Чтобы исполнить пожелание некоторых наших корреспондентов, мы, как и во втором немецком издании, добавили к тексту перекрестные ссылки, которые позволят читателю легко и быстро обращаться к тем доказательствам, на которые опираются наши утверждения. Эти «тексты и памятники» можно найти в нашем первом издании. Те из них, которые были обнаружены или указаны с 1900 г., кратко перечислены в приложении с целью сообщить о них. Таким образом, эта небольшая книга может в некоторой степени послужить приложением к нашему корпусу митраизма. С той же целью мы внесли в число иллюстраций несколько новых изображений, статуй или барельефов, открытых в последнее время. В карте были сделаны уточнения, мы смогли внести в нее немалое количество новых названий. Мы надеемся, что эта работа, хотя и незначительная по объему, способна, таким образом, дать адекватное представление о результатах, полученных во все умножающихся исследованиях по рассматриваемой теме. В тот момент, когда я начал заниматься ею, один опытный археолог отговаривал меня от того, чтобы я приступал к такому неблагодарному исследованию. Сегодня я с удовлетворением могу констатировать растущий интерес, который вызывают эти долгое время пребывавшие в забвении памятники.
Я считаю своим долгом поблагодарить здесь авторов критических публикаций, которые оценили с благожелательностью, за которую я им признателен, мою работу о мистериях Митры, и выразили готовность признать, что данная реконструкция исчезнувшей религии опирается на объективные интерпретации, сполна охватывающие источники. В суждениях по такому до сих пор не ясному вопросу неизбежно проявилось некоторое расхождение во мнениях, и мои заключения, местами поспешные, могли показаться кому-то ошибочными в некоторых отношениях. Я во многом учитывал эти высказанные сомнения в моем пересмотре данной работы; если я не всегда считал нужным изменить свое мнение, то не потому, что не взвесил возражений моих противников, но лишь оттого, что в данной небольшой книге, где всякая пространная дискуссия была бы неуместной, я не всегда имел возможность оправдать свою точку зрения. Признаю, что несколько рискованно публиковать без ученого и подробного комментария рассуждения, требующие такого рода обоснования, пояснения и умеренности, однако, надеюсь, что читатель не слишком остро ощутит этот недостаток, неизбежный при всяком синтезе.
Тем не менее должен указать на один существенный вопрос, по которому в настоящее время я склонен изменить свое мнение. Я признавал, что астрономические истолкования священных изображений представляли собой лишь экзотерическую символику, разъясняемую массе верующих, в то время как высшим посвященным раскрывались персидские учения о происхождении и конце человека. В данное время я более склонен полагать обратное: маздеистские или анатолийские легенды, вероятно, являлись теми верованиями, которые служили пищей наивной душе народа, тогда как ученые теории «халдеев» составляли теологию более просвещенных умов. Так, к примеру, они, видимо, заменили в мистериях традицию, согласно которой умершие верующие уносились, подобно Митре, на колеснице Солнца над Океаном. Однако более научная эсхатология требовала признания того, что души поднимались на небеса через планетарные сферы, — т. е. чисто астрологической доктрины. На самом деле, нам всегда будет трудно понять, каким образом жрецам удавалось согласовать две религиозные системы, в действительности несовместимые. Мы, пытаясь без веры проникнуть в тайны святилища, всегда будем сталкиваться с такими трудностями, которые не останавливали адептов былых времен.
Брюссель, январь 1913 г.
Глава I. ИСТОКИ
В ту неведомую эпоху, когда предки персов еще составляли одно целое с предками индусов, они уже поклонялись Митре. Гимны Вед точно так же прославляют его имя, как и гимны Авесты, и, несмотря на все различие двух теологических систем, отраженных в этих книгах, ведийский Митра и иранский Митра сохраняют в них так много общих черт, что никто не усомнился бы в общности их происхождения. И та, и другая религия видят в нем божество света, почитаемое наряду с небом, которое с одной стороны носит имя Варуны, с другой — Ахуры; в нравственном плане обе они признают его хранителем истины и соглашений, антагонистом лжи и заблуждения. Однако священная поэзия Индии сохранила о нем лишь полустертое воспоминание. Ему непосредственно посвящен лишь довольно невыразительный отрывок. По большей части его имя возникает случайно, в сравнениях, которые выступают свидетельством его былого величия. Тем не менее, хотя его облик в санскритской литературе не столь ярко очерчен, как в зендских писаниях, эта расплывчатость черт не способна скрыть изначальной целостности его образа.
Согласно одной из последних теорий, этот бог, которого не знают европейские народы, даже не принадлежал к древнему пантеону ариев. Пара Митра-Варуна и пятеро других Адитьев, воспетые Ведами, также как и Митра-Ахура и Амеша Спенты, которые, согласно авестийским верованиям, окружают Творца, представляли собой ни что иное как солнце, луну и планеты, культ которых был заимствован индо-иранцами «у соседнего народа, превосходившего их в своих познаниях о звездном небе» — то есть, по всей видимости, у аккадцев или семитских народов, населявших Вавилонию. Но эту смелую гипотезу, вероятно, опровергает одно значительное открытие. Клинописные документы из Каппадокии показывают, что индоиранские боги Митра, Варуна, Индра и Насатья к XIV веку до н. э. уже почитались соседним с хеттами народом, митанийцами, обосновавшимися, несомненно, на севере Месопотамии. Итак, мы видим, что арии, с момента их первого появления на сцене истории, уже поклонялись Митре, и можем утверждать, что захватившие Иран племена неизменно продолжали отправлять этот культ с начала своего политического усиления и вплоть до обращения в ислам.
В Авесте Митра предстает божеством небесного света. Он появляется перед восходом солнца на скалистых вершинах гор; в течение дня он пересекает пространство небесного свода на своей колеснице, запряженной четверкой белых коней, и, когда наступает ночь, он все еще озаряет поверхность земли мерцающим отблеском, — «вечно бодрствующий, вечно бдительный». Он — ни солнце, ни луна, ни звезды, но своими «тысячью ушей и десятью тысячами глаз» он следит за всем в мире. Митра все слышит, все видит, он всеведущ и неподвластен обману. В моральном отношении благодаря естественной трансформации он сделался божеством истины и верности, которого призывают во время клятвы и который скрепляет договор и наказывает нарушивших свое слово.
Свет, разгоняющий тьму, возвращает на землю радость и жизнь; сопровождающее его тепло оплодотворяет природу. Митра — «хозяин широких пастбищ», которые он делает плодородными. «Он подает приумножение, он подает изобилие, он подает стада, он подает потомство и жизнь». Он разливает воды и заставляет произрасти растения; тому, кто почитает его, он приносит телесное здоровье, полноту богатства и одаренное благом потомство. Ведь он не только податель материальных благ, но и душевных достоинств. Он благодетельный друг, вместе с процветанием дарующий душевный покой, мудрость и славу и утверждающий согласие между своими верными. Дэвы, населяющие тьму, наряду с бесплодием и страданиями распространяют по земле все пороки и все нечистое. Митра, «бодрствующий неусыпно, защищает творение Мазды» от их происков. Он без устали сражается с духами зла, и дурные люди, которые им служат, на себе испытывают страшные последствия его гнева. С высот своей небесной обители он зорко следит за своими противниками; обладающий всем оружием, он обрушивается на них, рассеивает их и побивает. Он опустошает и разоряет дома порочных людей, он уничтожает племена и народы, ему враждебные. Напротив, для тех, кто ему верен, он является могучим союзником в их военных предприятиях. Удары их врагов «не достигают цели, поскольку разгневанный Митра отражает их», и он обеспечивает победу тем, кто, «свято приявшие наставление во Благе, благоговейно почитают его и приносят ему жертвенные возлияния».
Этот образ бога, покровительствующего войскам, который начинает преобладать в Митре с эпохи Ахеменидов, сложился, скорее всего, в те смутные времена, когда иранские племена еще воевали между собой; но он является лишь развитием более древнего представления о борьбе между днем и ночью. В целом представленный в Авесте образ древнеарийского божества, как мы уже говорили, близко напоминает то изображение, которое в менее определенных чертах рисуют нам Веды; и, следовательно, маздеизм никак не изменил свою первоначальную основу.
Тем не менее, если зендские гимны еще позволяют проследить истинную природу этого древнего светоносного божества, то система зороастризма в процессе усвоения его культа заметно снизила его значение. Для того, чтобы быть включенным в авестийский пантеон, он должен был подчиниться его законам. Теология подняла Ахура Мазду на вершину небесной иерархии, и с той поры не могла боле признавать никого ему равным. Митра не вошел даже в число шести Амеша Спента, помогающих верховному богу управлять вселенной. Вместе с большинством древних природных божеств он был причислен к сонму низших божеств — язатов, сотворенных Маздой. Митра был поставлен в связь с некоторыми обожествленными персонифицированными силами, которым персы привыкли поклоняться. В качестве защитника воинов он получил себе в сподвижники Веретрагну, олицетворяющего Победу; как хранитель истины — оказался связан с благочестивым Сраошей, Послушанием божественному закону, с Рашну, Справедливостью, и с Арштат, персонификацией Чести и Правдивости. Как божество, ведающее благосостоянием, он призывается вместе с Аши-Ванухи, Богатством, и с Паренди, Изобилием. Сопровождаемый Сраошей и Рашну, он защищает душу праведного от демонов, которые стремятся низвергнуть ее в преисподнюю, и вершит суд, чтобы позволить ей перейти опасный мост Чинват и подняться на небеса. Это верование иранцев породило представление об осуществляемом Митрой искуплении, которое мы обнаружим впоследствии в развитой форме на Западе.