Под окнами горницы растет высокий каштан, в ветвях которого несколько птичьих семей свили себе гнезда. Когда ветер поет по ночам в пышной кроне, Моргане слышится колыбельная волн, убаюкивавшая ее в Тинтагеле, когда отец ее был еще жив.
Полуденный зной нагоняет дремоту, но жарким ли днем, влажной ли ночью Моргана никогда не видит в Камелоте снов, и видения не приходят к ней, и течение мыслей становится покойным, ровным и плавным.
Камни в ущельях ее разума зарастают мхом.
Ко двору прибывает король Лот Оркнейский, слепленный из той же глины, из которой был сделан Утер Пендрагон. Вояка, поднявшийся до короны, но сохранивший все низменные привычки. Лот расправляет аршинные плечи, зычно хохочет, отрясая листву с деревьев, и марширует по коридорам замка, шлепая служанок пониже спины. Знатные дамы, успев привыкнуть к тонкостям куртуазного обхождения, вслух поругивают его варварские обыкновения, но некоторые объявляют их «освежающими». Мол, вся эта грубость носит отпечаток античной простоты.
– «Что естественно, то не постыдно», – цитируют они то единственное, что усвоили из уроков Сенеки.
Дамы укладывают волосы на тяжеловесный римский манер и отказываются прятать их под уборами в знак «освобождения от условностей». Да, много наполненных утроб останется в Камелоте в напоминание о визите этого королька.
Однако встреча с Морганой поражает Лота до глубины его неглубокой души, превращая дикаря в плохого поэта, лепечущего что-то о красоте, подобной луне, и звездам, и всем небесным светилам, вместе взятым.
Гвиневра устраивает бал, на который приказывает всем явиться неузнанными для пущего веселия. Моргана тонко улыбается, прослышав об этом: при желании она могла бы нацепить на себя лицо самой королевы. Но сейчас это всего лишь игра, и она забавляется, появляясь под маской, сшитой из бархатных листьев. Влюбленный Лот принимает за нее некую прекрасную Энид (все дамы при дворе прекрасны, даже дурнушки) и преследует бедняжку по всему залу, моля подарить ему поцелуй любви. От смеха Моргана проливает вино на платье.
– Ах, дорогая сестрица, – воркует припорхнувшая к ней голубка, – как жаль, что вы скоро покинете нас.
Моргана оборачивается к Гвиневре, скрывающей лицо под маской из белых перьев. Разумеется. Сама простота и чистота.
– Почему вы так думаете, ваше величество?
– Потому, что на днях некий король попросит у Артура вашей руки, – сообщает королева заговорщическим тоном.
– И вы полагаете, я соглашусь?
– Отчего бы и нет? Лот Оркнейский знатен, богат и недурен собой.
– Лот Оркнейский обрюхатил треть ваших дам и считает, что «стоик» – это команда, которую отдают собаке.
– Если вы будете так разборчивы, сестра, то останетесь в старых девах, – любезно улыбается королева.
– Лучше уж так, чем супруг, не понимающий половины смысла моих речей, – любезно улыбается Моргана и приседает в реверансе. – Прошу меня извинить, сестра.
Она выходит на балкон, за которым открывается вечерняя тишина сада, и думает о Мерлине. Где тот путешествует сейчас? Какие диковины видит? Какие новые слова принесет с собою? Вернется ли вовсе? Она пытается представить себе мир «реальности», «гравитации», «эсхатологии» и «попкорна». Воображение рисует ей картины, сотканные из пугающего и удивительного. Ей хотелось бы приоткрыть врата в новые миры, но она не знает магии, которая на это способна.
– Лот Оркнейский довел прекрасную Энид до слез, – весело говорит Артур, появляясь из бального зала. – Вот это любовь, дорогая сестра, вот это страсть!
Моргана качает головой с самым серьезным видом.
– Я недостойна подобной страсти.
– Такой страсти никто не достоин, – смеется Артур. – О ней сложат поэмы!
Он останавливается с нею рядом, облокачивается на мраморный парапет, и некоторое время они молчат в тихом одиночестве, разделенном на двоих. За их спинами текут музыка и голоса, что кажутся очень далекими.
На Артуре алый плащ и маска из лепестков пламени.
«Укрощенный огонь», – думает Моргана.
– Тебе никогда не хотелось путешествовать с Мерлином? – спрашивает она.
– Конечно, хотелось. Но я не могу.
– Почему?
– Каждый должен быть на своем месте. А мое место здесь, в Камелоте.
– Ты уверен в этом?
Артур пожимает плечами.
– В любом случае я не знаю ничего другого. Мне принадлежит эта земля, и я за нее в ответе.
Она завидует его убежденности и пониманию своего назначения в жизни.
– Хотела бы я знать, где находится мое место, – шепчет она.
Она почти уверена, что Артур скажет: «Рядом со мною, при дворе», потому что его жизнь – это простые ответы.
Но он говорит лишь: «Я бы не хотел, чтобы ты уезжала», а потом зовет ее танцевать.
Она могла бы убить его уже тысячи раз. Это проще, чем истолочь серу в порошок.
Ей ничего не стоило бы подлить яда в его вино или подсыпать в пищу. Помутить сознание рыцарей, охраняющих двери в его покои, чтобы они набросились на него с мечами. Околдовать скакуна, чтобы тот обезумел и понес всадника к обрыву. Заговорить доспехи, чтобы они раскалились и он зажарился бы заживо в железной клетке. Проклясть копье, чтобы оно сломалось на турнире в миг схватки.
Она могла бы погубить его, и никто бы не узнал, что она сделала это.
Но смерть, не имеющая имени, бессмысленна для мести. Какое удовлетворение она принесет? Об Артуре станут плакать по всей Британии, скорбя о молодом короле, унесенном жестокой судьбой во цвете лет, а Моргана не желает, чтобы судьбе приписывались ее заслуги.
Поэтому она ждет и не убивает своего брата.
Потому что хочет, чтобы он узнал, откуда пришла его погибель. Потому что смерть должна сразить решающим ударом, как последний гвоздь в его гроб, а не как сполох молнии, что лишь добавит блеска его царствованию и короне. Потому что не хочет до конца дней слышать любовные стоны по Артуру во всех краях облаченной в вечный траур Британии. Потому что миг еще не настал. Потому что...
Потому что.
Главная новость при дворе – это сэр Ланселот Озерный.
Он прибыл из тех краев, где жила в монастыре Моргана, и его витиеватая речь звучит так, будто он то задыхается, то сморкается, то рычит. Его лицо – причудливая смесь божественной гармонии и чего-то напоминающего удивленную выдру. Пока он сбрасывал с лошади любого, кто осмелился бросить ему вызов.
Моргана находит его забавным из-за говора, отталкивающим из-за внешности и раздражающим, ибо она всегда ревнует к чужой славе. Дамы Камелота почитают Озерного рыцаря обворожительным.
Они так и говорят, томно закатывая глаза:
– Обворожителен!
И прибавляют к этому «шарман». Они выучились шарманить специально для Ланселота, учтивейшего из всех рыцарей на свете, прославленного воителя, неутомимого в подвигах, благородного и великодушного, изучившего до тонкостей всю куртуазность поведения, да к тому же неженатого.
Как сговорившись, дамы румянят щеки, покупают ароматические масла и украшения, шьют новые наряды и бегают тайком к гадалкам, предсказывающим судьбу.
Все, кроме двух.
Морганы и Гвиневры.
– Ланс, – Артур любовно хлопает своего первого рыцаря по плечу. – Ты заметил, что наши красавицы просто без ума от тебя? Клянусь своим спасением, ты берешь в плен, даже не атакуя!
Ланселот смущенно краснеет, королева бледнеет, но упрямо отказывается от румян. Ее превозносят за отсутствие тщеславия и пренебрежение женскими уловками, барды сочиняют баллады в честь ее несравненной скромности, и лишь Моргана догадывается, в чем тут дело.
Из этого дела можно раздуть великолепный, всепожирающий пожар скандала, который погубит Камелот, но ей сейчас не до того. Мерлин вернулся, и Моргана наконец взяла его за горло.
– Почему я должен учить тебя? – Волшебник выглядит утомленным, сердитым и порядком нетрезвым. – Ты полагаешь себя достойной?
В его пальцах дымящаяся благовонная палочка, которая не благоухает, а премерзко воняет. Он подносит ее ко рту, втягивает дым и выдыхает через ноздри. Как дракон.
Моргана с трудом отрывается от завораживающе отвратительного зрелища.
На ней тончайшее шелковое платье, стекающее по телу, обрисовывая все выпуклости, впадины и изгибы. Выглядеть соблазнительно никогда не повредит, а мужчины глупы, даже самые умные из них.
– Кому еще ты сможешь передать свои знания? Мне доподлинно известно, что в наших краях больше не найти никого, кто способен к Мастерству.
Мерлин кашляет вонючим дымом.
– Возможно, я не хочу никому передавать свои знания. Возможно, пришло время им умереть. Возможно, нам следует приветствовать зарю эры людей.
– Возможно, ты пьян, – едко говорит Моргана.
– Возможно, – соглашается он без возражений, его воспаленные глаза становятся пустыми и переполненными одновременно, как бывает, когда он видит что-то за пределами зримого мира, когда смотрит за завесу.
Как бы она хотела узнать, что открывается ему там!
«Быть может, он позовет меня?»
Ей так хотелось бы последовать за ним, вкусив настоящей магии, абсолютной Силы, которой почти не осталось в их мире.
«Если он возьмет меня с собою, я прощу ему то зло, что он причинил мне вольно или невольно. Не стану мстить ему, оставлю в покое Артура и Камелот, забуду обо всем, что случилось со мною здесь».
Прикоснуться к другим мирам, к другим временам! Может быть, она обретет себя там, в мире «реальности»? Может быть, именно там – место ее беспокойному разуму? Может быть, ее путь ведет не в древнюю зеленую вечность Холмов, а на дорогу бесконечного странствия, познания и открытий?
«Если он только разрешит мне последовать за собой, хотя бы единственный раз…»
На его смуглой коже – звездная пыль, песок, просыпавшийся из часов, созданных в начале времен и в конце времени.
– Мерлин, – она дотрагивается до его вялой, как дохлая рыбина, руки, в которой дымится курение. – Я готова на что угодно. Прошу тебя.
Он моргает так медленно, что ей кажется, будто время затвердело. Бросает на нее короткий рассеянный взгляд из-под слипшихся ресниц. Поглощает и выпускает горький, режущий глаза сизый дым.