- Да и само "спасение мира" тоже может оказаться пошлостью, - сказал Сергей Борисович. Добавил:
- И пошлостью, в том числе.
- Так зачем же тогда спасать? - Маша говорит и не без испуга следит за Славиком.
- Вот и я думаю, зачем? - пожал плечами старик. - Вроде даже и незачем. Как-то вот незачем. Да, незачем - а вот просто.
- Это слишком высокая планка, - Славик подбирал слово, - для спасающего, да и для самого мира. Вот вы говорите "смысл, смысл", так в чем он наконец?! Дали бы нам его, намекнули б хотя бы. А то, получается, я должен вам на слово верить, что вы превосходите нас неким смыслом - верить и благоговеть. Только что-то мне, знаете ли, не благоговеется.
- Смысл, он не для превосходства и не для обладания, - буркнул Сергей Борисович.
- А что будет с тем, ну, которого только что "изъяли"? - Маша опять сбивает их разговор. Славик видит; что-то Машке очень и очень не нравится.
- Ты, наверное, воображаешь, что его посадят в клетку, - дает себя сбить старик, - или же запрут в клинику для вивисекции и опытов, дабы выявить первооснову зла? Просто будет работать приемщиком в химчистке, если захочет, конечно... может быть, в прачечной. А тысячи людей в вашем мире останутся живы. - Улыбнулся. - Представляете, только что случилось так, что останутся живы. Случилось так, что вы - Славик и Машка останетесь живы.
- Неужели, у вас, меняющих ход чужой истории, до сих пор еще нет автоматизированных прачечных? - попытался Славик.
- Дед! - выкрикнула Машка вдруг, - А что я должна сказать родителям?
- Родителям? - растерялся старик. - Не знаю. В общем-то, ничего.
- Сергей Борисович, почему, говоря об этом другом, вашем мире, вы почти всегда говорите "тот мир", "их мир"? - спросил Славик.
- А он так и не стал моим. И какой из меня, как ты давеча заподозрил, медиатор. Какой, к черту, страж! Мне не по силам, как выяснилось. А той реальности и не надо. Да и самому "порталу" это, в общем-то, ни к чему. Так что я всего лишь пытаюсь выяснить, как здесь все устроено. Но за двадцать лет не слишком продвинулся. А кто и что здесь я? Помните, у Чехова, одна героиня называла себя эпизодическим лицом, если я правильно помню, конечно, я все чаще теперь забываю подробности и детали. Так вот, я здесь лицо, самовольно влезшее, не понимающее намеков, что мне полагается освободить от своего присутствия эпизод.
- Вы способ осуществления смысла, - вдруг сказал Славик, - один из.
- Смысла, до которого не дорос толком. Остается только льстить себя надеждой, что это такое условие его осуществления, - улыбнулся старик. - Во всяком случае, здесь есть момент свободы, знать бы еще, от чего именно... наверное, от судьбы. А также от ее полнейшего отсутствия. Да! Я тут с вами уже два часа, а на табло, - он кивнул на часы на столе, - по-прежнему тридцать минут, сами видите, какого. Так вот, когда станет тридцать одна минута, контакт прервется. Сие будет выглядеть так, что я исчезну. Так что, не пугайтесь и поймите с "материалистических позиций".
Собирали вещи молча. Раз только Машка сказала, очевидно повторяя слова своей матери: "Он и при жизни был с причудами. Да и инфантильности хоть отбавляй". Уже перед самым отъездом (они затянули с отъездом, все приходили в себя) к ним постучали. "Боже"! У обоих оборвалось внутри. Подкрались, глянули в окошко. Машка счастливо: "Это стоматолог с соседней дачи". Какое счастье, что это сосед-стоматолог, он не будет спасать мир, не исчезнет бесследно посреди их кухни, не разведет тумана насчет смыслов.
- Ну, вы даете! - смеялся, шумел стоматолог. - Забаррикадировались чего-то. Только станкового пулемета не хватает, для полноты картины.
- Здравствуй, Машенька, - расплылась в улыбке супруга стоматолога. - Мама твоя звонила, беспокоится, что ты трубу не берешь.
- Здесь нет сигнала, почему-то, - сказала Маша.
- Странно! - удивилась супруга, - У нас все в порядке, а всего-то десяток метров влево от вас.
- По-н-я-я-тно, - многозначительно протянул стоматолог и подмигнул Славику: "Знаем мы, зачем вы тут поотключали свои мобильники".
- А заодно мама твоя сказала, что вы, оказывается, дачу продаете, - продолжила супруга стоматолога, - Вот мы и пришли посмотреть.
- Для нашего Гоши, - подтвердил стоматолог, - У них с Регинкой как раз намечается мелкий, второй, между прочим, так надо же будет деток на лето вывозить. А тут места восхитительные, природа, виды и, главное, мы рядышком.
- Это судьба, - сказала супруга и приступила было к осмотру дома.
-Извините, дача не продается, - вдруг выпалил Славик.
-Не понял! - удивился стоматолог.
- Я, Маша, с мамой твоей только час назад говорила! - всполошилась супруга стоматолога. - Мы как раз гостей до станции провожали и на обратном пути сразу к вам.
- А чего это ты, Славик, здесь распоряжаешься?! - возмутилась Маша. - С какого перепугу?
- Ну вы, ребята промеж себя разберитесь. Если что, знаете, как нас найти, - фыркнули стоматолог и супруга стоматолога.
Всю дорогу до станции Маша молчала, лишь изредка:
- Не было. Ничего и не было. Ничего вообще.
Наконец, Славик сказал ей, что было. У него получилось резко. Тогда Маша:
- Забыть. Продать быстрее. И жить как жили. Жизнь важнее смысла.
- Тебе страшно? Мне, да.
- Сложно, скорее, - задумалась Маша. И тут же:
- Зачем все это? Чего ради? Я хочу просто жить, родить двух детей, а не спасать мир. Просто жить, понимаешь? А не оплакивать неспособность мира подняться над самим собой, или как там? И чтобы смысл соразмерен жизни, ясно?
- "Жизнь важнее смысла", - кивнул Славик, - Это маленький, местами довольно приятный, идеологизированный смысл, выдающий себя за победу над идеологемами, над ограниченностью Смысла.
- Понимай как хочешь, - буркнула Маша.
- А ограниченность Смысла и в самом деле есть, но твой дед, кажется, нашел иной способ ее преодоления. Только преодолел ли?
- Не было. Ничего не было. Ничего вообще.
Уже в электричке спросила вдруг:
- А ты хотел сохранить нашу дачу, чтобы стать там "стражем" или "способом осуществления смысла"? - У нее получилось зло.
Кирилл Берендеев
ДВА МИЛЛИОНА ФУНТОВ
Известный на весь Спасопрокопьевск медвежатник Влас Копейкин получил, пожалуй, самое странное предложение, с которым к нему когда-либо приходили горожане. Речь шла о сотрудничестве. Влас, прежде работавший один, за исключением приснопамятного случая, когда ему пришлось вступить в банду, чтоб добраться до заказа, долго не мог взять в толк, почему он должен отказываться от золотого правила, а потом долго хмыкал, определяясь, как далеко сможет от него отойти, чтоб, не навредив нравственному кодексу, вернуться обратно. Уж больно предложение выглядело заманчивым. Шутка сказать, в сейфе, который Копейкину надлежало обчистить, находилось не меньше двух миллионов фунтов. Игнат Семишкин, хороший знакомый медвежатника, собственноручно, а так же при содействии вспомогательных инструментов, готовый помочь в непростом деле взлома и проникновения, пообещал аж четверть от уворовываемого, что для человека впечатлительного в рубли лучше не переводить, эдак его столетней зарплаты не хватит для сравнения. Влас тоже решил не рисковать в математических упражнениях, решил уточнить, откуда у несуразно щедрого заказчика данные о сейфе, и почему до сих пор о богатом кладе никто в городе ни слуху, ни духу.
- Федька Бык, покойник, когда работал в республиканском министерстве геологии, в шестидесятых еще, получил подряд для экспедиции в Израиль, - докладывал Копейкину Семишкин, для убедительности тыкая в планшет покойного, нет, не электронный прибор, но кондовый кожаный портфельчик, носимый через плечо людьми служивыми или посыльными, а порой и теми и другими одновременно: фельдъегерями, пограничниками или геологами. Внутри планшета находились старая карта окрестностей Хайфы, где проводились изыскания и несколько документов на непостижимом иврите, а так же на чистом советском канцелярите, не менее сложном в понимании для потомков сверхдержавы. Кажется, последнее даже постигалось сложнее, ибо пишущий на нем никак не желал ставить точки, и от этого вся документация аккурат вписалась в одно предложение - на два десятка страниц. - Я не в курсе, что тамошние изыскатели нашли в земле, имело ли это ценность, но знаю, что с того подряда Федька много денег поимел, да фунтах. Все эти деньги, разворовываемые не только им, но и всеми министерскими с каждой стороны, очень здорово обогатили участников. А вскоре после закрытия экспедиции, началось расследование, но в пику ему - Шестидневная война, которая благополучно все их долги списала. Ни с нашей, ни с их стороны, наказания никто не понес, Федька Бык так и вовсе на повышение пошел, да только его наверху сразу за какую-то ерунду прижали, в итоге, присел на три года. А после, по недомыслию, еще раз приземлился, но уже капитальней, на семь лет. Тогда ему эту кликуху и приклеили.
- А деньги как же? - недоуменно спросил Копейкин. Семишкин пожал плечами.
- Тут все просто, пока Федька чалился, о деньгах никто так и не узнал, а вот потом, когда его выпустили с первоходки, потребовали делиться. Он, оказывается, не все раздал чинушам из тех миллионов, что заграбастал с пяти лет работы экспедиции. А где прятал от милиции, ОБХСС или еще какой организации, знал только он, сам понимаешь, так надежнее. Но с другой стороны, есть риск не договориться. Так и случилось, обидевшись на первое дело, Федька раздавать деньги больше не собирался. Тогда на него новое дело и завели. Только без толку, вызнать, где он прячет барыш, так и не смогли.
- Валютное? - уточнил Влас. Игнат покачал головой.
- Если б валютное, расстреляли, да и не одного его. Нет, по партийной линии что-то. Федор как вышел потом, сразу куда подальше уехал, его в городе до конца века видом не видать, слыхом не слыхать было. Потом уже заявился, но деньги почему-то не стал брать, может, вложением считал, может, остерегался бывших подельников, поди знай. А вот на смертном одре, на прошлой неделе, то есть, вдруг вспомнил, решил откр