Дома, в Килкерлей, он застал одного отца, потому что мать его месяц назад отправилась на охоту за ведьмой. Мужа прекрасная Аланна зачаровала так, что с первого же перекрестка ноги несли его назад, домой, и, как он ни старался, не смог пройти вслед за женой больше полумили ни пешком, ни верхом, ни в повозке. Кузнец, конечно, страшно обиделся, и за это время совсем извелся от тревоги за жену и сына.
Аланна взяла с собой только дорожный плащ и серебряный кубок – тот, что подарила ей Королева на прощание. Кубок был словно оплетен терновником, а изножье украшено цветами боярышника и ягодами бузины; он казался хрупким, как настоящий боярышников цвет, но не расплющился бы даже под кузнечным молотом.
Отец сразу сказал Киарану, куда могла отправиться его супруга: в замок Термонфекин, где хозяйкой была вдовая леди Линч. Когда-то леди Линч была всего-навсего Черри Суини, и злые языки сплетничали, что не будь ей ведьма со скал Слив Лиг двоюродной бабкой, вышла бы Черри за простого фермера.
Обновившись лицом и телом, ведьма, конечно, захотела бы похвастать обновами перед родней, а то и в Дублин вместе с ними на балы поехать. Киаран припомнил, что девичья фамилия его жены и вправду была Суини, и потому, не мешкая, отправился к замку Термонфекин.
Как только он увидел вдали силуэт замка, так сразу понял, что там творилось что-то неладное: крыша замка, которая точно была прямой, вдруг стала ступенчатой.
Но деревня вокруг замка будто бы жила как обычно, и Киаран спокойно дошел до крепких, окованных железом дверей замка, закрывающих высокую арку входа.
Едва он объявил о себе, как его впустили, и сама леди Линч встретила его и провела в свои покои.
– Да, твоя мать была здесь, – сказала она, не дожидаясь вопроса. – И она увела мою бабку из дома, за что я вечно буду ее благословлять!
– Как увела? Где моя мать? Что с ней? – нетерпеливо воскликнул Киаран.
– Увы, я не знаю, где она сейчас, – вздохнула леди Линч и рассказала ему все, что случилось.
Ведьма, как понял Киаран, явилась к племяннице чрез три дня после того, как скинула мужа в воды озера, и с самого начала повела себя как хозяйка. Каждый день ей грели теплую воду для мытья – десять ведер! Каждый день она выпивала ведро молока и съедала три ведра сливок. Отобрала у леди Линч все платья, и десять портних день и ночь подгоняли их по ее фигуре. Гоняла кнутом придворного менестреля от чердака до крыши, как собачку, за одну фальшивую ноту.
Крышу переделала на свой лад за одну ночь, и запретила кому-то, кроме нее, туда подниматься. А на следующую ночь по всему замку разносился топот танцующих на крыше пар: топот, и шорох, и свист, и щелканье, которые людям нипочем не повторить.
Неделя такой жизни почти что свела леди Линч с ума; она и сама не знала, на что ей надеяться, потому что толстого и ленивого, как домашний кот, священника ведьма перебросила через стену, как соломенную куклу. Он бежал от замка до мельницы, не останавливаясь, пока не упал замертво, и оказалось, что бежал он уже мертвый, на переломанных ногах.
Но на восьмой день в двери замка кто-то постучал.
Ведьма выбежала на смотровую башню, и все услышали ее разговор с гостем, то есть с гостьей.
– Где мой сын? – спросила Аланна.
– Так ты за сыном пришла? – фальшиво удивилась ведьма. – А я-то думала, что фейри о своих полукровках заботятся не больше, чем кукушка о птенцах!
– Где мой сын?
– На постели отсыпается, – проворковала ведьма. – На очень мягкой постели!
– Ты вернешь мне его, – сказала Аланна, и побеги терновника поползли по стенам вверх, подбираясь к горлу невестки.
Но, не пройдя и середины пути, вдруг рассыпались серым прахом.
– Смотри, какой подарок мне дала королева фей к свадьбе! – расхохоталась ведьма, и на ее руке блеснул тонкий серебряный браслет. – Ты не можешь причинить мне вреда ни водой, ни огнем, ни ветром, ни зеленым листом! Все, что ты можешь, бессильно против меня, все твои заклинания – как пух одуванчика! Ты ведь была у Королевы любимой фрейлиной, Аланна?
– Была, – с горечью сказала Аланна. – Но, если я бессильна, может, ты не откажешься просто поговорить со мной? Ты ведь не боишься?
– Заходи в замок! – пригласила ее ведьма, и двери распахнулись сами собой.
– Нет. Свекровь не идет в дом к невестке, – сложила руки на груди Аланна. – Выходи сама.
Ведьма, не отвечая, ушла с башни. Она зашла в свои покои (бывшие покои леди Линч), а потом направилась к выходу. Леди Линч слышала, как она напевала, спускаясь вниз, «я поймаю фейри! Я поймаю фейри, я поймаю фейри...»
Аланна терпеливо ждала ее снаружи.
– Они ушли в рощу и не вернулись, – закончила леди Линч свой рассказ. – Я больше не видела ни твою мать, ни свою бабку.
– Где же они теперь? – схватился Киаран за голову. Хозяйка замка ничего не могла ему подсказать, и он в растерянности отправился прочь.
«Если бы ведьма победила маму, она бы вернулась в замок, – рассуждал Киаран. – Слишком хорошо ей там жилось. Или мама... смогла повредить ей, и она сейчас покоит свои раны в какой-то норе... пока силы не вернулись к ней? А мама...»
Но даже в мыслях он не мог представить себе, что мать умерла, убитая его женой. Ох, как же он проклинал себя за эту женитьбу! Он рвал волосы, бил себя кулаком в грудь и чуть не откусил язык, катаясь по земле в приступе ярости.
Отдышавшись и отплакавшись, он вдруг вспомнил про святого Коллина. Кто еще, кроме него, мог бы дать ему совет?
И Киаран снова направился к лесному озеру, где отшельник собирался выстроить себе хижину.
Но, едва он подошел к опушке леса, как святой сам выбежал ему навстречу. Лицо его было красным от гнева, он махал руками, бормотал, что нигде не может найти покойного места, и пробежал мимо Киарана, так и не заметив его.
Киаран, может быть, кинулся бы вдогонку, но тут в лесу что-то зашуршало, и перед ним явилось нечто доселе невиданное. Киаран слышал про мэнского трехногого человека и про четвероруких великанов, но тут перед ним предстало иное: у него было четыре головы с разными лицами, у голов были шеи, и плечи, и руки, и туловище... а ног уже не было. Все четыре туловища срастались между собой, и ниже ребер у них был один живот и один пупок. Словно кто-то разрубил четверых людей пополам, а потом сложил крест из верхних половин!
Все четыре пары рук у чудовища были в мозолях, потому что руки одновременно служили ногами: они мелькали, как спицы в колесе, пока то катилось ему навстречу.
Киаран не смог удержаться от вопроса:
– Что ты такое, во имя Господа?
– Мы Четверо-В-Одном, – ответило чудовище четырьмя разными голосами, но слитно.
Постояло перед ним и покатилось прочь, а Киаран поспешил за ним.
Чудовище привело его в пещеру над озером.
Четверо-В-Одном остановилось у входа в пещеру, а Киаран, оглянувшись на него, пошел вглубь пещеры, потому что ему почудилось, что там кто-то разговаривает.
Голоса затихли, но зато он заметил идущий снизу свет и начал пробираться к нему. Чем ближе он подходил, тем отчетливей доносился до него плеск волн, и он понял, что озеро отчасти заходит и в эту пещеру. Неужели он принял за человеческие голоса лепет воды?
Но свет, от которого по стенам плясали тени, был слишком ярким для светлячков и гнилушек: он был совсем как зажженный человеком огонь.
И Киаран осторожно выглянул из-за камня, пытаясь рассмотреть, откуда идет этот свет.
Но первым, что он заметил, был не факел, укрепленный на стене, а огромный прозрачный пузырь на берегу озера, в котором извивалась и корчилась человеческая фигура.
Глаза выкатились и налились кровью, волосы сбились в неопрятные космы, разбитые руки и ноги кровоточили... но это была она, его жена!
А рядом с пузырем стояла его мать. Она поднесла факел совсем близко к стенкам пузыря, глядя на то, как ведьма бьется в судорогах и хватается за грудь, как она кричит, но ее крика не слышно, как лицо синеет и темнеет, закатываются глаза...
И только когда ведьма дохлой рыбой распласталась на дне пузыря, Аланна ткнула в его стенку пальцем. Киаран услышал свист, который быстро затих.
Этот свист будто оживил ведьму: она подняла голову и начала кашлять так, словно ее разрывало изнутри. Аланна молча ждала.
Наконец кашель затих, и ведьма попыталась подняться.
– Где мой сын? – спросила ее Аланна.
Если ведьма и могла сопротивляться Аланне, это время давно прошло.
– Я не знаю... я бросила его камнем в озеро, клянусь тебе...
– Его нет в озере. Где мой сын? Ты ведь знаешь, я не могу причинить тебе вреда ни водой, ни огнем, ни листом, ни ветром... – нараспев начала перечислять Аланна, и ведьма задрожала от неподдельного страха.
– Нет, не надо, пожалуйста! Клянусь Господом милосердным, я сказала правду!
– Где мой сын? – терпеливо повторила Аланна.
– Я здесь, мама, – сказал Киаран, выступив на берег.
Аланна вздрогнула и обернулась.
– Отец с тобой? – быстро спросила она.
– Нет, ты ведь оставила его дома... – ответил Киаран, обнимая маму.
– Если бы он увидел, – вздохнула Аланна, – он бы не понял.
И они вместе обернулись к пузырю, где сидела ведьма.
– Что ты с ней сделала? – спросил Киаран.
– Я не могла причинить вред ничем из того, что мне подвластно по милости моей Королевы, – гневно сказала Аланна. – И я причинила ей вред ничем. Не ветром, а его отсутствием.
– Вот как, – сказал Киаран, глядя на свою жену и вспоминая то время, когда он лежал на дне озера, ослепший, оглохший, неподвижный...
– Значит, она не лгала, и ты спасся сам?
– С Божьей помощью, – ответил Киаран и рассказал, как все это было.
– Хорошо, – сказала Аланна. – Раз она неповинна в твоей смерти, я отдам ее Королеве, чтобы та знала, как помог смертной ее подарок. Ты ведь не будешь спорить со мной, сын?
– Нет, мама, не буду.
И в озере появились головы келпи: они, словно упряжные лошади (только упряжь была сплетена из обрывков рыбачьих сетей), потащили пузырь с ведьмой прочь, тайными водными путями, во владения Королевы.