Дмитрий РаскинЛюди, клоны, клоны, люди
Я, Эдвин Остин, всю жизнь занимаюсь проектированием и производством клонов, нажил состояние - ну да, людям же нужен хоть какой-то эрзац бессмертия. И вот теперь мне понадобилось самому. Нет, я не претендую на многое. Мне надо только, чтобы, когда меня не станет (а это уже скоро!), моя Грейс дожила свое оставшееся, отведенное ей и положенное, не узнав, что меня уже сколько-то лет как нет.
Не хочу, чтобы она страдала. Избавить ее от боли утраты и пустоты одиночества - вот чему я посвятил остаток отпущенного мне Богом и замечательной нашей медициной времени.
Возраст, в котором я собираюсь уйти - это по нынешним временам не слишком-то и старость, но мой диагноз! Словом, вскоре мне предстоит долгая, но чисто растительная жизнь. А я не хочу. И не хочу для Грейси роли скорбной сиделки при таком вот бессмысленном овоще. И принял свои меры.
Это только в книжках и фильмах - раз! и вот вам, пожалуйста, клон. А когда перед тобой точная копия восьмидесятишестилетнего тебя самого, не умеющая не то что говорить и думать, но даже подтереть себя задницу... это тяжело выдержать. Пусть сам я сколько раз я объяснял клиентам, что пугаться не надо, наши лучшие специалисты обучат его всему и по истечении оговоренного в нашем контракте срока он ничем не будет отличаться от своего заказчика.
И вот теперь, когда он (я) готов - у нас это называется "в первом приближении адаптирован к жизни" - я должен наполнить его (свое) сознание своим прошлым, всем тем, что делало, делает меня собою, Эдвином Остином. Идеи "загрузить" в память клона память донора, имплантировать в мозг копии биокомьютер оказались контрпродуктивными - так получается если не киборг, то симбиоз человека и электроники. Я отказался от этого еще на заре своей деятельности. Пусть и потерял на этом. Упущенная выгода, да. Очень многим заказчикам нужны были киборги, не более. Пусть они и не хотят в этом себе признаться и обижаются очень, когда вещи называют своими именами Им даже удобнее, проще, уютнее с киборгами. Я же хочу защитить живое. Я пытался было убедить, предостеречь - они вступают в мир изощренной имитации. Потом понял, им и нужна была имитация. Что ж, их выбор, имеют право. Каждому по его мерке, по его масштабу? А я считаю, что человек должен оставаться человеком - и потому только клонирование. Сложность же выбранного мной направления в том, что клон обладает самосознанием (попробуйте научить кого-то говорить, думать и подтирать задницу, если у него нет самосознания). То есть мой клон знает, что он клон, и создан для того, чтобы заменить меня для того, чтобы я скрыл от своей Грейси факт собственной смерти.
Я учу его двигаться, держать ложку, морщить нос, как я. Учу его любить то, что люблю я и, соответственно, не любить не любимое мной. Боюсь упустить какую-нибудь деталь, какую-то мелочь, отсутствие которой может если и не выдать его полностью, но насторожить, испугать Грейси. (Впрочем, всегда можно сослаться на старческие изменения и надвигающуюся деменцию.) Понимаю, что претендую почти на невозможное. Но клон учится всему на удивление быстро и относится к делу творчески. Мои гены! А я вдруг ловлю себя на том, что "передаю ему свое прошлое" с купюрами, упускаю кое-что из постыдного, мучительного для меня. И оставляю за кадром кое-что, что не нравится, никогда не нравилось мне в себе самом. За всю жизнь так и не сумел подняться над собой, и вот теперь?! Но так, без душевных мук, без того, что обычно называют катарсисом... Ладно, какая разница?! Главное, Грейси проживет оставшиеся ей десять-пятнадцать лет с улучшенной версией меня. Такой ей подарок? (Клон уже знает, если это вдруг вызовет недоумение и подозрение, он должен подвести Грейси к тому, что сие есть результат наконец-то пришедшей к нему "старческой мудрости".) Но клон - оказывается, я стараюсь не называть его собою, Эдвином Остином - подхватывает, перенимает многое из того во мне, что я пытаюсь от него скрыть. Генетика, да? К тому же слишком умен и проницателен. Вдруг вижу, дело не только в этом. Он пытается мстить за то, что я накладываю свою личность на его самосознание. Я его понимаю. Есть даже некоторое чувство неловкости, может, даже вины перед ним (не слишком привычное для меня состояние). Но и он должен понять... Говорит, что понимает, всё понимает, но он же живой, проглатывает слово "человек", и ему, он не договорил, каково ему...
Мы сидим с ним сейчас за бутылкой. Хорошо, что алкоголь на него действует так же, как и на меня - мы с ним оба расслабленные, добрые. Только я куда как более сентиментален. Но при всём комизме сцены (я специально позаботился, чтобы сцена была комичной) я серьезен и искренен. Не ожидал от себя. Говорю, что он, придет время, проводит Грейси и станет уже не мною - собой. Тем собой, которого сейчас нет, но которым он станет, прожив десять-пятнадцать лет моей жизни. Он согласен, кивает. И вдруг:
- Эдвин! Ты так говоришь, будто у меня после Грейси впереди еще целая жизнь. Но мне восемьдесят шесть. И даже если бы ты изваял меня двадцатилетним красавцем, генетически мне всё равно было бы восемьдесят шесть.
- Но, - обращаясь к нему, я всё еще не могу называть его Эдвином, хотя уже надо бы, - несколько генетических манипуляций, которые уже не помогли бы мне как живому человеку, позволят тебе прожить дольше меня.
- Несколько дольше, - поправил меня он. - Ты удлинил мою жалкую старость. И еще ждешь благодарности!
- Но если б не я... не эта моя ситуация с Грейси, тебя бы вообще не было. Да! то, что есть не слишком-то хорошо для тебя и, - я ищу слово, - довольно-таки безысходно. Но альтернативой здесь для тебя было б только полное небытие. Поэтому...
- Радуйся тому, что есть? - подхватывает, язвит он.
- Примерно, - демонстрирую невозмутимость, пытаюсь оставить за собой последнее слово я.
- А я не просил меня создавать! - у него получилось настолько по-детски.
Мне вдруг сделалось жалко его:
- Но быть мною не так уж и плохо, в конце-то концов! - я не очень уж искренен в этом своем возмущении. - Тысячи людей хотели б такой судьбы, - распаляю я себя, - были б счастливы оказаться на моем месте! - это правда, действительно правда, но я чувствую себя сейчас пошляком.
- Жизнь и сознание вручены мне без спросу, да что там, насильно. - Для вящего яду он добавил: - Дар жизни. - И вдруг другим тоном: - Я благодарен. В самом деле благодарен. В любом случае.
- Надо же, ты не копируешь мой максимализм. Не повторяешь мои чрезмерные претензии к жизни. Не ограничен моим тщеславием и моими амбициями.
- Глумишься? Ничего, я стерплю. В отличие от тебя, стерплю.
- Я не хотел. Извини.
- Ты так уверен, Эдвин, что я смогу полюбить твою Грейс?
- Ну да. Она же очень хорошая. Но, - я задумался, - если ты привнесешь в эту мою любовь и что-то свое... - Перебиваю себя, взрываюсь: - Но ты и есть я! Даже если и будешь чуть лучше меня - это тоже задумано мной. И ты от этого никуда, ты слышишь, ни-ку-да не денешься. У тебя нет выбора - не питай иллюзий.
- Выбор есть, - отвечает он. - Даже когда его нет.
- Никогда не замечал у себя склонности к афоризмам и каламбурам. Стой-ка! Ты намекаешь на суицид? О нет. Ты просто плохо еще меня знаешь. Я не решусь, не решился - в моей жизни были, были моменты, когда я хотел, но меня не хватило... и слава богу.
- Стоп! - изумился он. - Получается, я не весь ты? не полностью? А так, фрагментарно. В основном с фасада, подремонтированного и слегка подкрашенного? Что же, ты, кажется, заложил мину под эту свою затею.
Черт! Я проговорился. Не должен был. Попробую отбрехаться как-нибудь:
- Ты же хотел, чтобы в тебе был зазор между мной и твоей собственной личностью, которой, кстати, еще и нет.
- А что, если и не будет?
- Ну, этого никто не может знать точно, - сказал и не понял, чего это я ему сопереживаю. Ведь если у него не получится, и он станет лишь мною и никем больше - это же хорошо. Как раз что и требовалось! И Грейси счастлива, и я вроде как продлю себя еще на сколько-то.
Я разливаю остатки виски по бокалам.
- Но что мне в тебе непонятно, Эдвин, - он говорит задумчиво, тихо, - ты же не слишком хороший человек.
- Согласен, - киваю я. - Но это ты, Эдвин, - я впервые назвал его так. - И тебе непонятно в себе самом, - салютую ему бокалом. - Но что именно, Эдвин? Может, я недооценил собственную сложность и противоречивость.
- Как человек ты не очень, - он продолжает, игнорируя мой тон, - а оказался способен на чистоту любви.
Так! Значит, он читает какие-то книжки, не поставив в известность меня. Ничего страшного, конечно, но всё же.
- На самоотречение в любви, - говорит, стесняясь этих слов. - Ведь я же буду не только заботиться о твоей Грейси, не только подавать ей лекарства и поправлять ей плед, но и спать с ней, заниматься сексом.
Я понимал это, когда создавал клона, ради Грейси, ее счастья и всё такое, но сейчас вдруг обожгло.
- А современная медицина много нам чего позволяет и в таком возрасте, - он вдруг заговорил резко, зло. - А ты мне еще должен рассказать, как она любит, в каких позах, куда прикасаться, где нежно, где жестко. Как ей особенно хорошо? Сзади так сзади. Орально так орально.
- Эта твоя злость говорит только о том, что ты это я, - мне удалось взять себя в руки. - Будь я твоим клоном, вел бы себя точно так же.
- Браво! - он издевательски театрально хлопает в ладоши. - Но ты же всё рано не веришь, что я, легший на Грейси через пять-семь лет после твоей смерти, и есть ты. Поэтому здесь не самообман и не погоня за тем, что "после смерти", а чистота и подлинность любви.
Я принимаю у него экзамен. Грейси уехала на уик-энд к подруге, и клон должен показать, как он ориентируется в моем доме. Одно дело, когда мы тренировались на макете в лаборатории, и совсем другое сейчас. Он должен примерить на себя, обжить мою жизнь. Он хорошо справляется, я даже не ожидал.