За первым же домом свернули налево, поехали вдоль него, затем еще раз повернули, на этот раз за теннисный корт, вдоль которого стояли машины.
Среди них и остановились.
– Выходим? – спросила Антонина.
– Помолчите, – сказал Аркадий Юльевич.
Он сидел неподвижно рядом с шофером. Андрей видел одинаковые крутые затылки обоих мужчин.
Затылок Аркадия Юльевича дрогнул, Андрей понял, что он вглядывается в зеркальце заднего вида.
По дорожке между домами медленно ехала малиновая «Вольво», словно искала места припарковаться, хотя проблем с этим не было.
– Вот и они, – сказал шофер.
«Вольво» проехала метрах в двухстах, но, видно, из нее не заметили машину советника – она удобно стояла в длинном ряду на стоянке и ничем из ряда прочих не выделялась.
– Ну какой дурак преследует на малиновой тачке? – вздохнул шофер. – Мог бы с таким же успехом оранжевый кар послать.
Иронию шофера никто не оценил.
Словно завороженные они смотрели, как малиновая машина остановилась на выезде из микрорайона, не решаясь уехать и не зная, где припарковаться.
Наконец встала сразу за теннисным кортом.
– Нам главное было, – сказал Аркадий Юльевич, – понять, на какой машине нас выслеживают и насколько они опытные.
– Ни хрена не опытные, – ответил шофер.
Остальные продолжали молчать. Потому что одно дело увидеть в американском кино преследование со стрельбой, другое – стать объектом такого преследования. У ограды корта остановился толстый белый кот в ошейнике и смотрел на Андрея, словно знакомый.
Первой нарушила молчание пассажиров Антонина.
– А они вооруженные? – спросила она.
– Нам это без разницы, – ответил шофер.
– Поехали обратно. По крайней мере им выбираться нелегко – минуты три потребуется.
– Что и требовалось доказать, – согласился Аркадий Юльевич. – Теперь держитесь!
И в самом деле последующие несколько минут были заимствованы из американского боевика.
Машина выскочила задом со стоянки и сначала крадучись, а потом набирая скорость рванула к шоссе. По шоссе мчались в город, но через километр свернули на улицу и пошли крутить по ней!
Малиновую «Вольво» они так и не увидели.
Но лишь когда снова оказались в старом городе, Аркадий Юльевич сказал:
– Вроде бы оторвались.
– Может, и оторвались, – согласился шофер.
Антонина не нашла ничего лучшего, чем захлопать в ладоши – так благодарят пилота пассажиры американского самолета после удачной посадки.
– Попросил бы потише! – оборвал ее радость Аркадий Юльевич. Теперь машина ехала спокойно, не спеша, как и все автомобили вокруг.
Через пять минут машина выбралась из потока и свернула на неширокую солидную улицу. Казалось, что она была сооружена в конце прошлого века одним архитектором, небогатым фантазией.
У одного из домов машина затормозила, втискиваясь между двумя «Вольво».
– Слушайте меня внимательно, – сказал Аркадий Юльевич. – Мы идем втроем. Господин Иванов, переводчик и лично я. Антонина Викторовна и охранник остаются в машине, ведут себя тихо, не вылезают.
Вот тебе и дипломатическое образование, заметил про себя Андрей. Он отметил также и еще одну любопытную деталь: вышестоящие товарищи имели отчества и фамилии, а переводчики и охранники на это не должны были претендовать.
Они вошли в подъезд – визитную карточку дома.
Внутри подъезда было чисто до стерильности.
Андрей ожидал увидеть строгого консьержа или швейцара, но никого в подъезде не оказалось. Чистота не была роскошной. Она была небогата и благородна, как гимназическое платье Анастасии Николаевны.
– Кто в этом доме живет? – спросил Андрей Аркадия Юльевича.
– Средняя публика, – ответил тот. – Адвокаты, чиновники, как обычно.
Ильич нервничал. Он вытащил из кармана пальто сомнительной чистоты платок, высморкался и им же принялся промокать обширный лоб. Аркадий Юльевич с неудовольствием посмотрел на вождя пролетариата, поморщился и спросил Ильича:
– Вы помните, что надо делать?
– Слава богу, не маразматик. Мы все в Москве отработали.
– Хорошо бы, ваш подход удался. Мы все кажемся себе молодыми.
Аркадий Юльевич тоже волновался.
– У вас есть опыт синхронного перевода? – неожиданно спросил он у Андрея.
– У нас будет конференция?
– Я имею в виду уровень ответственности.
– Поздно спрашивать, – сказал Андрей, который ощущал к Аркадию Юльевичу открытую неприязнь, и тот платил ему взаимностью. – Но может быть, вы сами возьмете на себя ответственность?
– Не грубите мне, молодой человек, – устало ответил дипломат. – Вы не представляете, что поставлено на карту.
– Меня ввели в курс дела, – сказал Андрей.
Аркадий Юльевич обернулся к Фрею, и тот кивком подтвердил слова Андрея.
– Этого еще не хватало! – возмутился Аркадий Юльевич.
– В случае необходимости мы всегда можем ликвидировать этого товарища, – ответил Фрей.
Если это была только шутка, то неудачная. К тому же Андрею было известно, что вождь революции лишен чувства юмора.
Аркадий Юльевич хихикнул.
– Забавно, – сказал он. – Очень забавно.
Подошел лифт. Он был старинный, в решетчатой оболочке. В зеркале во всю заднюю стенку Андрей с удовлетворением увидел себя. Он не был готов к этому зрелищу.
Когда ты утром подходишь к зеркалу, то твое лицо непременно готовится к встрече с собственным отражением. Подбородок чуть выпятился, глаза стали строже… А сейчас? Кто это взглянул на Андрея? Несколько взъерошенный, почти молодой человек со слабым подбородком, покрасневшими глазами, уши торчат, как у подростка, губы полнее, чем нужно, но недостаточно полные, чтобы стать внушительными. «А что со мной станется в старости! С ума сойти! Доживу ли я до того возраста? Может, уже дожил? Может, и не нужно более цепляться за эту жизнь? Интересно досмотреть? Кто так сказал? И что досмотреть? Разве у этого спектакля есть последнее действие?»
Лифт ехал долго.
Андрей встретился взглядом с Фреем, и тот тотчас отвел глаза. Смутился. Или испугался. Сказал, поспешил, не подумал. Сам-то ты кому-то нужен?
Аркадий Юльевич смотрел в дверь лифта и шевелил губами, словно репетировал текст.
Лифт остановился на последнем этаже.
Лестничная площадка была иной, чем вестибюль внизу. Чистота лишь подчеркивала ее бедность. Словно ее пустили в этот дом из милости, а она обещала при возможности покрасить двери, стереть со стен совершенно неприличные надписи, вставить выбитое стекло и, уж конечно, поменять жильцов.
Жилица стояла в дверях.
Это была грузная черноглазая пожилая женщина с лежащей на животе объемистой грудью. Одета женщина была в вытертый халат и размалевана от подбородка до волос. Спутанные, некогда завитые оранжевые волосы были седыми у корней.
– Еще пять минут, – сказала она по-шведски надтреснутым басом, – и я бы ушла. Нельзя так опаздывать, товарищи.
Андрей понял филиппику, его познания в шведском позволяли это сделать, но остальные были в недоумении, хотя и почувствовали упрек в голосе и жестах раскрашенной женщины.
Они обернулись к Андрею.
Андрей перевел ее слова, потом сказал женщине:
– Если можно, говорите по-английски.
– Ну вот, – сказала женщина по-английски. – У себя дома я должна говорить на иностранном языке. Неужели вы не смогли добыть приличного переводчика?
Женщина повернулась и пошла в квартиру.
Андрей отступил на шаг, пропуская следом за ней Фрея и Аркадия Юльевича.
В квартире тяжело и дурно пахло – чем-то прогорклым, потом, селедкой, пылью; если в таком аромате пробыть часа два – подохнешь.
Женщина вплыла в комнату.
Там запахи были еще тяжелее, хотя и изменились – кухонные пропали, а парфюмерные стали активнее.
– Рассаживайтесь, – сказала женщина. – Что вас привело ко мне?
Не оборачиваясь, она показала на несколько продавленных кресел, что тесно стояли в комнате, будто ждали покупателя, а сама плюхнулась животом на широченный диван, накрытый разноцветным ковром, который как бы поглотил своими красками и узорами ее халат и огненную прическу. И дама исчезла. Но потом перевернулась на бок и возникла вновь.
Гости рассаживались.
И только тогда дама увидела Фрея.
– Господи, – сказала она. – Как живой!
Она указала трясущимся жирным пальцем на Фрея.
– Вот именно, – сказал по-английски Аркадий Юльевич.
Сказал с облегчением. Будто ждал узнавания и боялся, что оно не состоится.
– Папа меня предупреждал, – сказала дама и с трудом стала поднимать себя с дивана, который был так низок, что Андрей понял – надо помочь пожилой женщине. Но не мог заставить себя притронуться к ней.
Видно, те же чувства владели Фреем и Аркадием Юльевичем. Они также не двинулись с места.
Но помощь женщине пришла из-за тяжелой портьеры, что наполовину прикрывала высокое окно. Штора взметнулась, из-за нее выскочил высокий молодой мужчина в теннисном костюме и белой каскетке. У него было незначительное лицо, на котором запоминались черные усики.
– Моя дорогая, – сказал он по-английски. – Не придавай значения внешним проявлениям. Нам нужны доказательства.
Он потянул грузную старуху на себя и ловко перевернул ее так, что она прочно уселась на диване.
– Как точно, Серж, – сказала старуха. – Как точно!
Коротким округлым жестом она отправила молодого теннисиста за штору, и он исчез, лишь тяжелый бархат медленно покачивался, напоминая о скрытом за ним человеке.
Рука старухи продолжала движение по воздуху и замерла перед ее носом.
– Ну же, – приказала она. – Ну же!
Толстые пальцы в многочисленных золотых кольцах были живыми и независимыми от женщины существами.
– Владимир Ильич, – сказала женщина томно. – Вот моя рука.
Фрей подчинился приказу, но, хоть от него ждали поцелуя, отважился лишь на то, чтобы ухватить двумя пальцами кончики пальцев старухи.
– Очень рад, – сказал он. – Передай ей, Андрюша, что я здесь выступаю под псевдонимом Иванов.