– Вот что произошло дальше. Последние вагоны состава теперь соединялись с помощью троса напрямую с шестым от конца вагоном. Нужную нам платформу короткий трос тоже связывал с тем же вагоном. Мой напарник и сам перебрался на шестой вагон, держа в руке острый нож. А все остальное было совсем просто. Я держал рычаг, придвинувшись вплотную к основной колее. Как только шестой от конца вагон прошел стрелку, я потянул за рычаг, и платформа перешла на боковую ветку. Мой напарник тут же разрезал короткий трос.
– Едва платформа полностью зашла на боковую ветку, я снова передвинул стрелку, и остальные вагоны состава последовали по основному пути. Перед Комптоном находится спуск, так что хвост поезда приблизился к составу, и мой напарник с помощью троса подвел четвертый вагон вплотную к шестому. Ему оставалось только сцепить эти вагоны и спрыгнуть с медленно идущего поезда. Вот так мы это и сделали.
В глазах у Хейзелла загорелись искорки.
– О таком хитроумном преступлении на железной дороге я еще никогда не слышал, – сказал он.
– Вы так считаете? Ну, все-таки это потребовало немалой ловкости. Заполучив платформу, мы открыли упаковочный ящик и заменили настоящую картину подделкой. На это ушло немало времени, но в таком глухом месте нас никто не потревожил. Картину я свернул в рулон и спрятал. На этом настаивал старый граф. Я должен был сообщить ему, где она находится, и он собирался выждать несколько недель и потом забрать ее сам.
– И где вы ее спрятали?
– Вы точно не будете раздувать это дело?
– Если бы не так, вы бы давно уже находились под следствием.
– Ну, ладно… От Черна до Ист-Иллзли по холмам ведет тропка. С правой стороны от нее есть старый колодец, где раньше поили овец. Сейчас он почти пересох. Картина там внизу. На веревке, которая привязана вверху. Вы ее легко найдете.
Расставаясь с Джеффризом, Хейзелл взял с собой его должным образом заверенное признание, считая, что, возможно, оно ему еще пригодится…
– Как я уже говорил вам, я всего лишь частное лицо, – начал он разговор с сэром Гилбертом Марреллом. – И разыскал вашу картину частным порядком.
Сэр Гилберт перевел взгляд с картины на спокойное лицо Хейзелла.
– И все-таки, сэр, кто вы такой? – спросил он.
– Предпочитаю, чтобы меня называли библиофилом. Вы не встречали мои экслибрисы на переплетах книг времен Якова Первого?
– Нет, – ответил сэр Гилберт, – не имел такого удовольствия. Но я должен до конца разобраться в том, что произошло. Как вы нашли картину? Где?.. И кто?..
– Сэр Гилберт, – перебил его Хейзелл. – Разумеется, я могу рассказать вам всю правду. Лично я ни в чем не виновен. По чистой случайности, а также благодаря кое-чему еще я открыл, как картина была украдена и где она находится.
– Но я хочу знать об этом все! Я потребую наказать… Я…
– На мой взгляд, не стоит этого делать. Кстати, вы помните, где последний раз видели подделку картины?
– Да. У графа Рингмора… Он ее продал.
– В самом деле?
– Что?..
– А может, он все это время хранил ее у себя? – многозначительно заметил Хейзелл.
Последовало долгое молчание.
– Господи! – воскликнул наконец сэр Гилберт. – Вы хотите сказать, что… Не может быть! Он же очень стар, он практически одной ногой в могиле… Мы с ним обедали всего пару недель назад…
– Ну, что ж, сэр Гилберт, по-моему, вы теперь знаете вполне достаточно.
– Это ужасно! Ужасно!.. Я получил назад свою картину и не собираюсь поднимать скандал на потеху всему миру.
– А этого и не требуется, – заметил Хейзелл. – Вы уладите дело с организаторами выставки в Уинчестере?
– Да… Да! Конечно! Даже если придется признать, что я ошибся, и оставить подделку в экспозиции.
– Думаю, так будет лучше всего, – сказал Хейзелл, который сам никогда не жалел о содеянном.
«Разумеется, Джеффриз должен понести наказание, – подумал он. – Хотя надо признать, что замысел… замысел был очень хитроумный!»
– Вы согласитесь разделить со мною ленч? – спросил сэр Гилберт.
– Благодарю вас, но я вегетарианец и…
– Думаю, мой повар сумеет что-нибудь устроить… Сейчас я ему позвоню.
– Вы очень любезны, сэр, но я уже заказал в вокзальном ресторане чечевицу с салатом. Однако, если позволите, я проделаю прямо здесь физические упражнения, которые обычно выполняю перед едой. Это избавит меня от необходимости демонстрировать их публично.
– Разумеется, делайте, – произнес удивленный баронет.
Хейзелл тут же снял пальто и принялся вертеть руками на манер ветряной мельницы.
– О пищеварении следует заботиться перед едой, – пояснил он.
Перевод с английского: Михаил Максаков
Гермини КАВАНАХ
КАК ВОЛШЕБНЫЙ НАРОД ПРИБЫЛ В ИРЛАНДИЮ
Самая безлюдная верховая дорога во всей Ирландии ведет от усадьбы Тома Хили вниз по склону холма и вдоль долины, а дальше превращается в серпантин, огибающий огромную гору, Слив-на-Мон{11}.
Одной ветреной, ненастной ночью отец Кессиди, возвращаясь домой от больного, ехал как раз по этой дороге. И неудивительно, что священник, пока его конь лениво трусил вдоль долины, раздумывал о другой ночи, на кухне Дарби О’Гилла – о той ночи, когда он повстречался с Добрым Народцем. А между тем, слева уже виднелся грозный Слив-на-Мон, обитель Волшебного Народа.
Темный древний холм возник перед священником, его мрачный вид словно бы говорил: «Как посмел ты прийти сюда? Как посмел ты?!»
– Дивлюсь я, – сказал отец Кессиди сам себе, глядя на черный склон, – будто бы Добрый Народец – это падшие ангелы, как о том толкуют. Почему были они низвергнуты с небес? Должно быть, великий грех они совершили, как бы там ни было, если даже молитва не в силах освободить их. Потому-то сказать фэйри святое слово – то же самое, что брызнуть на него кипятком. Видать, тяжкое проклятие наложено на этих несчастных. Хотел бы я знать какое.
Вот об этом он и размышлял, пока Ужас нервно вышагивал среди дорожных камней, как вдруг жуткая, отвратного вида глыба, казалось, выпрыгнула и загородила им путь.
Ужас отпрянул от нее, споткнулся, и тут случилась одна из самых скверных вещей, которая только могла случиться: у коня слетела подкова и он охромел.
Священник мигом соскочил на землю и поднял подкову.
– Матерь Божья{12}! – воскликнул он, оглядывая поврежденную ногу. – Что ж ты наделал, красавец{13}? Отсюда же пять миль до кузнеца и семь – до твоей тепленькой конюшни...
Конь в ответ склонил голову и ткнулся своим мягким носом в щеку священнику. Но божий человек лишь укоризненно глянул в его большие карие глаза, обращенные на него одного.
Так и стоял священник на безлюдном склоне, раздосадованный и беспомощный, с подковой в руке, как вдруг услышал некий голос, доносившийся откуда-то снизу, от колен Ужаса.
– Доброго вечера вашему преподобию, – произнес голос. – Очень жаль, что вам так не повезло.
Посмотрев вниз, отец Кессиди заприметил маленького нарядного человечка и поймал взглядом отблеск золотой короны. А носил ее не кто иной, как сам Бриан Коннорс, Король Волшебного Народа.
Его слова звучали столь дружелюбно, что святой отец улыбнулся в ответ:
– Ну, в таком случае, пусть вам повезет больше, король Бриан Коннорс, и будьте здоровы! Каким ветром вас сюда занесло?
Король ответил охотно и радостно:
– Парни сказали, что вы спустились по горной дороге, и я прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть вашу неудачу. Я послал за Шоном Ру, нашим кузнецом, лучшего в Ирландии не сыскать. Он должен быть с минуты на минуту, так что не тревожьтесь.
Священник чуть было не сказал: «Благослови вас Бог!», когда у короля вздыбились на голове волосы. Так что отец Кессиди в последний миг сдержался, переиначив свое благословение так, чтобы не повредить владыке Доброго Народа.
– Что ж, – сказал он, – никогда бы вам не знать лиха, пока сами не захотите разбудить его.
– Так или иначе, нынешней ночью никакого лиха не будет, – заверил король, – ведь пока Шон будет починять лошадку, мы усядемся вон там на камнях, раскурим трубки и предадимся приятной беседе да мудрым речам.
Пока король говорил, два одетых в зеленое маленьких человечка стали разводить огонь для ковки. Работа у них шла споро, а тем временем священник и фэйри взобрались на камень и уселись наверху. Тысячи золотистых искр плясали на ветру, мерцающее пламя боролось с тьмой.
Почти тут же раздался чистый и звонкий, радостный звук от наковальни, а среди мечущихся теней дюжина деловитых человечков работали над конем. Одни, одев кожаные фартуки, держали копыто, пока Шон присаживал на него раскаленную докрасна подкову; другие качали меха или подкладывали в огонь свежий хворост; все шутили, смеялись, припевали, дурачились; никто не сказал бы точно, работают они или забавляются.
Раскурив трубки и одарив друг друга кучей комплементов, владыка Слив-на-Мон и священник затеяли серьезную дискуссию касательно удовольствия от охоты на лис, которая перетекла в размышления об удивительных премудростях конных скачек и о том, как опозорились день-и-ночь-рычащие псы Скиббербега.
Отец Кессиди припомнил, как лучший скакун Неда Блейза был избран для участия в скачках за Кубок Коннемары, и в последний момент Нед струхнул ставить на него. Конь же столь преисполнился в сердце своем обиды на недоверие хозяина, что сбросил жокея, перескочил ограду и с высоко поднятой головой помчался домой галопом.
Затем король поведал о великой охоте, в которой участвовали трое судей и двое начальников налоговой службы, а вожак своры Скиббербега, вместо того, чтобы преследовать лису, завел всю охоту через холм прямо на двор Патрика МакКефферти. После этого вся округа пустовала еще две недели.
Так их разговор переходил от одной приятной темы к другой, пока отец Кессиди, хитроумный человек, не спросил – осторожно и вкрадчиво: