даже мешала ехать. Обычно, когда Дронов радовался, онжал нагаз ивовсе горло пел «Вот кто-то сгорочки спустился». Аэта радость как-то несовпадала нислихой ездой, ниснародной песней. Петрович взял вправо, остановился, выключил мотор. Онприслушался ксебе иулыбнулся. Еслибы кто-то вэтот момент присмотрелся кнему, 50-летнему мужику, могущему согнуть впальцах гвоздь-сотку, тоэтот кто-то подумалбы, что Петрович через наушники слушает какую-то очень важную идолгожданную новость. Иоттого глаза его ничего невидят, хоть ишироко раскрыты, алицо блаженно улыбается.
Эх,город, город. Тывзметнулся внебо домами истроительными кранами, носовсем незнаешь обином Небе, накотором ободном покаявшемся грешнике все Ангелы радуются. Тыподгреб ксебе миллионы людей исмотришь наихсуету, как нарастревоженный муравейник. Нотыникогда незаметишь вэтой толкотне одного остановившегося муравья, ошеломленного чувством вечности. Впрочем, какой стебя спрос? Ведь исами снующие муравьи этого, остановившегося, незамечают.
Петрович вышел измашины иосмотрелся. Онтормознул недалеко отмаршрутной остановки. Рядом копошился продуктовый рынок, инаостановке стояло немало людей ссумками, полными только что купленной еды. Видно, маршрутки долго небыло. Внимание Дронова привлекла одна старуха. Одежда наней была тепла непосезону, еесумка была почти пуста, асама она стояла согнувшись иопираясь напалку. Глаз небыло видно. Ихскрывали солнцезащитные очки, нобыло понятно: если ихснять— навасбы взглянули глаза человека, незнающего, зачем онживет иуставшего отэтой мысли.
Ольга Семеновна— так звали женщину— действительно незнала, зачем она живет. Всего неделю назад она похоронила единственного сына. Костя был трезв ипереходил дорогу вположенном месте. Авот «джип» нетолько ехал накрасный, нои,сбив человека, неостановился.
Невестка после развода жила отдельно иединственную внучку кОльге Семеновне непускала. Женщина стояла вожидании автобуса, новтоже время ехать впустую квартиру нехотела. Машина, остановившаяся под носом, звуком своих тормозов заставила Ольгу Семеновну вздрогнуть.
— Садись, мать, подвезу.
Народ наостановке оживился. Молодые женщины идевушки, видя подъехавшую «Волгу», были готовы клюбой ситуации, нотолько некэтой. Некоторые изних подумали, что шофер шутит, подтрунивает над бабкой, анасамом деле «кадрит» кого-то измолодых. Одна или две даже заулыбались иодновременно свызовом иожиданием уставились наПетровича.
Надо отметить, что Дронов ивсвои 50был красив той мужеской красотой, которая женщинами несозерцается, ачувствуется нарасстоянии. Онмог нерассыпаться вкомплиментах, быть немногословным испокойным. Женщины все равно замечали его икнему тянулись. Ноэто были дела прошедшие. Асейчас Петрович спрашивал неверящую своим ушам старую женщину, где она живет, ипредлагал подвезти.
Ольга Семеновна читала вгазетах ислышала потелевизору оразных маньяках иубийцах, состарушками налавочке песочила наставшие злодейские времена начем свет стоит, ноДронову она сказала адрес исбольшим трудом, кряхтя иохая, залезла вмашину. Машина тронулась, оставив позади одних людей улыбающимися, других— пожимающими плечами. Подороге старушка медленно рассказывала свою беду, аПетрович по-шоферски прикидывал, как долго салон его «Волги» будет хранить смешанный запах лекарств, мочи инафталина.
Когда приехали, Павел Петрович помог женщине выйти изачем-то сунул ейвруку 20долларов («заначка» вправах навсякий случай). Потом, стыдясь собственной доброты инемного жалея оботданных деньгах, сел вмашину, сдал назад илихо выехал издвора. Наэтот раз нитепла, нирадости небыло. Была жалость кстарому человеку, брезгливость отзапаха, оставленного этим человеком, иеще сложная смесь изразных чувств, вкоторых Петрович решил неразбираться. Онуже начал понимать, что попал втакую Страну чудес, где далеко невсе поддается пониманию.
Зато радость была уОльги Семеновны. Рассудок говорил ей,что это сон, но20долларов вкармане рассудку противоречили. Иеще было тепло вгруди ихотелось плакать. Хотелось поблагодарить, поцеловать руку, поклониться. Идаже нешоферу (его старушка толком инеразглядела), акому-то другому.
В тот вечер Ольга Семеновна невключила телевизор инестала смотреть сериал. Она зажгла возле фотографии сына свечу идолго молча сидела накухне. Ейбыло спокойно. Уже совсем поздно, часов водиннадцать, позвонила невестка исказала, что завтра приведет Катю— внучку.
Старушка.
Старушка, что называется, зажилась. Допоследнего усебя вселе вставала спетухами, возилась подому ивозле дома итолько снаступлением холодов позволяла внукам забрать себя назиму вгород. Кконцу поста городская квартира уже мучила её,хотелось навоздух, кземле, ксвоей хатке, которую перед Пасхой нужно было ипроветрить, иубрать, иукрасить. Ноэтой весной домой еёнеотвезли. Ослабла бабушка. Ослабла вдруг сразу, как будто сила ушла изнеё так, как уходит воздух изразвязанного надувного шарика. Сначала она вставала иходила поквартире, восновном дотуалета иобратно. Затем иэтот путь стал для неё непосильным. Маленькая итихая, как больной ребёнок, она лежала вотведённой для неё комнате. Внуки вставали рано и,попив чаю, уносились наработу иподелам. Правнук уходил вшколу. Поэтому для старушки наняли сиделку, итаухаживала забабушкой. Веёкомнате было чисто итепло. Ела она мало, меньше младенца, иежедневным занятием еёбыло смотреть вокно напротив ичитать попамяти молитвы.
Такой яиувидел её,высохшей, сзаострившимися чертами лица, лежащей наспине исмотрящей прямо перед собой. Меня пригласили еёпричастить. Зная поопыту, что люди часто зовут священника кбольному, когда тот уже ниесть, ниговорить неможет, тоесть неможет ниисповедаться, нипричаститься, яспросил перед приходом, можетли она исповедоваться. «Она унас очень набожная, исейчас только иделает, что молится»,— отвечала внучка.
В условленный день меня забрали изцеркви ипривезли кстарушке. Помоей просьбе столик возле кровати застелили, поставили зажжённую свечу истакан, вкотором надонышке была тёплая вода— запить Причастие. Затем внучка смужем исиделкой вышли, имыостались вдвоём.
«Выслышите меня, бабушка?»— спросил я.Вответ она кивнула игубами сказала «чую». Теперь нужно было задавать вопросы, спрашивать огрехах, обо всём том море всевозможных ошибок, которые сознательно инесознательно совершаются людьми, икоторые, как цепи нарабах, висят налюдских душах. Язадал один вопрос, другой... Старушка ничего неответила. Она продолжала смотреть прямо перед собой, только руки сложила ладонями вместе так, как ихскладывают назападе, когда молятся. Это были руки, работавшие тяжело ивсю жизнь. Ячасто видел такие руки устариков, перекрученные ревматизмом, худые, совспухшими венами, ивсегда мне хотелось ихпоцеловать. Историю ХХвека сего коллективизациями, трудоднями, войнами, бедностью, молчаливым терпением можно учить, нечитая книг, только глядя наруки стариков, всё это переживших.
Бабушка вдруг зашевелила губами, иясклонился кней, стараясь расслышать хотябы слово. «Замолитв святых отец наших, Господи Иисусе Христе, помилуй мене». Старушка молилась, молилась так, как еёучили родители или парох, стеми особыми выражениями, которые встречаются встарых молитвенниках, изданных где тововремена Первой мировой. Она прочла «Трисвятое», дошла до«Отче наш» ипрочла Господню молитву отчётливо. Затем стала читать Символ веры. Яслушал. Там тоже попадались старые слова, сохранившиеся ещё совремён Димитрия Ростовского. Вместо «нас ради» яуслышал «нас диля человек инашего диля спасения». Это было трогательно икрасиво. Человек достиг заката земной жизни, готовился встретиться сБогом иуже немог говорить, новсё ещё мог молиться. Человек молился, повторяя слова, совремён детства повторённые уже неодну тысячу раз. Какие грехи она совершила? Какие изних оплакала иисповедала? Закакие понесла очистительные скорби, хороня родных, болея, тяжко трудясь? Врядли ямог уже это узнать. Нонельзя было непричастить эту сухонькую ибеспомощную женщину, лежавшую перед моими глазами имолившуюся, сложив подетски руки.
Не поворачивая головы инеменяя выражения лица, она приоткрыла рот, чтобы принять Святые Тайны. Затем покорно запила, два раза глотнув тёплой воды изстакана, который яподнёс кеёустам. Когда ястал читать «Ныне отпущаеши», старушка, словно закончив работу исобираясь отдыхать, закрыла глаза иопустила руки вдоль тела.
Уходя, япоговорил свнучкой отом, как поступать, «если что», и,отказавшись отчая, попросил отвезти меня вхрам. Пока мыехали поузким улицам перегруженного машинами города, мне хотелось думать оМарии Египетской, которая просила Зосиму перед тем, как еёпричастить, прочесть молитву Господню иСимвол веры.
Бабушка отошла наСветлой седмице. Мыспсаломщиком пели над ней Пасхальный канон, иказалось, что она вот-вот приоткроет уста иначнёт шёпотом повторять занами: «Смерти празднуем умерщвление, адово разрушение, иного жития вечнаго начало и,играюще, поем Виновнаго...»
На девятый день внучка смужем исыном была унас вхраме, имыслужили панихиду. Также было инасороковой. Всороковой день после молитвы яспросил увнучки, как ихдела, как жизнь, как правнук отнёсся ксмерти старушки.
— Всё хорошо, отче,— ответила она,— только кажется, будто кто тоотнял унас что то.Бабця (она назвала еёпоместному) немогла нам уже ничем помочь. Дамыине хотели отнеё никакой помощи. Нозатепару месяцев, что она унас доживала, унас так хорошо пошли все дела, ипобизнесу уменя, иумужа наработе. Атеперь как тостало тяжелее, тотут проблемы, тотам. Может, нам кто то«сделал» какие топакости?
Мы поговорили сней минут десять, ияпопытался разубедить еёвчьём тонедоброжелательстве ивозможной ворожбе. «Увас дома,— сказал яей,— несколько месяцев была смиренная инепрестанная молитва. Атеперь молитва прекратилась. Хотите помощи, начинайте молиться сами, как молилась она».
На том мытогда ирасстались. Ядал себе слово незабыть тот случай инепременно рассказать онём прихожанам. Рассказать отом, как полезен бывает кажущийся бесполезным человек, и