- А как же реагенты и всё такое? - опешила девушка.
- Просто послушай. Не приходите!
- Ладно, ладно! Успокойся, - она настороженно смотрела на Митю. - Ты точно в порядке?
- Да. Мне пора. Извини. Я позвоню.
Весь следующий день Митя был как в тумане. Он постоянно прокручивал в голове картинку. Что-то не сходилось. Видение было таким ярким, объёмным. Он даже запомнил металлический привкус во рту. Такой бывает у крови. Раньше он не чувствовал вкуса. Что-то не так... Позвонить Кате? Объяснить ей всё? Нет. Она решит, что ты сумасшедший. А что если Лада погибнет? Как ты будешь смотреть Кате в глаза, зная, что мог всё исправить и не сделал этого? Но ты же не можешь... Но ты знаешь! А что это изменит?! А если ты расскажешь, а она точно решит, что ты псих! Это первая девушка, которая отнеслась к тебе нормально. Не делай этого! Только всё испортишь! Но вспышки появляются не сразу. У тебя ещё есть несколько дней. А если Катя подумает, что ты её больше не хочешь видеть?
Митя набрал сообщение и задумался, отправлять или нет?..
- Иди, провидец, Иван Сергеевич зовёт, - прервала его мысли Антонина Тихоновна.
- Провидец?..
Митя вошёл в смотровую и сразу всё понял. На кушетке сидела женщина с заплаканным опухшим лицом, а рядом топтался угрюмый мужчина с переноской.
- Иван Сергеевич тут? - спросил Митя.
Мужчина кивнул в сторону подсобки.
Иван Сергеевич закрывал холодильник, когда Митя появился на пороге.
- А-а-а... Пойдём, практикант, познакомишься с минусами нашей работы.
- Усыпление?
- Да. Матильда.
Кошка из последних сил цеплялась за подстилку.
- Митя, уберите эту тряпку, - скомандовал врач.
- Я не смогу... - всхлипывала женщина.
- Но вам нужно быть тут, - сказал Митя. - Это же ваша кошка. Она вас знает и доверяет вам. С вами она не будет нервничать. В смысле... слишком сильно нервничать...
- Разрешите я выйду? - слабым голосом спросила женщина, - Я не смогу...
- Как знаете, - угрюмо отрезал Иван Сергеевич, забирая лекарство в шприц.
- Пойдём, пойдём дорогая, - угрюмый вывел жену в коридор.
Кошка распласталась на железном столе. Мутные глаза испуганно шарили по комнате.
- Митя, добавьте свет. Я не хочу промахнуться мимо вены. Держите ровно. Ну-ну, Матильда, не царапайся. Митя, наркоз.
Матильда слабо дёрнулась.
- Шприц! - скомандовал Иван Сергеевич.
Митя знал, будет ещё два укола в вену. Через несколько минут всё было кончено.
- Всё, - выдохнул заведующий снимая перчатки.
- Она искала.
- Что, прости?
- Она до последнего мига искала глазами хозяйку. Она её любила, доверяла ей...
- Митя, оставь эту ерунду. Если будешь так каждый раз, не сможешь работать. Ты пойми, ты здесь, чтобы помочь. Тем, чем можешь... Сейчас так.
- Но это же не честно, не справедливо. Неужели за столько лет она не заслужила тёплой родной руки рядом?
- Кстати о руке. Она меня здорово прихватила. Подай перекись. И прекрати эти сопли!
Митя обработал руку Ивана Сергеевича, завернул кошку в пелёнку и вынес в коридор.
- Мотенька-а-а... - всхлипывала женщина.
Мужчина буквально оттащил Митю в сторону.
- Доктор, а нельзя ли её... Матильду тут у вас... оставить?
- В смысле?
- Ну... Утилизировать что ли? Не знаю, как это называется...
- Ещё полторы тысячи в кассу, - отдёрнул локоть Митя.
- Полторы? - неожиданно громко пробасил здоровяк. - Да это же!..
- Всё по прайсу.
"Утилизировать, - думал Митя, когда колокольчик над дверью снова брякнул. - Слово-то какое нашёл... Утилизируют мусор. Отходы. Она же..."
- Митя, тебе тут раз пятнадцать уже звонили! - Высунулась из подсобки Антонина Тихоновна, протягивая телефон.
- А кто звонил?
- Не знаю... У тебя записано какая-то "Зелёная шапочка".
Страшная мысль обожгла спину холодком. Зелёная шапочка. Зелёная!
Шесть пропущенных от Кати. Митя набрал номер. Металлический голос на другом конце привычно выдал заученный текст. Ждать было нельзя.
- Я вернусь, Иван Сергеевич!
Митя выскочил за дверь, судорожно сжимая трубку.
"- Ну же, ответь! Ответь!"
- Абонент временно...
Запыхавшийся, Митя выскочил к выходу из парка. В узком проходе толпились люди. Где-то отдаляясь завывала сирена. С трудом продравшись сквозь частокол плеч и спин, он увидел отъезжающую машину скорой.
- Что? Что тут случилось?
- Сбили, - ответил кто-то в толпе.
Тут Митя заметил на тротуаре салатовую шапку с огромным нелепым помпоном.
- А девушка? Где девушка?
- Так увезли.
- Куда? Куда её увезли?
- В морг, наверное... И собака с ними. Её никак оттащить не могли. Она так выла, аж внутри всё переворачивалось.
- Как выла? - Митя вцепился в рукав какого-то парня. - Она что, живая?
- Собаке-то что сделается? А вот девчонку жалко... Псина эта ей всё лицо лизала, пока скорая не приехала. А потом завыла. Наверное, всё поняла...
Способности. Талант. Дарование. Дар. Что можно считать даром? Муравей, например, может поднять вес в десятки раз превышающий его собственный. Суперсила? Морские черепахи задерживают дыхание на 7 - 10 часов. Талант? А собаки? Собаки не различают цветов. Что это? Дар?
А человек? В чём же его дарование? Может, в том, что только он способен любить, несмотря на то, что всему однажды придёт конец.
Сева ГУРЕВИЧ
ШУРУП(фантазия в 13 зарисовках)
Семён Семёнович был человек не хара́ктерный, но рассудительный и соответствующий. Голову он мыл обыкновенно по утрам, два раза в неделю: в среду и в субботу. Как-то раз, стоя в ванной и смывая-обмывая под душем намыленную голову, он обнаружил какую-то странную, белесого цвета, замазку в самом центре своего затылка. Ещё раз повозил указательным пальцем по этому месту, поднёс сей палец к левому глазу, прищурил правый, и снова увидел ту же самую замазку: то ли оконную, то ли какую другую, или вовсе детский пластилин. Снова подставил голову под душ и пустил в дело всё тот же палец. На затылке осязалось небольшое углубление, в горошину величиной, из него-то Семён Семёнович и извлекал этот непонятный материал.
- История! - произнёс он, после чего выключил душ и, тщательно вытершись, вылез в своё холостяцкое жилище.
Семён Семёнович находился, что называется, "в графике", хотя и рассиживаться особенно не следовало: была среда - день будний. И этот будний, рабочий день неотвратимо надвигался на него.
На работе Семён Семёнович был несколько перегружен текущей по офису однообразной суетой. Где-то там был внешний и, возможно, реальный мир, переходящий здесь на мягкую бумагу и в жёсткую компьютерную память цифрами и стандартными лаконичными высказываниями типа "сдал-принял", "штрафные санкции" и неким инородным, совсем уже уводившим в сторону, "форс-мажором". Офисные дела не только отражали и фиксировали, то есть учитывали, всё, значимо происходящее "где-то там", они контролировали и управляли. Так что вопрос о том, что первично (слово или дело, жизнь-отражение или жизнь "где-то там"), становился бессмысленно-некорректным, заводящим в тупик. И сам Семён Семёнович одновременно и руководил, и подчинялся, по большей части общаясь даже не с людьми, а с какими-то "материалами". Наверное, их направляли к нему не компьютеры, а люди, но точно утверждать было нельзя. Да и несущественно - ни для принятия решений, ни для самого Семёна Семёновича: всё и вся соответствовало регламенту, пусть и неписаному, но прочно продуманному, заведённому раз и навсегда. Семён Семёнович делал своё дело.
Во время обеденного перерыва он зачем-то почесал затылок, посмотрел на кончики пальцев, ответственных за этот процесс, не увидел ничего криминального и запил свою скромную трапезу компотом.
Свидания с дамами сердца обычно происходили у Семёна Семёновича по выходным. И на эту субботу у него тоже был план, предполагавший банальную (но от этого не менее приятную) постельную развязку в его жилище. Поутру, принимая душ, он опять нащупал углубление на затылке и опять, к своему недоумению и неудовольствию, обнаружил белесую замазку на пальцах. Попытался посмотреть через два зеркала на затылок, но - даже из-за короткого ёжика волос - ничего не увидел. Взглянул на часы - времени было хоть отбавляй. Непонятность происходящего не то чтобы сильно давила на него, но, тем не менее, побродив несколько минут по замкнутому пространству квартиры, он вернулся в ванную, взял триммер и выбрил на затылке интересующее его место - величиной с пятак, не более - и снова посмотрел туда с помощью двух зеркал. Действительно, имелось небольшое, правильной круглой формы углубление, покрытое белесой дрянью. Ещё немного поковырял в ней и вдруг на глубине пяти-семи миллиметров мелькнул металл. Семён Семёнович удалил остатки замазки и, к своему изумлению, обнаружил нечто, крайне похожее на головку шурупа для крестообразной отвёртки.
Что бы это могло быть? Самое вероятное предположение: детская травма, о которой он не помнил. Какая-то пластина, поддержавшая изнутри сращивание черепа. Другие версии, смутно маячившие где-то рядом, представлялись фантастичными и вздорными. Отца давно не было в живых, а мать находилась в доме престарелых. Он давно не навещал её. Деменция или Альцгеймер, в общем - старость, и самое мерзкое в старости - потеря себя. Как любой нормальный человек, Семён Семёнович старался не допускать эти мысли-напоминания о неизбежно надвигающемся времени, вытесняющем настоящее, умножающем прошлое. Но попытаться узнать что-либо об этой "истории" можно было только у неё.
Набрал номер телефона, попросил мать по имени-отчеству и сквозь томительный промежуток времени ждал шуршания трубки в её руке.
- Здравствуй, мама... Это я, Семён. Семя - твой сын, - назвал он своё семейное, отошедшее в прошлое имя.