– Ах, я не это имела в виду! – отмахнулась Татьяна. – Я думала о мужской неверности. Почему нужно было в город уходить в компании этого ужасного Бегишева? Неужели Антонина вас привлекает больше меня?
– Антонина доступна. – Алеша пришел на помощь Андрею. – Она тянется к мужчинам всем своим прекрасным телом. А вы уходите в тень.
– Я берегу тело для избранника, – ответила Татьяна.
Она не шутила.
– Андрюша провел день в городе в приключениях и деловых встречах, – сказал Гаврилин. – Он даже обедал с посольским работником.
Никто не оценил иронии Гаврилина.
Анастасия сказала, подбирая ложкой бульон:
– Совершенно противоестественный союз! Что их объединяет?
– А помнишь «Остров сокровищ» Стивенсона? – спросила Татьяна.
– Помню, но не понимаю.
– Там собрались совершенно случайные люди, чтобы искать сокровища.
– Закопанные Петром Первым, а то и новгородскими ушкуйниками на острове Готланд? – догадался Алеша.
– Но зачем им нужен старичок, похожий на Ленина? – спросила Анастасия.
– У него чутье на клады. Бывают же собаки, которые находят по запаху наркотики! – ответил Гаврилин.
– Он шутит, – сказала Татьяна, – ведь наркотики – органические! А он мертвенький.
– Андрюша должен нам помочь, – сказала Анастасия Николаевна. – Ведь он в душе не принадлежит к этому дикому сообществу.
– Как я могу вам помочь?
– Как русский человек русским людям, – сказала старуха. – Вы разделяете взгляды большевиков?
– Ни в коем случае! – ответил Андрей.
– Надеюсь, что, несмотря на вашу молодость, это отношение сложилось на основании жизненного опыта и вы не лицемерите.
– Не обижайся, Андрюша, – сказал Гаврилин. – Анастасия Николаевна бывает излишне эмоциональна.
– Излишней эмоциональности не бывает, – сказала Анастасия Николаевна. – Она бывает искренней и ложной. Меня же искренне волнуют проблемы нашего государства.
Андрей почувствовал, что разговор подходит к важной грани. Наконец-то он узнает что-то об этих дамах.
– Не лучше ли перейти к нам в каюту, у нас есть хорошее вино, – сказала Татьяна, – можем там побеседовать. А то тут слишком много любопытных глаз.
– Но тогда, – улыбнулся Гаврилин, – следует вести себя как настоящие конспираторы, как большевики. Уходим по двое – мы с Андреем сразу после вас. Идем сначала к себе в каюту.
Дамы согласились, что конспирация не помешает, а Гаврилин сказал Андрею, когда они шли к своей каюте:
– Я не знаю, что нам намерены сообщить милые дамы, но мне кажется, что компания Бегишева, куда ты попал по неразумию или недоразумению, – это не детский сад. Это опасные люди. Они ни перед чем не остановятся.
Андрей хмыкнул, соглашаясь.
– Чем меньше они будут знать, тем лучше. Мне даже кажется, что между ними и нашими дамами существует неприкрытый антагонизм.
И с этим Андрей согласился.
– Посидим у нас минут десять, потом пойдем в гости.
За иллюминатором горели окна – теплоход стоял в ста метрах от обыкновенных высоких жилых домов.
– Ты не чувствуешь, что угодил в историю? – спросил Гаврилин.
– Еще как чувствую. Но хотелось бы узнать побольше.
– Любопытство погубило кошку, как говорят англичане.
– Меня особенно не спрашивают, – сказал Андрей.
Он подошел к иллюминатору. Был бы бинокль, можно было бы поглядеть, как ужинают, спорят или укладываются спать прибрежные шведы – благо они не считали нужным закрывать ставни или шторы.
– Если тут есть конфликт, – сказал Гаврилин, – я предпочту быть на стороне дам.
– Ты вообще предпочитаешь быть на стороне дам, – согласился Андрей.
– Шутки – шутками, но Бегишев со товарищи – коммунисты.
– И одновременно спонсоры вашего круиза?
Андрей не поверил Алеше.
– Когда это мешало коммунистам? Особенно если этот круиз – прикрытие для важных дел.
– А кто такие Анастасия с дочкой?
– Ну уж не хуже, чем коммунисты.
И они отправились в гости к Анастасии.
У дам был люкс – двухкомнатный: страшный дефицит, так как начальствующие лица стремились завладеть люксами, как доказательством своей принадлежности к сливкам общества.
Дамы уже освоили его.
Комната была украшена фотографиями в темных рамочках, букетиком высушенных цветов, подносами, чашками и разной посудой, не приспособленной к качке.
– Садитесь, мы сейчас к вам присоединимся, – сказала Анастасия.
Она уплыла в туалет – слышно было, как там льется вода, заглушая голос Татьяны.
Татьяна вышла с подносиком, на котором стояли чашки. Анастасия принесла кофейник и нарезанный бисквит на тарелочке.
– Простите, что не можем принять вас достойно, господа, – произнесла Анастасия.
Она была в длинном гимназическом платье с белым отложным воротничком. Словно выпускница на вечере встречи. Татьяна была в джинсах. Ее резкому характеру и движениям больше подходила мальчиковая одежда. Женщины обычно чувствуют свой стиль.
– Мы очень благодарны вам, что вы здесь, – сказала Анастасия Николаевна. – Нам нужна помощь всех интеллигентных людей.
– Вот именно, – произнесла Татьяна, словно удостоверила принадлежность Андрея к интеллигенции.
– Угощайтесь, – пригласила Анастасия Николаевна. – Печенье мы в Копенгагене покупали. Как вы знаете, Дания славится своим печеньем. У меня в Дании живут родственники, там моя бабушка умерла.
Татьяна вмешалась в монолог Анастасии Николаевны:
– Никого не интересуют твои родственники за границей.
– Ах да. – Анастасия Николаевна повела в воздухе сухой изящной рукой. – Еще несколько лет назад в таком страшно было признаться.
– Сейчас никто ничего не боится, – произнес Алеша Гаврилин. Он держал печенье двумя пальцами, отставив мизинец. Андрей заподозрил Алешу в некоторой иронии, которая и выразилась в этом жесте. – Люди совершенно распустились. Один мой родственник признался в том, что у него дядя в Антарктиде.
– Такого не может быть! – серьезно возразила Анастасия Николаевна. – В Антарктиде живут только пингвины.
– Он утверждает, что его дядя – пингвин. Он обнаружил это уже в зрелом возрасте, подрядился в полярники, со станции «Мирный» сбежал под покровом полярной ночи и присоединился к стае пингвинов. С тех пор счастлив. По крайней мере пишет, что счастлив.
– Как так пишет? – Анастасия Николаевна находилась на зыбкой грани веры и неверия.
– Тетя Настя, – сказала Татьяна. – Вас разыгрывают самым постыдным образом.
– В самом деле?
Наступила неловкая пауза.
Анастасия Николаевна горько вздохнула, ущипнула себя за уголок воротничка, и губы ее беззвучно шевелились, словно она молилась.
– Короче! – сказала Татьяна и поставила на столик чашку. – Мы пригласили вас, Андрей Сергеевич, чтобы рассказать все без утайки. Потому что только так мы можем рассчитывать на вашу поддержку. Только взаимная откровенность рождает союзников.
– Слушайте, слушайте! – воскликнул Алеша Гаврилин, словно в английском парламенте. Он не мог удержаться от склонности к подзуживанию.
Татьяна поглядела на Анастасию Николаевну.
Та кивнула и продолжила речь племянницы.
– В Швеции, – сказала она, – сохранились некие ценности. И притом значительные.
– Вы не взяли клятвы с нашего друга, – предупредил Алеша – то ли шутил, то ли в самом деле напоминал.
– Нам не нужны клятвы. Мы разбираемся в людях, – возразила Анастасия Николаевна. – И полагаем, что Андрей не побежит к нашим противникам с информацией, даже если ему за это хорошо заплатят.
Андрей встретился со взглядом старухи – взгляд был ледяным.
– Я не просился к вам и не рассчитывал на вашу откровенность, – сказал Андрей. Ему уже не нравилось быть в эпицентре сомнительных интриг. Как будто сидишь на раскаленной сковородке, а несколько едоков стараются утащить ее к себе на обед.
– Достаточно, – сказала Татьяна. Кончиком языка она облизнула четко очерченные губы, совсем как пантера, готовящаяся к прыжку. – Андрей предупрежден и будет молчать. Можно обойтись без клятв. Существуют другие способы понимания. Если вам неприятно то, что здесь происходит, вы можете встать и уйти. Никто вас не удерживает, и ничто вам не грозит.
«Ничего, – уговаривал себя Андрей. – И на сковородке можно посидеть с пользой для дела».
Он отхлебнул кофе, зная, что все смотрят на него.
– Продолжать? – спросила Анастасия Николаевна.
Андрей понял, что тактически он эту маленькую битву выиграл. Они не получили от него ни заверений в преданности, ни попытки уйти.
– Говори, тетя, – сказала Татьяна.
– Эти сокровища были отправлены в Стокгольм большевиками в восемнадцатом году.
– В тысяча девятьсот восемнадцатом году, – уточнил Алеша.
«Как же я не догадался, – подумал Андрей, – что он из их компании. Это же очевидно!»
– Тогда только что закончились переговоры с немцами, и те продвигались в глубь России. И никому не было известно, остановятся ли они или возьмут Петроград. Ведь его некому было охранять.
– В те дни, – сказала Татьяна, – революционные части были годны только на то, чтобы сражаться с контрреволюционными бандами. Немцы проходили сквозь них, как нож сквозь масло.
– Ты хорошо училась, – заметил Гаврилин.
– Я еще и много читала. Для себя, – сказала Татьяна.
– Перепуганные диктаторы думали уже о том, как унести ноги, – продолжала Анастасия Николаевна. – Они не верили в победу революции. Они кричали на каждом шагу об этой победе, они готовы были расстрелять любого, кто ставил под сомнение их власть, но сами-то ни во что не верили.
– Еще кофе? – спросила Татьяна.
– Нет, спасибо, – сказал Андрей.
Морщинистые щеки Анастасии Николаевны раскраснелись, словно их покрасили акварелью. А глаза оставались такими же голубыми и прозрачными.
– Долгие годы никто не знал об этом преступлении большевиков, – сказала Анастасия Николаевна.
– Но подозревали. Были слухи, – сказал Гаврилин. – Я сам кое-что слышал. Но ведь в архив Политбюро не попадешь.