Мне стоило некоторого труда откланяться.
Уже на лестнице я осознал: да, квартира, да, фирма, но старая вешалка ни слова не сказала о муже! Был бы статусный и богатый муж - похвасталась бы. Значит, Маринка-Инга, скорее всего, еще раз сходила замуж и развелась.
Теперь нужно было двигаться в сторону дома. Но на душе было неспокойно. Я решил еще раз дойти до семеновского жилища - мало ли что.
По дороге я названивал Семенову. Он не откликался. Страшно было подумать, куда он мог забраться с этой дурацкой лошадью!
Наконец я оказался возле его дома и стал думу думать.
Можно было пойти к нему домой и сидеть там, нервничая и успокаивая себя крепким и сладким чаем. Но я все время помнил, что Семенов - при лошади. Если он все же поедет ночевать домой, то наверх он скотину не потащит. И с него станется, приехав, отвести ее в сарай и там же устроиться на ночлег.
В общем, я решил подождать еще немного возле его дома, точнее - гуляя поблизости от ворот. Это требовалось для безупречной чистоты совести: сделал все, что мог, и торчать тут до утра просто не имею права, есть же у человека обязанности перед собственным организмом?
Восемь шагов направо и восемь шагов налево...
- Мишка, привет! - окликнули меня. - Какими судьбами?
Я повернулся - человек из прошлой жизни, знавший Михаила, заслужил хотя бы несколько вежливых слов. Но, увидев его, я даже обрадовался. Это был мой бывший однокурсник Норберт Романенко. Имечко было - не то что одна на весь город, а, наверно, даже одно на всю область. В школе парня наверняка звали Норкой и даже норным животным, за что и нарывались на крепкие кулаки. Романенко был невысок, плечист и, насколько я помнил, занимался в юности боксом.
- О,привет! Ищу одного балбеса, - ответил я. - Вроде уже должен дома появиться. Трубку не берет, дверь не открывает, наверно, вот-вот появится.
- Он тут, что ли, живет?
- Вот в этой подворотне.
Я имел в виду ворота, ведущие во двор, где в самой глубине стояло пятиэтажное здание дореволюционной постройки.
- И что, так и будешь тут шагать взад-вперед?
- Во дворе лавочка есть, - неуверенно сказал я.
- Лавочка! Вот что - идем со мной в "Сонату"! Угощаю!
Кафе "Соната" было у нас из самых древних, его еще, поди, при Брежневе открыли. А имя дали со значением - предполагалось, что там будут не наливать, а устраивать музыкальные вечера. Может, с самого начала и устраивали, но сейчас "Соната" превратилась в ночной бар, а почему сохранили старое название - понятия не имею.
- Да как-то неловко... - пробормотал я. Очень не хотелось тратить деньги в этом сомнительном заведении, а не тратить тоже нельзя - Норберт мне не брат и не сват, угощать меня не обязан.
- Не дребезди, Миха. Если я пойду туда один, то нажрусь в хлам, и девки мне кошелек облегчат. А с тобой - выпью, но в меру. Это такая благотворительность с твоей стороны, понял?
"Соната" была в угловом доме, вход как раз с угла, окна - на обе стороны, и если удачно сесть, семеновская подворотня отлично просматривается...
- Ладно, - сказал я. - Только без роскоши.
- Не могу пить дешевое пойло, возьму приличное.
Романенко как-то слишком старательно показывал свое благосостояние. Ну что, одет прилично, рожа гладкая, может, даже джип на той стороне улицы - его собственность. Да не все ли мне равно? У меня голова другим занята, у меня в голове - Семенов и лошадь.
- Что-то случилось? - вежливо спросил я.
- Случилось... Тут один человечек бывает, надо бы с ним пересечься. Ну, пошли, что ли?
Я подумал - уж лучше сидеть в "Сонате", чем во дворе на лавочке.
Это был третьеразрядный бар с интимным полумраком, хотя спиртное предлагалось качественное. Но его почти никто не брал - тут пили пиво или "отвертку". Под потолком крутился зеркальный шар, и мельтешение разноцветных бликов наводило на мысли о заводской дискотеке. Музыка тут была гнусная. Плавал дым, причем не только табачный - кто-то в дальнем углу баловался травкой.
Мы сели на высокие табуреты возле зеркальной стойки.
Публика собралась, как я понял, постоянная, многие через весь бар выкликали Васек, Наташек, Шуриков. В отдельном закутке сидела девичья компания.
Я то в окно поглядывал, ожидая Семенова, то на девчонок. Вид у них был, как говорит Стасов, инфернальный. Он так и о пьяном стороже дяде Русике может сказать, и о заглючившем компе. Но к девчонкам слово как-то больше подходило. Мрачные и высокомерные ведьмочки...
Ну да. Косматые и в черном.
Одна медленно встала и пошла через весь бар - знакомых навестить, что ли. Прошла мимо, я невольно посмотрел вслед и обалдел.
Какие у нее были ноги!
Такие природа создает раз в двадцать лет, не чаще. Длинные, стройные, изящные, с тонкой щиколоткой, узким коленом! И не тощие! Идеальные. Я таких раньше не встречал.
Норберт проследил мой взгляд и ухмыльнулся.
- Что это за цыпочка? И что она здесь делает? - спросил я.
Имел в виду: что такие ножки могут делать в таком поганом шалмане, если им место - в Париже, на показе какого-нибудь Армани, или как их там зовут.
- А, эта... - он хмыкнул. - Это Ноги. Оттягивается она тут. Ищет свое счастье.
- Ноги? - переспросил я. Вроде бы там имелся весь комплект деталей.
- Да, ее так зовут. Ты приглядись.
- Ножки классные, не к чему придраться. Странно, - сказал я. - С такими ногами промышлять в дешевом шалмане...
- А куда ей еще деваться?
- Ну, хотя бы замуж выйти, желающие найдутся.
- Вот как раз замуж ее и не возьмут. Никогда! - веско сказал он.
- Почему?
- Потому что - Ноги. Ноги! Чеши к нам! У нас наливают!
Девица подошла.
- Привет, Романенко,- сказала она. - Что тут у тебя?
- Сейчас возьмем тебе шампусик. Садись!
Ноги села на высокий табурет и так разместила точеные коленки, что они оказались как раз под моей рукой. Но хвататься я не стал - девочки из шалманов способны так наградить, что замаешься по врачам бегать.
Вблизи она, впрочем, оказалась вполне и вполне. Бывают такие счастливые девчонки - сами тоненькие, а мордочки кругленькие. И пухлые губки, кажется, свои, а не произведение хирургического искусства. И длинные волосы, очень светлые, которых не касалась рука парикмахера.
Похоже, ей сегодня уже наливали и шампусик, и что-то еще.
- Ноги, расскажи про своего бывшего, а? - попросил Норберт. - Как он, не появлялся?
- Да чтоб он сдох, козел!
- Наша Ноги была замужем за козлом, - объяснил Норберт. - Но теперь она свободна, как морской ветер. Эй!
Щелчком пальцев Норберт подозвал бармена. Тот явно знал вкусы Ноги, потому что, не дожидаясь заказа, потянулся к шампанской бутылке.
Она очень красиво взяла фужер. Вот что у Ноги имелось - так это грация.
- За то, чтобы он сдох! - сказала Ноги и отпила примерно половину.
- Наша Ноги пьет только за козлиные похороны, - объяснил Норберт.
- Что ж она за такого вышла? - спросил я.
- Тсс...
Это "тсс" было почти беззвучным, и движение пальца к губам - едва намеченным.
Дальше была обычная ахинея - Норберт расхваливал прекрасную Ноги, как будто хотел навязать мне ее на шею, я подыгрывал, но на самом деле сопротивлялся: такая девка мне не по карману, да она и выше меня на полголовы, для меня это неприемлемо. Потом ее позвали какие-то знакомые, и она нас покинула.
Ушла походкой манекенщицы, да еще бедрами зазывно покачивала.
- Такие ноги одни на весь город, - сказал Норберт. - Но в голове у девочки ветер окурки гоняет. До сих пор. Замуж она в нашем городе не выйдет, а в другом городе, если приедет, сразу ее на панель определят. Это она все-таки понимает.
- Она где-то работает?
- Сидит у родителей на шее. С куриными мозгами найти работу - проблема. Торговать на улице овощами она не пойдет.
- А одета прилично...
- Донашивает прежние тряпки, которые ей еще козел дарил. Тряпки она первым делом утащила...
- Откуда?
- Из дома, где они жили.
- Чем же она козлу не угодила?
Норберт тихо засмеялся и сразу помрачнел.
- Сперва-то угодила... Старый дурак увидел эти ножки и умишком повредился. Ей подружки объяснили - такого нужно брать, не раздумывая. А подружки - клейма ставить негде. Вообще-то они ей правильно советовали. С ее куриными мозгами главное - найти ходячий кошелек. Ему казалось, что с ней можно договориться... А Ноги - она и есть Ноги! И ничего больше.
Я хотел спросить, что там у нее вышло с козлом, но постеснялся показать, что мне это интересно. Собирать сплетни - совсем не мужское занятие.
Меня больше интересовало другое.
- Кто ее назвал Ноги?
- А как ее еще называть?
Норберт, видимо, был прав.
- Но кто-то же был первым?
- Когда я с ней познакомился, она уже была Ноги. А было это, это было... Три года назад! Как раз перед тем, как Гринман ее выгнал.
- И что, он тоже называл ее Ноги?
- Конечно!
Норберт все время прикладывался к фужеру, куда бармен подливал дорогой коньяк. Я такие только на витринах видел, да и вообще мы с Семеновым, если случалось подходящее настроение, покупали бутылку приличной водки. Это нас вполне устраивало, особенно под хорошую закусь. А хорошая - это мясная нарезка, "оливье", пара горячих котлет, без всякого картофельного пюре, обязательно соленые огурчики. Мы все это брали в "Корзинке".
Конечно, и я понемногу отпивал из своего фужера. Но - совсем понемногу: ну что это за закуска - соленые орешки?
- Бедная девчонка... - пробормотал я.
- Сама виновата.
Я привстал, чтобы высмотреть ее в полумраке. Она опять сидела с подружками, нога на ногу, выставив напоказ свой главный товар. Но никто над ней не склонялся, в вырез платьица не заглядывал. Видно, эти ножки уже всем тут примелькались.
- Если по уму - ей уезжать надо.
- Без родителей эта дура пропадет. Она же ни хрена не умеет, только ножки раздвигать. Гринман - идиот. Вокруг него такие дамы круги нарезали! А ему подавай Ноги! Вот и попался... Мы все боялись, что он в петлю полезет.