Он вскочил и, бросив собеседнику «Я сейчас вернусь!», быстро пошел к выходу из кафе. Дидро заставлял себя не бежать, он не должен был бежать, если он побежит, то сердце выскочит из груди и побежит быстрее него, так уже было в прошлом году, когда он побежал через улицу, чтобы успеть на ту сторону раньше, чем загорится красный, и его прихватило как раз на середине проезжей части. Он провел в больнице неделю. Он и в пансионате Арнольда оказался потому, что врач посоветовал не меньше трех раз в году проводить у моря в приятном южном климате.
Дидро не бежал, и потому, когда дошел, носилки с раненым уже вкатывали в машину, а велосипед кто-то поднял и прислонил к стене дома, где жил комиссар.
Дидро все-таки успел увидеть велосипедиста, прежде чем один из парамедиков захлопнул двери и машина уехала, подвывая и яростно мигая красным пламенем.
Народ разошелся сразу, все было ясно: человек не справился с велосипедом, налетел на столб. Велосипед – не автомобиль, полиции здесь нечего делать. Дидро подошел к велосипеду, попробовал поправить руль, не получилось, машину надо в мастерскую, но никто об этом не подумал, а оставлять велосипед здесь дожидаться хозяина было бы неправильно – украдут. Даже не украдут, а всего лишь приберут бесхозное добро, обычное дело.
Дидро открыл дверь привычным поворотом ключа, вкатил велосипед в прихожую, прислонил к стене и поразился мысли, возникшей не сейчас, а когда он увидел через окно кафе выбегавших из «скорой» парамедиков.
Он уже видел это. Он уже при этом присутствовал. Не был уверен, но ощущение… Да, было только ощущение, что он видел, присутствовал, знал… Но вспомнить не мог, и это было мучительно.
Дидро постоял в полумраке, пытаясь разобраться в себе. Он и думать забыл о Дорнье, дожидавшемся в кафе, потому что чувствовал: он и без Дорнье все знает, просто не понимает еще и не помнит. Бывало с ним и такое. В восемьдесят седьмом, например, он вычислил убийцу девушки из бистро «Серенада», но произошло это в подсознании, что-то там с чем-то сцепилось, расцепилось и легло последним элементом пазла. Он все знал, но мучительно не мог назвать имя, которое всплывало из подсознания, но никак не могло всплыть, как подтопленное бревно. Сейчас тоже… Бессмысленно пытаться… Оно само… Как тогда.
Дидро вышел, запер дверь и, убедившись, что машин нет, перешел улицу в неположенном месте. Почему-то он знал и то, что увидит, или, точнее, чего не увидит в кафе, а потому не очень торопился. Дорнье за столиком не было. На столе, прижатый блюдцем, белел листок.
«По счету я расплатился. Теперь я знаю, что тогда случилось, как и почему. Расскажу при встрече. Мне нужно еще кое-кого найти».
Комиссар аккуратно сложил записку, спрятал между листами записной книжки, книжку – в боковой карман. Сел за стол, прижал ладони к вискам и вспомнил свисавшую с носилок руку велосипедиста с коротким безымянным пальцем.
Как это написано в одном русском рассказе? У Чехова, кажется. Комиссар не запоминал прочитанных книг, хотя и читал много, особенно в молодости, но мысли обычно было не о том, о чем он читал, и, видимо, потому фамилии авторов, имена персонажей, названия книг забывал почти мгновенно. Может, и Чехов. Или Набоков. Точно не Толстой, тот писал слишком много и формулировал не так лапидарно. «Этого не может быть, потому что не может быть никогда».
Точно сказано.
Нужно найти Дорнье. Дидро знал, что не станет искать. Во-первых, у него больше не было под рукой штата работников, которые могли бы прочесать огромный город и выяснить хотя бы, в каком отеле остановился физик. Во-вторых, Дидро чувствовал, кожей ощущал, всем существом своим, что искать Дорнье не нужно, он объявится сам.
Дидро тяжело поднялся, вышел из кафе, достал телефон и позвонил Марго: предупредить, что вернется позже нее, пусть не беспокоится и, вот еще, пусть не трогает велосипед со свернутым рулем, стоящий в прихожей под лестницей.
Дидро сел в свой старенький «шевроле» и поехал в медицинский центр на бульваре Барбюса. Туда обычно везли сбитых на улице пешеходов и незадачливых велосипедистов: с одной стороны, у полиции не было острой необходимости их допрашивать, а с другой – показания могли понадобиться в любой момент. Наверно, надо было поторопиться, но Дидро чувствовал, что и это бессмысленно. Почему-то интуиция у него сегодня «бежала впереди паровоза», как он сам себе говорил: решение приходило в голову раньше, чем он начинал даже не понимать происходящее, а хотя бы осмысливать.
Он постоял минуту у дверей больницы, пропуская входивших, выходивших, а также вносимых и одного, которого вынесли на носилках, усадили в инвалидную коляску и увезли в белом фургоне с зеленой надписью «Протеус. Доставка на дом». Наконец поднялся по ступеням и в приемном покое, показав молоденькой медсестре свой просроченный документ, спросил, не привезли ли примерно полчаса назад пожилого человека, упавшего с велосипеда.
«Привезли, – сообщила девушка, даже не заглянув в компьютер. – Месье Мельяр, шестидесяти пяти лет, травма колена, легкий ушиб затылка, сейчас на рентгене, потом будет в палате восемнадцать, третий этаж нале…»
«Знаю», – буркнул Дидро, много раз бывавший и на третьем, и на других этажах, а около восемнадцатой палаты он как-то выставил охрану, потому что там лежал криминальный авторитет, согласившийся дать показания.
На третьем этаже он прислонился к стене у окна, чтобы видеть дверь в палату и весь коридор до лифтов. Велосипедиста, как его продолжал мысленно называть Дидро, привезли минут через пятнадцать. Мужчина сидел в кресле на колесиках и порывался встать, объясняя санитару, что может идти самостоятельно. Санитар вежливо улыбался и толкал кресло, придерживая велосипедиста за плечо. «Пристегнул бы», – подумал Дидро, но дальше мысль не продвинулась, потому что внимательный взгляд отметил два известных ему признака, а третий он видеть не мог, потому что, в отличие от трупа полувековой давности, на велосипедисте была шерстяная водолазка.
Санитар вкатил кресло в палату и закрыл дверь, так что Дидро не успел увидеть, на какую из двух кроватей положили раненого и есть ли там еще кто-нибудь, кроме него. Дидро подошел к двери, прислушался, но в палате (он знал) была хорошая звукоизоляция. Потому полиция пользовалась именно этой палатой.
Наконец дверь открылась, но появился на пороге не санитар с пустым креслом, а месье Мельяр, нервно посмотревший по сторонам и ступивший в коридор, будто в холодную воду зимнего моря.
Велосипедист не обратил на Дидро внимания – его больше интересовало, нет ли кого-нибудь у лифтов и на лестничной площадке. Никого не было и, приободрившись, Мельяр, секунду подумав, повернул к лифтам. Шел он, чуть прихрамывая, но старался не выдавать своей неуверенности.
Дидро догнал велосипедиста, когда тот протянул руку к кнопке вызова лифта.
– Вам вниз? – осведомился комиссар.
Велосипедист вздрогнул и обернулся. Впрочем, подозрений Дидро в нем, похоже, не вызвал – он был скорее удивлен появлению человека будто из воздуха.
– Да, – коротко ответил Мельяр.
– Значит, нам вместе, – сообщил Дидро. Велосипедист пожал плечами и отвернулся. Он заметно нервничал – Дидро видел, как у него подрагивали пальцы, в том числе безымянный на левой руке. Без фаланги.
Как и комиссар, велосипедист не хотел, чтобы сейчас явился врач или… А что, кстати, с санитаром, так и не вышедшим из палаты?
Дидро задал этот вопрос, когда они вошли в лифт и кабина двинулась вниз. Ехать с третьего этажа на нулевой было секунд восемь даже на неторопливом больничном лифте, и Мельяр ни поразиться, ни испугаться толком не успел – дверь раздвинулась, и Дидро вытолкнул своего попутчика в холл, направив его движение к одному из свободных кресел.
– Эй! – воскликнул велосипедист. – Что?
– Садитесь, – резко сказал Дидро, – и поговорим пока тет-а-тет.
– Да вы…
– Может, мне сказать дежурному, что в восемнадцатой палате он найдет санитара, при…
Велосипедист посмотрел на Дидро безумным, как тому показалось, взглядом и, почти не хромая, бросился к выходу.
Дидро давно не бегал. Он вообще бегать не любил. Домашний врач Оливия Плассон, замечательная женщина, много сделавшая для Этель, когда та заболела, говорила, что бег – специфическое лекарство, которое нужно прописывать с осторожностью: одних оно спасает от лишнего веса и болезней сердца, другим смерти подобно. Собственно, как все на свете.
«Вам, Мишель, бегать вредно, бег может не отдалить инфаркт, а приблизить».
Как в воду глядела.
Не догнать, мелькнуло в голове, когда Дидро припустил за велосипедистом, который, даже хромая, мог дать ему фору. Дидро махнул входившему в холл мужчине, но тот не понял знака и распахнул перед велосипедистом дверь на улицу. А там…
Чего и следовало ожидать. Выбежав, а точнее, выйдя быстрым шагом, Дидро не увидел человека, за которым гнался. Почему-то Дидро это не обеспокоило. Он был уверен, что еще встретит Мельяра. И объявится тот сам, потому что… Здесь последовательность мысли давала сбой, поскольку никакой разумной причины являться с объяснениями у велосипедиста не было.
Еще раз оглядевшись, Дидро вернулся в тишину холла, дождался лифта, поднялся на третий этаж и, не торопясь, направился к восемнадцатой палате, у которой издали увидел топтавшегося в недоумении врача.
– Как там санитар? – громко спросил Дидро, чтобы привлечь внимание. – С ним все в порядке?
Врач посмотрел на комиссара и резко спросил:
– Вы видели Нодье?
– Нодье – это кто? – Дидро подошел и теперь говорил тихо, не желая привлекать внимания выглядывавших из других палат больных и их гостей. – Санитар?
Прежде, чем врач успел ответить, Дидро заглянул в палату, увидел стоявшую рядом с дверью пустую коляску и две застеленные кровати.
Врач вошел в палату следом за Дидро. Похоже, он успел позвонить, потому что два санитара ворвались, будто группа захвата, готовая нейтрализовать преступника, и едва не сбили Дидро с ног. Он отступил в сторону.