— Что совсем с дедушкой-домовым не справляешься?
— С дедушкой? Да дед меня так любил, что уж точно не стал бы душить от любви.
— Может, ты его место любимое заняла? — рассмеялась подруга. — Постой, а ты не голодная спать ложишься? Может, это тебя кошмары мучают?
— Ну ты издеваешься? Подскажи, как мне выжить здесь пару ночей до отъезда?
— А ты с ним поговорить попробуй, — таинственно пропела подруга.
Деваться было некуда. И начала с невидимым постояльцем длинный разговор.
О том, как, сидя на этом же месте, наблюдала за бабушкой, когда после первого мороза она шинковала капусту. О том, когда замешивала тесто, а я подперев ладонью щеку, спрашивала:
— А сколько ты муки положила? А сахару?
— На глаз, внученька, всё на глаз.
Вот сейчас я сижу здесь и вижу, сквозь года, бабушку, которая ловко сбивает подушку теста, шутя, оставляет на моём любопытном вздернутом носу метку из муки.
Всё это несколько раз рассказывала Алексу, до мельчайших деталей. Он находил этот бабушкин жест таким милым, что каждый раз, когда мы готовили по выходным равиоли с творогом и шпинатом, метил мой нос мукой.
Потом рассказала домовому, как мне повезло с мужем и сколько счастья испытала за эти десять лет. И ничего не хотела бы изменить. Ни черточки. Похоже, мой рассказ пришёлся по нраву и следующей ночью я спала спокойно.
Может, потому что почистила лампадки в красном углу и зажгла их. А, может, потому что положила в изголовье бабушкину икону. Умиротворение и беззаботность вернулись ко мне в этот день перед концом года.
Наутро мне позвонили. Я не сразу узнала хриплый, потерянный голос свёкра.
— Ева, это хорошо, что ты прилетаешь. У Алекса тяжёлая травма позвоночника.
Заметила, как он крепится и сдерживает рыдания, но мне это известие показалось чужим. Нет, оно не могло иметь отношение к нам с Алексом. Это какая-то ошибка! Чья-то злая, неудачная шутка. Остаток вечера провела в поисках ближайшего рейса до Флоренции, не понимая до конца, что на самом деле произошло. А, когда вечером муж так и не перезвонил, со мной случилась истерика.
Ревела и корила себя за то, что решила уехать в преддверии праздников. Потом проклинала свое эгоистическое желание испытывать счастье рядом с ним, не желая иметь детей, не вступая в дискуссию по поводу его любви к риску. Да, я была долбанной пермессивисткой3, как назвала свекровь, смотрящей на мир сквозь розовое стекло. И слишком верила в любимого. Час расплаты настал.
Немного успокоившись, представляла Алекса в инвалидном кресле. Как помогаю проходить реабилитационную терапию, терпеливо выдерживаю его срывы, заостряя внимание на даже самых маленьких прогрессах. Как буду катить по набережной Арно4, любуясь творениями Брунеллески, а вконец уставшие, найдём какой-нибудь милый ресторанчик, чтобы отведать эксклюзивное блюдо дня от шеф-повара, смеясь, да вспоминая наши веселые путешествия по миру.
Мы справимся. Я была готова на всё, чтобы вернуть своё счастье.
Прилетев во Флоренцию, я нашла первое такси. Слёзно просила водителя поторопится. Но опоздала.
У входа в палату встретил свёкр с зелёным лицом и белыми, как подмосковный снег, волосами:
— Ева, крепись. Он умер. Всего пятнадцать минут назад.
Алекс не дождался меня. Тело мужа остывало. Тогда я накрыла его собой. Завыла на всю больницу раненой медведицей. Пока за ним не пришли двое здоровенных санитаров с каталкой. Какой-то врач и медсестра отняли меня от Алекса. Вкололи успокаивающее. Поместили в другую палату. Остальное плохо помню. Как и новый семейный статус в документе — «вдова».
Два ужасных года я привыкала к тому, как жить, когда твоё счастье уходит. Вместе с ним померкли живые краски мира, вкус к жизни, неясные цели. И мечты.
Одним солнечным утром, следуя внутреннему позыву, взяла в руки блокнот с дедом Морозом, похожим на Альберто Сорди. Его глаза почему-то показались мне знакомыми, даже родными. И принялась писать любовные истории. Они были разными, как и моменты моей семейной жизни. Но обязательно заканчивались счастливо. А главным героем непременно становился Алекс. Моё счастье отныне переселилось на страницы книг, где я оживила своего мужа.
Теперь мне пишут люди, что я сумела сделать их счастливыми. И подарить надежду. Она снова вернулась, когда я почувствовала себя нужной. Так у меня появилась мИссия.