороке.
– Да она и была в обмороке, – с нажимом произнес серолицый тип, и Каролина поняла, что они тут, видимо, жарко спорили, пока она спала.
– Это Педиатр Нилбог, врач из Гасторвилля. Он любезно согласился помочь тебе встать на ноги, – сказала Дульсибелла.
Каролина неожиданно широко улыбнулась.
– А я уже здорова, нянюшка.
Глава 9Ястреб из Гасторвилля
Граф де Кикс привык брать от жизни все, что плохо лежит. А Студеная Лощина, по его мнению, лежала из рук вон плохо. Как, впрочем, и все королевство Дамиана IV Овчарника.
Сколько граф себя помнил, столько ему не терпелось вступить во владение замком Дамиана.
Сначала де Кикс подумывал о том, чтобы стать зятем Овчарника, взяв в жены Каролину. Но загвоздка вся в том, что сейчас девчонке только десять лет, а четырнадцать ей исполнится, следовательно, через четыре года. Целых четыре года ждать граф не мот. Не мог, и все тут!
Он пробовал идти на Дамиана Овчарника войной. Выходило очень смешно: Дамиан созывал на эти сражения всю свою родню и всех своих знакомых. Как на представление жонглеров. Он рассаживал всех в крытые повозки, чтобы в случае дождя зрители не разбежались. Потом выезжал на поле боя и разбивал наголову войска де Кикса... А потом выезжал, чтобы раскланяться перед уважаемой публикой.
Дамиан – напыщенный индюк. Природа ему много чего дала, но он не был бы напыщенным индюком, если бы сумел всем этим распорядиться как следует.
Только граф де Кикс знает истинную цену каждому проявлению благосклонности со стороны природы, Господа Бога или Его Темнейшества Люцифера! О, он не дурачок! Де Кикс бережет каждую крупинку ума, которую отжалела ему природа, каждый миг удачи, на которую нет-нет да расщедрится прижимистая судьба.
– Я рассчитываю каждый шаг на несколько ходов вперед, – говорит он обычно своим новым знакомым (то есть тем, кто не успел узнать его получше) с самым важным видом.
Затем он продолжает развивать свою мысль примерно в таком русле:
– Я решил так: коли я народился на свет, то народу это, значит, было нужно. Ко мне и сейчас приходят совсем незнакомые люди, и говорят: нужен ты нам, де Кикс, прямо позарез. Я привык народ уважать. А раз гак, то я выламываю ограду и начинаю рассредотачивать силы. И что удивительно: народ – он меня понимает. Парод – он так и говорит: ты, сэр де Кикс, можешь нас душить и ломать. Потрошить нас можешь опять-таки. По только – чтобы честно... А я что? Я – всегда. Я – честно. Душу и ломаю. Потрошить опять-таки случается. Но в глаза всегда честно скажу – ты, народ, меня уважаешь? А народ мне тоже в глаза – да, говорит, де Кикс, уважаю, причем сильно.
Хозяин Гасторвилля дома бывал редко. Чаще его можно было увидеть в Стране Басков, или в Ломбардии, или в предгорьях Альп – везде, где только шли какие-нибудь раздоры, война, эпидемия чумы или свинки. Короче, там, где была возможность поживиться.
– Я – человек творческий, – говорил де Кикс. – На одном месте усидеть мне трудно... Люблю приключения!
Приключения обычно заканчивались для него плачевно. Граф не раз бывал избит и доставлен домой в повозке. Но бывало и так, что де Кикс возвращался в Гасторвилль верхом на белой лошади, и черные рабы- мавры в набедренных повязках несли вслед за ним огромный сундук с награбленным добром (хотя правильнее было бы сказать – злом, потому что добро награбленным не бывает)... Отсюда, из этих потемневших от времени сундуков, и черпал граф де Кикс средства к своему существованию.
Однажды он вернулся из похода в удовлетворительном, как говорят врачи, состоянии, но не стал устраивать по этому поводу большое шоу. Де Кикс приехал ночью. На копыта его лошади были надеты мешочки с отрубями, чтобы те не стучали. За графом следовали несколько темнокожих нубийских рабов, которые несли на себе огромный сундучище, по внешнему виду напоминающий гроб.
Единственным звуком, который раздавался в ночи, было пыхтение рабов. Видно, сундук нагрузили изрядно.
После этого де Кикс несколько дней вообще не выходил из своего замка. Деревенские кумушки видели, как четыре рудокопа из шахтерского поселка стучались в ворота Гасторвилля. Но ведь гора Ферри внутри уже пуста, верно? Ни золота, ни драгоценностей там не откопаешь. Даже ржавую кирку, которая валялась в шахте, и ту унес с собой Дамиан Овчарник, когда был мальчишкой... Зачем, спрашивается, стучались рудокопы?
Примерно в то же время в Гасторвилле, где граф сроду не держал никакой прислуги, кроме своих чернокожих молодцев, появился этот Педиатр Нилбог. Рост господина Нилбога был ровно настолько ниже среднего, чтобы его обладателя нельзя было отнести ни к нормальным людям, ни к нормальным карликам.
Господин Нилбог в отличие от графа не чурался общения с жителями окрестных деревень. Он был завсегдатаем нескольких трактиров и даже состоял в каком-то из сельских клубов.
Что говорили по его поводу сельские кумушки? Конечно, свое дело этот тип знал хорошо. Старушки-знахарки, вся гордость которых состояла в том, что они могли на расстоянии морской мили отличить ромашку луговую от ромашки лекарственной, чуть не молились на Педиатра Нилбога. Он обладал самой полной коллекцией лечебных трав на всей северной части острова. И, разумеется, знал, как ею пользоваться. Однажды господин Нилбог поставил на ноги деревенского кузнеца, которого на окраине Эрмсби поймал медведь-людоед и отделал так, что когда раненого несли домой, кости его дребезжали, словно битое стекло в мешке.
Во всем остальном Педиатр Нилбог был пренеприятнейшим типом. Когда его настроение падало хоть на один миллиметр ртутного столба, он мог нахамить и даже ударить. За столиком в трактире господин Нилбог сидел, как правило один. После кружки эля он забирался на стол, и требовал, чтобы его уважали... Кстати, за лечение кузнеца Педиатр содрал с семьи пострадавшего пятнадцать золотых. Если бы за кузницу, которую пришлось продать, чтобы уплатить по счету, дали не пятнадцать, а двадцать монет – Нилбог взял бы двадцать. Кузнец потом подсчитал, что в то время, когда медведь трепал его на околице, у него было больше шансов выжить, чем сейчас, когда он и его семья остались без всяких средств к существованию... Семье кузнеца в конце концов пришлось все-таки уйти из этих мест.
Ну а для графа де Кикса Нилбог был, судя по всему, лучшим другом. Во время своих отъездов он оставлял Гасторвилль на попечение этого человека. Нилбога просто распирало от гордости. Он разъезжал тогда по окрестностям на вороном жеребце, и всем встречным делал ценные замечания.
...Последний приезд де Кикса и в самом деле был необычным. Дело даже не в том, что в окнах горел ослепительный белый свет (алхимией тогда не занимался только архиепископ Кентерберийский). И не в том, что граф прибыл глухой ночью. Странным был багаж де Кикса. Он привез с собой восемь тяжелых телег с толстыми дубовыми брусьями и кучу строительного инструмента.