Национальная галерея в Лондоне – это Иероним Босх, Эль Греко, Питер Пауль Рубенс, Франсиско де Гойя, Клод Мане, Огюст Ренуар, Винсент Ван Гог... Но нет, остановился Марк у картины художника Карло Кривели «Благовещение», которая была написана в 1486 году, в период творческой зрелости этого мастера живописи. Вот она, работа, о которой он читал и рассматривал укрупненные на интернет-сайтах фрагменты яркого полотна, с изысканностью рисунка и удивительной цветовой насыщенностью. Но чем же особо привлекло именно это произведение, когда рядом – творения художников с куда более громкими именами? Ответ прост: Марку очень уж хотелось увидеть, как выглядит в оригинале, а не на репродукциях, изображенный автором картины странный дисковидный объект в небе над городом Асколи, точнее – зависший низко над одним из городских кварталов. Взгляд Марка заскользил по лучу света, который испускает это небесное тело вниз. Луч, через небольшую и, в общем-то, неестественную брешь, как от точно наведенного лазера, попадает в комнату на первом этаже отделанного узорами дома, касаясь короны на голове главной героини полотна – Девы Марии. Мария преклонена перед аналоем, где лежит открытая книга, а ее руки молитвенно сложены на груди. Искусствоведы склонны видеть в световой нити и в голубе над Девой знаки ниспослания на нее Святого Духа. А на порталах Интернета, посвященных теме «НЛО в средневековой живописи», картине Карло Кривели дается иная трактовка. Солнечный диск талантливый художник нарисовал бы, как предполагается, по-другому. А запечатлел то, что, надо думать, довелось ему наблюдать, и, возможно, не однажды. И где это вы видели, чтобы от солнца к земле тянулся одни единственный луч? Ну, разве что первый – на утренней заре, или последний, перед тем, как светило скроется за горизонтом. Но у Карло Кривели действие происходит не на рассвете и не на закате, а среди дня. Так неужели на картине, и действительно, мы видим рукотворный летающий аппарат, с которого Марии посылается важнейшая информация, а ее корона – приемная антенна? В таком случае, понятным становятся смысл догмата о Вознесении героини в небесную славу телом и душой. Примечательно: по отношению к этому догмату используется и другой оборот: «Взятие Марии в небесную славу».
Марк смотрит на полотно неподвижным уже взглядом, и трудно понять, она ли гипнотизирует его или он ее. Физически он ощущает, что луч света, преломившись о корону Девы Марии, направляется вдруг в его сторону и с легким жжением проникает под кожу лба. И тут, неизвестно откуда, будто бы материализовавшись из воздуха, рядом с ним возникает ничем не приметный старик.
«In what language the mister prefers to communicate?» – обращается он к Марку по-английски, интересуясь, на каком языке господин предпочитает вести беседу. Причем звучит это так, словно человек этот готов вести разговор, по меньшей мере, на любом из сорока основных языков планеты Земля.
– А вы владеете русским? – интересуется Марк. Но вместо ответа слышит вопрос – уже на языке Пушкина, правда, с каким-то странным акцентом:
– Господин верит в реальность НЛО?
– В том, что их и не было, и нет, меня пока никто еще не сумел убедить.
– А знаете, почему ОНИ (мужчина указывает на потолок) с людьми Земли напрямую не контактируют?
– Не знаю. Наверное, у инопланетян, если они и вправду существуют, пока нет задания – вступать с нами в диалог. Один юморист тонко заметил: отсутствие контактов с нашей планетой из Космоса может служить самым лучшим подтверждением наличия внеземных разумных цивилизаций.
– В таком предположении есть своя логика, и оно отчасти верно. Живых существ в НЛО просто нет. Эти конструкции предназначены не для этого.
– А для беспилотного сбора разведывательной информации?
– ИМ (и снова жест – в сторону люстры) все об этой планете известно в малейших деталях.
– Какой же цели служат, в таком случае, присылаемые из далекого космоса летательные аппараты? Для чего они?
– А вам никогда не доводилось слышать музыку, которая льется с небес?
Последний вопрос оказался для Марка настолько неожиданным, что вынудил его прервать беседу.
– Это уже хорошо, что вы призадумались, – одобрительно кивнул старичок и с легкой улыбкой... исчез, будто испарился.
Сидя в кресле за массивным прямоугольным столом, судья-инквизитор медленно, страница за страницей, перелистывал дело схваченного в Севилье жителя Толедо, подозреваемого в ереси. Признать его виновным можно было, долго и не допрашивая: фактов, доказывающих грехопадение, вполне хватало, чтобы вынести вердикт. Но тем инквизитор и отличался от обыкновенного судьи, что должен был заглянуть в душу жертвы, выведать сокровенные мысли.
– Итак, Марко де Сантанель, добропорядочные граждане Толедо свидетельствуют, что покидая город, ты устроил прощальный ужин, как это делают иудеи перед дальней дорогой. Более того, они утверждают, что ты не только сам во время застолья вкушал вина, надавленного иудеями, но и угощал им гостей. Тем самым, ты нарушил параграфы «Эдикта». Если ты сейчас и раскаешься в содеянных тобою греховных делах, то и этого не будет достаточно. Прощения заслуживает только тот, кто готов назвать по именам всех знакомых и незнакомых грешников, известных ему. Но суд может избавить тебя от такой необходимости – при одном условии: ты, как на исповеди, расскажешь мне, откуда эта музыка, которую ты играешь для друзей и всех, желающих слушать. Сообщить суду всю правду в твоих интересах. Музыка эта завладела твоим разумом, и ты распространяешь ее, как опасную болезнь. С нею в людей вселяется дьявол. У сильных духом слабеет воля, а жизнь требует беспощадности к нашим многочисленным врагам...
Я жду ответа, Марко де Сантанель!..
– Вы хотите знать правду? Но сможете ли поверить в то, что услышите от меня? Эта музыка нисходит на землю с ясных небес и струится сквозь облака. Она – для всех, но не все готовы ее принять... Поздним вечером прямо над своим домом я увидел странную звезду. От нее к земле тянулся тонкий сверкающий луч. Я осмелился прикоснуться к нему, и он отозвался, как божественная струна, – мелодией, которая проникла в меня, и я стал ее хранителем. Небесная музыка заставляет верить, что свет восторжествует над тьмой, в ней – красота, спасающая мир, и ее должны слушать люди. Потому я и беру в руки гитару.
– И этот бред сумасшедшего ты называешь правдой, Марко де Сантанель?!
Ты пытаешься уверить, что на тебя снизошло откровение, а на самом деле погряз в грехе и не перестаешь лгать даже в тот час, когда суд решает твою судьбу. Ладно. Все равно расскажешь то, что стараешься скрыть. И участь твоя не завидна.
...Его вывели из тюрьмы инквизиции вместе с другими, признанными еретиками. Все они были облачены в уродливые одежды, размалеванные кроваво-красными изображениями чудовищ и чертей. Со связанными руками их провели по улицам медленной процессией, которую возглавлял отряд, следовавший за зеленым крестом инквизиции. Цвет креста был не только символом постоянства и вечности, но и напоминал свежесрубленную ветвь – эмблему истинной веры, в отличие от сухого хвороста, подбрасываемого в костер. Зеленый крест был изображен и на стяге – между оливковой ветвью и обнаженным мечом. Оливковая ветвь – эмблема мира – демонстрировала готовность проявить милосердие к тем, кто чистосердечным признанием и искренним раскаянием заслужит прощение. «Милосердие», однако, могло состоять разве что в удушении жертвы перед сожжением, то есть в менее мучительной смерти или в самом «лучшем» случае в пожизненном заключении с конфискацией имущества и бесчестием семьи осужденного.
Многочасовая процедура унижения и позора закончилась на окраине города, где за последними домами открывалось поле. Там возвышался огромный белый крест, а вокруг него были установлены столбы с уложенными возле них вязанками хвороста. Марко привязали к одному из столбов. Палачи призывали одуматься и согласиться открыть всю грешную правду, чтобы спасти тем самым душу от мук вечного ада. Они не оставляли его, пока языки пламени на легком ветру не стали лизать босые пятки де Сантанеля. Он успел увидеть, как на горящие сучья бросили разбитую его гитару. А потом... А потом душа его и душа гитары вместе поднялись в небо, навстречу музыке, что жила в них и звала в неоглядную высь, к той звезде неумирающей надежды, которая появилась среди дня над полем, где свершалось аутодафе.
Неожиданная встреча и диалог с таинственным незнакомцем в Национальной галерее произвели на Марка сильное впечатление. Ни о чем другом он теперь просто не мог думать и находился уже не в Лондоне, а внутри самого себя, размышляя над тем, о чем спросил его в музее старик, – о музыке, которую дарят земле небеса. Вспомнилось, как на одном из форумов в Интернете организован был опрос. Посетителям сайта следовало высказаться по поводу того, почему, на их взгляд, персонажи многих картин знаменитого художника Марка Шагала летают. Кто-то глуповато пошутил, что, мол, накурились «травки», а вот один из серьезных ответов, что особо запомнился: «Они поднимаются туда, откуда приходит музыка любви».
«Для меня значение имеет только любовь, и я имею дело только с теми вещами, которые крутятся вокруг нее», – так говорил сам гений кисти и красок. «А не отправлял ли Шагал своих героев в полет для того, чтобы они отдавали долг за его спасение?» – неожиданно для самого себя подумал Марк, вспомнив далеко не всем известную историю появления будущего знаменитого художника на свет. В часы его рождения в городе, который он впоследствии так замечательно изобразил на своих картинах, бушевал пожар. Вспыхнув по чьей-то небрежности или оплошности в летний полдень, он все ближе подступал к окраине, и юную роженицу на кровати перетаскивали из дома в дом. Но тут погода внезапно и резко изменилась: налетели грозовые тучи, хлынул неимоверной силы ливень, который и спас молодую женщину с младенцем. Голос матери и голос неба соединились для новорожденного воедино, и не потому ли влюбленные на полотнах Шагала взлетают туда, откуда приходит спасение и куда поднялась после смерти мамина душа?