Коридор стал шире, впереди показалась лестница. Мэтью поднялся по ней вслед за Оберли, и вскоре они были у двери. Слуга повернул ручку, и Мэтью вместе с ним вошел в комнату, где даже самый мягкий свет, казалось, грубо нарушал покой умирающего.
В спальне горело несколько свечей. Комната была просторная, на полу лежал ковер, красный цвет которого подчеркивался золотой каймой. Мебель была темная, тяжелая. Под высоким потолком с открытых балок свисали флаги, украшенные, возможно, эмблемами коммерческих предприятий и доходных промыслов. На стенах висели огромные картины. Тут трехмачтовый корабль сражался с волнами на фоне залитого лунным светом неба, там четверо джентльменов сидели за столом с кучей золотых монет посередине, поглощенные какой-то карточной игрой. От двери до кровати с балдахином было так далеко, что тут, казалось, вполне могла бы пригодиться карета. Рядом с кроватью в круге света стояло черное кожаное кресло, и когда вошел Оберли, а за ним Мэтью, навстречу им с этого кресла поднялся человек с серебристыми волосами, одетый в серый сюртук.
— Доктор Захарий Баркер, — представил его Оберли. — Все последние дни он здесь, рядом с моим хозяином.
Они подошли к кровати. Баркеру было лет шестьдесят, он был подтянут, спину держал прямо, на нем были очки с квадратными стеклами. Серебристые волосы падали ему на плечи. У него был волевой подбородок и голубые глаза — молодые, ясные, умные. «Это не сельский врач», — подумал Мэтью. Скорее всего, он из Бостона, а может быть, его даже выписали из Англии.
— Добрый вечер, — сказал Баркер, кивая Мэтью. Взгляд у него был любопытный, но не бесцеремонный. — А вы…
Он протянул руку.
— Мэтью Корбетт, к вашим услугам.
Мэтью пожал ему руку — от такой силы лет десять назад, наверное, можно было бы упасть на колени.
— А. Приехали из Нью-Йорка — надо полагать, чтобы встретиться лицом к лицу со Смертью?
— Да, если я правильно понял свою задачу.
— Ну ладно. — Врач метнул взгляд на Оберли. — Чушь и двойной обман, но что поделаешь.
Тут раздалось:
— Корбетт?
Потом донеслось снова:
— Корбетт?
Голос, просипевший его имя, был похож на шелест сухого тростника на ветру. На одинокое эхо в пустой комнате. На стук костей на дне миски, из которой съели суп. На самую печальную ноту скрипки и на всхлип перед рыданием.
— Поговорите с лордом Мортимером, — сказал доктор Баркер и указал на кровать.
Мэтью до сих пор не смотрел в ту сторону, сознательно оттягивая этот момент. Он отдавал себе отчет в том, что между простыней и красным одеялом что-то лежит, но его разум пока не разрешал взгляду устремиться туда.
Но вот он повернул голову на пару дюймов влево и посмотрел на богача.
Может ли плоть стать жидкой, когда она еще держится на костях? Может ли она стать похожей на грязь, блестящей, испещренной темными пятнами, словно перезрелая груша, которая вот-вот сгниет? У этого человека она такой и была. А еще она была залеплена пластырями, очевидно закрывавшими язвы; были и открытые язвы — такие большие, что их не спрятать ни под пластырем, ни под пропитанной лекарствами тканью. И их было не сосчитать.
Лорд Мортимер явно похудел со времени своего последнего выезда на охоту: эти палочки не смогли бы удержать мушкет или даже пригоршню мушкетных пуль, а на этих костлявых ногах не устояло бы даже такое хрупкое тело. Тоненькие руки были сложены на костлявой груди, а над ней виднелись жилистая шея и бледное, как у трупа, лицо, заросшее седой бородой. Нос, казалось, уже проваливался, на губах белела какая-то мазь, нанесенная, чтобы заглушить боль от красных нарывов в уголках рта, а из-под клочков редких седых волос и блестящего от пота лба на Мэтью смотрели два глаза, в которых одновременно застыл ужас и теплилась надежда. Левый глаз был темно-карий, а правого не было видно под бледно-устричной пленкой слепоты.
Запах болезни, который Мэтью сразу почувствовал, войдя в комнату, здесь, у кровати, был таким сильным, как будто перед ним поставили тарелку тухлой, изъеденной червями говядины. Глядя на то, что осталось от лица лорда Мортимера, он засомневался в своем мужестве. Он не мог не задуматься: а не придется ли и ему когда-нибудь окончить свои дни вот так, и Боже упаси прожить хоть одно мгновение после того, как ты превратился во влажную разлагающуюся плоть, когда от кровати поднимаются, подобно отвратительным зеленым миазмам, запахи болезни, мочи и экскрементов.
— Помогите мне, мистер Корбетт, — прошептал богач. — Я знаю, вы можете.
Мэтью не сразу удалось открыть рот.
— Я сделаю все, что в моих силах, сэр.
«Чтобы что? — спросил он себя. — Безжалостно ограбить этого несчастного?»
— В ваших силах. — В голосе Баркера прозвучала странная нотка. — Оберли, — сказал он слуге, — я против этого… этого балагана. Вы ездили в Нью-Йорк, чтобы привезти сюда этого мальчишку? Посмотрите на него! У него же молоко на губах не обсохло!
— Захарий! — Даже когда смерть была так близко, лорд Мортимер был еще способен заговорить так, словно откуда-то издалека донесся раскат грома. — Я уверен… что Оберли сделал все, как я просил. И привез сюда… самого подходящего человека. Я знаю… — Ему пришлось замолчать, чтобы отдышаться — если так можно было сказать о его хрипе. — Я знаю все, что вы можете возразить. Я это учел.
— Бродд, это же фарс… Платить кому-то за то, чтобы…
— Ваши возражения приняты к сведению, — сказал лорд Мортимер.
Теперь его голос был похож на далекую канонаду. И добрый доктор опустил взгляд на свои сияющие черные сапоги, а потом стал разглядывать ухоженные ногти.
— Мистер Корбетт, — сказал умирающий, — мне просто нужно, чтобы вы… побыли здесь. Чтобы помогли мне… оттянуть время. И поговорили от моего имени со Смертью… когда она будет у двери.
— О Боже, — приглушенно, прикрыв рот рукой, произнес доктор.
— А Кристина придет. — Больной кивнул. — Да. Думаю, что сегодня. Я думаю, что… она придет.
— Сэр, в такую-то погоду? — Оберли подался вперед, чтобы поправить одеяло. — За окном бог знает что творится. Я не уверен, что мисс Кристина…
— Она будет здесь, — сказал лорд Мортимер, и на этом дискуссия закончилась. Несмотря на тяжелую болезнь, этот богач продолжал повелевать своим замком.
— Да, сэр.
Оберли был высокопрофессиональным слугой. Лицо его было серьезно и сумрачно; он был верным псом, знающим свое место. Он отошел и встал на почтительном расстоянии, готовый, когда понадобится, сделать все, что нужно.
Тоненькая рука пошевелилась. Медленно, как будто в агонии. Дрожа, она поднялась, призывая самого подходящего человека подойти поближе.
— Доктор Баркер не верит, — сказал Мэтью Корбетту умирающий. — Он… не знает. Того, что знаю я. — Единственный видящий глаз моргнул; где-то в глубине его все еще горел красный огонек. — Вы слушаете меня?
— Да, сэр, — последовал твердый ответ.
— Сюда придет Смерть. В человеческом облике. Как она пришла… за моим отцом. И… за моим дедом. Да. Я это точно знаю.
Мэтью ничего не сказал — от него и не ждали никаких слов. Он отметил, что на столе рядом с кроватью стоит открытый саквояж доктора, а рядом с ним разложено и расставлено множество поблескивающих инструментов, бутылочек с лекарствами, пакетиков с травами и баночек с мазями и разными таинственными составами. Увы, предотвратить неизбежное уже не мог ни какой-либо человек, ни какое-либо лечебное средство, пусть даже изобретенное врачом из Лондона. По тому, с каким трудом работают измученные легкие лорда Мортимера, Мэтью понимал, что неизбежное наступит очень скоро.
— Послушайте, — сказал голос с кровати, как будто природное умение разбираться в людях никуда не делось в этом человеке с тех пор, когда он, богоподобный, размашисто шагал по просторам коммерции. — Услышьте меня, — настаивал он. — Смерть пришла в человеческом облике за моим отцом. А отец… видел, как она… пришла к его отцу. Папа, — тихо выдохнул он. — Он всегда… всегда был так занят.
— Бродд, вам нужно отдохнуть, — сказал врач.
— Отдохнуть? Зачем? — Это было сказано почти запальчиво, и некоторое время лорду Мортимеру пришлось подышать медленно и ровно (чтобы удержать слабую хватку, которой он еще цеплялся за этот мир, подумал Мэтью). — Мистер Корбетт, — набравшись сил, снова заговорил больной, — я видел, как в комнату… где лежал на смертном одре мой отец, вошел один джентльмен. Мне тогда было десять лет. Это был молодой человек… хорошо одетый. Он вошел в комнату… а когда вышел, отец был мертв. Знал ли кто-нибудь этого человека? Или… откуда он взялся? Нет. Я стоял на улице… под дождем… когда он прошел мимо меня. Он посмотрел на меня и улыбнулся… И я понял… Я понял… что это Смерть прошла мимо меня. Отец всегда знал, что этот человек придет. О да… Я много раз слышал, как он… рассказывал, что видел, как этот человек вошел в комнату его отца. Молодой человек… хорошо одетый. Уверенный в себе, как он говорил. Потом он ушел… Пешком. Не было ни кареты, ни экипажа, ни лошади. И я видел то же самое. Того же, кто придет сюда… очень скоро. — Рука Мортимера потянулась к рукаву Мэтью. — Вы должны с ним поговорить. Чтобы у меня было время… помириться с Кристиной.
Послышалось рыдание, почти заглушившее голос, но лорд Мортимер подавил его.
— Моей дочерью, — едва слышно произнес он, теряя под собой почву. — Я должен увидеть мою дочь.
Оберли приблизился к постели:
— Погода, сэр. Погода ужасная.
— Она придет, — вяло сказал лорд Мортимер; силы покидали его. — Я знаю, она… доберется во что бы то ни стало.
Мэтью посмотрел на Оберли, и тот печально покачал головой. Когда он взглянул на доктора Баркера, тот пожал плечами.
На противоположной стороне комнаты были высокие окна, закрытые тяжелыми красными шторами. Мэтью подошел к одному из них, отодвинул штору и выглянул. Окно покрылось льдом. В сплошной тьме ничего не было видно. Он почувствовал, как кто-то подходит к нему сзади. Ясно было, кто это.
— Дочь может приехать сегодня? — тихо спросил Мэтью. — Живет ведь она в шести милях отсюда, да? — Далековато, чтобы ехать в такую ночь. Он подумал, что сам уже ответил на свой вопрос. — Может быть, она приедет завтра.