Самой Марине врачи почти не давали шансов, но она пришла в себя уже на второй день пребывания в больнице. Муж, отделавшийся лишь несколькими переломами, настоял на том, чтобы ей носили дочь. Он говорил: ребенок – лучшее лекарство для матери. Ему не перечили: еще бы – известнейший биотехнолог страны.
Первые дни Марина металась между взнуздывающей боль явью и оранжевыми снами, в коих то и дело всплывали непонятные лица и места. В минуты бодрствования к ее разламывающемуся от страданий телу приносили ребенка; врачи настойчиво прикладывали девочку, похожую из-за бинтов на мумию, к материнской груди – Анька кочевряжилась, воротила моську в сторону. Лишь через неделю удалось наладить кормление – у Маринки к тому времени лицо полностью почернело из-за проступивших синяков.
Когда Марина думает об аварии, ей кажется, что мысли похожи на воспоминания. Но, при пристальном разглядывании всегда выясняется, что в памяти всплывают не события, а лишь собственные представления о том, как все могло быть. Руслан показывал жене видео выписки из роддома, листал перед ней альбом с фотографиями родни. Муж сотню раз пересказал ей в лицах последние разговоры с родителями. Именно благодаря его стараниям – в голове картинки аналогичные воспоминаниям.
Напрочь стерты образы матери и отца, Марина смотрит на их фото, а внутри ничего не откликается, даже боли нет из-за потери самых близких людей.
Воспоминания детства – комками. Руслан прокручивал жене старые видеозаписи, и они казались ей знакомыми, будто бы виденными, но не живыми. К примеру, на одной из записей четырехлетняя Марина качалась в гамаке. Женщина узнавала себя, но ничего не могла сказать про гамак. Кто его повесил? Как долго он болтался в саду? Да и сам сад не вызывал ассоциаций, ни на что не походил, ничего не навеивал.
После аварии вся память Марины состояла из изолированных обломков. Врачи обещали: со временем воспоминания срастутся в единое полотно, но ничего подобного до сих пор не произошло. Выпотрошенная память вызывала смятение, только долгие рассказы Руслана обновляли разум Марины, унимая боль опустошенности: очень быстро женщина научилась ярко представлять истории мужа, а затем выдавать их самой себе за реальные впечатления.
Марина проснулась, оттого что кто-то щипал ее за нос. Открыла глаза и уловила краешек метнувшейся в сторону тени, повернулась, чтобы отследить источник движения. Из-за дивана высунулась забинтованная Анькина голова, на лице дочери играла привычная хитрая ухмылочка. Марина села, потянулась.
– Спишь и спишь, – дочка обиженно надула губы.
– Ты ела? – спросила женщина, поднимаясь на ноги.
– Ага, папа мне оладушки жарил, – дочь выбежала из-за дивана и вскарабкалась на Маринку.
В гостиную вошел Руслан:
– О, таки разбудила мать, хулиганка? Иди, я тебе мультики включил.
Анька соскочила с маминых рук, побежала в свою комнату.
– Удивительно, – заметила Марина, – на следующий день после такой травмы ребенок уже скачет, как лось.
– Я же тебе говорил, что там – ничего серьезного, – с нажимом промолвил муж, вглядываясь в ее лицо с излишней деловитостью.
По спине Марины вдруг побежали мурашки: женщина поняла, что муж врет. Врет и старается оценить, насколько убедительно его вранье. Она кивнула в ответ, отправилась умываться. Пока чистила зубы, прокручивала в памяти прошлый день: вчера пол Аниной головы – всмятку, сегодня – ребенок как новенький.
– Как новенький, – повторила Марина вслух и содрогнулась.
«А что, если ребенок – всего лишь, Анина копия?» – предположил внутренний голос.
Марина выплюнула в раковину вспененную пасту, неестественно рассмеялась – кажется, с головой, действительно, не все в порядке, раз ее посещают столь бредовые идеи. Пожалуй, как только с Аней все утрясется, нужно самой пройти обследование.
После обеда заглянул врач – мужчина лет сорока с короткой бородкой и залысинами. Он оценил состояние Анютиных швов, посветил девочке в глаза фонариком, проверил рефлексы и, похоже, остался доволен результатами своего обследования.
Марина отправилась провожать доктора до машины; когда они вышли из дома, наугад спросила:
– Как Ане удалось выжить после случившегося?
Вместо того чтобы удивиться, доктор побледнел и замялся:
– Технологии не стоят на месте. Сегодня медицина творит настоящие чудеса.
Марина, не рассчитывавшая на то, что врач признает серьезность травмы, задрожала.
– А что за железка у нее в голове? – выпалила она, идя пятнами из-за предчувствия очередной лекции о собственной невменяемости.
Доктор подскочил на месте и резво припустил к машине:
– Думаю, о состоянии девочки вам лучше поговорить с мужем. Извините, я тороплюсь.
Весь следующий день Маринину голову взрывала мешанина мыслей. Почему Руслан врет и приуменьшает последствия Аниного падения? О каких чудесах медицины говорил доктор? Такое ощущение, что муж использовал на дочери какую-то экспериментальную технологию. Ведь, если исключить возможность галлюцинаций, придется признать, что после повреждений, полученных Анютой, далеко не все выживают.
Муж уехал на работу, и Марина осталась с девочкой вдвоем. Она присматривалась к ребенку, но ничего странного не замечала. Аня, как обычно, бесилась и играла с любимыми игрушками. Только бинты напоминали о падении.
Неужели у Марины галлюцинации? Получается, память подводит ее не только в отношении жизни до аварии, но и в сфере текущих событий: перед глазами до сих пор четкая картинка развороченной детской головки.
– Ненавижу свою память! – в сердцах восклицает Марина, доставая из духовки зарумянившееся печенье.
Женщина подцепляет лопаткой и скидывает в железную миску аппетитные фигурки из песочного теста.
В голове всплывает давняя ситуация. Месяца через четыре после аварии у Марины случился нервный срыв. Память не возвращалась, пустые недра разума пугали одиночеством и бездушием.
– Я больше не могу, – плакала Марина на руках у Руслана. – Я как с необитаемого острова. У людей есть дедушки-бабушки, родители, друзья. Возьми любого человека: у каждого имеется уютное гнездо – детство, куда можно вернуться мысленно. А у меня – ничего, душа – холодная, мертвая глина.
– А мы? – напомнил муж. – У тебя есть я и Аня, разве этого мало?
– Только вы меня и держите, – призналась Марина тогда. – Если с тобой или нашей дочкой что-то случится, у меня не будет сил жить дальше.
– Не гневи бога, – сурово одернул муж. – У некоторых после травм с памятью еще хуже бывает. Ты всего лишь не помнишь некоторых событий, зато навыки – в превосходном состоянии. Пальцы даже пианино помнят, а кому-то приходится заново учиться ходить. К тому же, обещаю: я и Аня всегда будем рядом.
– Анюта, пойдем пить чай с печеньем, – зовет Марина дочь.
Та, как обычно, прибегает вприпрыжку, залезает на табурет с ногами, плюхается грудью на стол. Печенье в скоростном режиме исчезает в маленьком ротике.
– Потихоньку, горячее же! – предупреждает мать.
– А с изюмом есть? – Анины пальцы нагло швыряются в миске.
«Я – ненормальная, – мысленно говорит себя Марина. – Ребенок такой же, как всегда, а мне все равно кажется, что передо мной – киборг».
Женщина достает из ящика стола нож, подходит поближе к дочери:
– Вкусно?
– Угу, очень, – с набитым ртом отвечает Анька.
– Дай руку.
– Зачем? – удивляется девочка, но протягивает доверчиво раскрытую ладошку.
Марина чиркает ножом по большому пальцу ребенка. Она хочет лишь слегка надрезать кожу, но дочь дергается, и нож входит глубоко. Кровь хлыщет фонтаном. Аня начинает плакать:
– Мамочка, ты чего?
– Прости, – дрожащим голосом просит Марина, пытается замотать руку девочки в полотенце. – Мы сейчас заклеим лейкопластырем. Прости, пожалуйста.
Уложив дочку на дневной сон, женщина позвонила мужу:
– Руслан, найди мне врача, пожалуйста. У меня, кажется, едет крыша, я боюсь себя.
– Что случилось? – заволновался муж.
– Мне сегодня в голову пришел кошмарный бред, но на несколько мгновений я в него поверила. Опасаюсь, что могу причинить вред Анюте.
– Успокойся, – попросил Руслан, хотя и у самого голос надламывался от волнения. – Расскажи по порядку.
– Я должна пройти обследование, не спрашивай, пожалуйста, ни о чем, – устало попросила жена. – Мне стыдно рассказывать о том, что творится в голове.
Она прервала телефонный вызов, стояла в задумчивости минут пять.
– Может, для всех было бы лучше, если бы я погибла вместе с родителями? – еле слышно пробормотала женщина. – Беспамятство далось мне слишком тяжело, сумасшествия я не выдержу.
Вернувшись с работы, Руслан заявил, что увозит своих девочек к морю.
– А врач? – шепотом напомнила ему Марина.
– Ты просто устала, не нужен тебе врач, – раздраженно брякнул муж. – Поваляешься на пляже, подышишь свежим воздухом – мозги быстро встанут на место.
Две недели спустя. Марина пеклась под солнцем черноморского пляжа, Анька в панаме вместо недавно снятых бинтов бегала по воде, калякала сама с собой на тарабарском языке. Девочка удивительно хорошо для своего возраста владела речью, но все равно любила бормотать себе под нос какую-то бессвязную ерунду, на которую Марина обычно не обращала внимания.
Возле Анюты присела на корточки высокая, физически развитая брюнетка, заговорила с крохой на непонятном языке.
– Эй! – окликнула бдительная Марина. – Что у вас случилось?
Брюнетка обернулась с улыбкой.
– Это ваша девочка?
Марина соскочила с шезлонга, подошла к незнакомке:
– Да, а что?
– Ваша дочка так здорово болтает по-гречески! Откуда вы родом?
– Мы – местные, – буркнула Марина и потащила Аню в сторону.
Дочь вдруг расплакалась.
– Мамочка, я больше так не буду. Только не умирай, пожалуйста!
Марина оторопела, взяла девочку на руки, уставилась ей прямо в глаза:
– Почему я должна умереть?
– Так папа сказал, – по лицу крохи градом катились слезы. – Он… он сказал, что ты… что ты умрешь, если узнаешь… узнаешь, что я говорю на других языках.