– Нодье, – объяснил врач, – повез больного. Я перевязал ему колено, сильный ушиб. Пришел посмотреть, вот коляска, но ни Нодье, ни больного. А вы кто? – спросил он у Дидро, и тот ответил:
– Я видел, как из палаты выбежал человек. Не санитар.
– Он не мог выбежать, – прервал врач, – у него колено перевязано.
Дидро не стал спорить.
– А Нодье?
Дидро покачал головой.
– Жан, – обратился врач к одному из санитаров, – посмотри в ординаторской. Я пойду в регистратуру. Похоже, раненый сбежал.
Санитары вышли, а Дидро спросил:
– Часто это случается? Ну… что больной сбегает.
– Каждый день, – раздраженно сказал врач и добавил: – Будто вы сами не знаете. Вы из полиции, верно? Я вас часто здесь видел раньше.
– Три года на пенсии, – сообщил Дидро. – Раньше бывал, да. И вас тоже помню. – Память, наконец, вытащила информацию. – Ваша фамилия Бертелье? Вы работали в терапии.
– И сейчас тоже, – кивнул врач. – Сегодня замещал коллегу в приемном покое. Этот… велосипедист… он из криминальных?
– Нет. То есть думаю, что нет. Просто я был свидетелем того, как он упал с велосипеда, и решил поглядеть, все ли с ним в порядке.
Открылась дверь, и вошел санитар. Тот самый, Нодье, судя по реакции врача.
– Что здесь произошло? – набросился Бертелье на молодого человека.
– Ничего, – пожал тот плечами. – Я привез больного и ушел, поскольку других распоряжений не было.
Дидро открыл было рот, чтобы возразить, но придержал язык.
– Не переложили больного на кровать? – угрожающим тоном спросил Бертелье, кивком показывая на застеленные аккуратно постели.
– Он сказал, что дождется вас в коляске.
– Вот так, – сказал врач, обращаясь к Дидро. – Халатность персонала, беспечность больных… Пойду, оформлю документы. Каждый день что-нибудь такое… Так вы говорите, ничего криминального?
– Как его фамилия? – задал встречный вопрос Дидро. – Он сообщил что-нибудь о себе?
– Записано с его слов: Мельяр. Документов при нем не было.
Они вышли из палаты.
– Может, все-таки сообщить в полицию? – обеспокоенно спросил врач. – Вообще-то случай тривиальный, но…
Бертелье заглянул в глаза комиссару, будто надеялся услышать что-то о сбежавшем велосипедисте, но сказать Дидро было нечего, он молча кивнул и направился к лифтам. И опять определенно знал, нет – не знал, а чувствовал, что нужно делать, хотя и не представлял – почему.
Вернувшись домой, он застал в прихожей Марго, разглядывавшую прислоненный к стене велосипед. Сестра, видимо, только что вернулась.
– Хозяин скоро придет, – предупредил Дидро, уверенный, что так и будет. – Приготовь ужин, дорогая, а я пока выпью кофе в «Люсиль».
Он перешел улицу и сел за тот же столик, что утром. Официанты успели смениться, и подошедший, узнав Дидро, поздоровался.
– Кофе покрепче, большую чашку, без сахара, и омлет с…
Дидро не договорил: по улице медленным шагом шли оба. Издалека они даже не были особенно похожи, второй чуть выше первого, плотнее, и животик выпирает – сидячая работа, видимо, сказывается. Велосипедист немного прихрамывал – повязка сдавливала колено, – и, дойдя до злополучного столба, принялся внимательно его изучать. Дорнье остановился и смотрел на велосипедиста, покачиваясь на каблуках. Надо полагать, он разглядел по крайней мере два из трех «опознавательных знаков», а долго ли и откуда шел за Мельяром, Дидро мог только догадываться.
– Так с чем… – начал официант.
– Три, – перебил Дидро. – Три чашки двойного кофе, три омлета с зеленью и сыром и три полных салата.
Официант удалился, соображая, сможет ли старикан осилить столько еды и, главное, столько кофе – ему вредно для сердца, он слышал, что бывший комиссар перенес инфаркт.
Сюда бы хорошо сейчас наряд полиции, думал Дидро, выйдя из кафе и наблюдая за происходившим с противоположной стороны улицы. Можно попросить Марселя, но… пока объяснишь… да и не объяснишь ничего на самом деле.
Дорнье сказал несколько слов, которые Дидро, конечно, не расслышал. Мельяр резко обернулся, дернулся было бежать, но понял, что с Дорнье нет смысла тягаться в скорости. А может, другие соображения сыграли роль – он что-то ответил, и Дидро показалось, даже протянул руку для пожатия, но отдернул.
Можно было вмешаться.
Комиссар махнул рукой, привлекая к себе внимание, но отреагировал на его жест только водитель проезжавшего такси. Он прижал машину к тротуару, загородив от комиссара Дорнье с Мельяром.
– Нет, поезжайте, – раздраженно сказал Дидро, пытаясь увидеть что-нибудь поверх крыши машины. Водитель, однако, не торопился, и Дидро, обойдя машину, увидел, как Дорнье, взяв Мельяра под руку, чему тот ощутимо сопротивлялся, переходил улицу все в том же неположенном месте.
– Ну и хорошо, – сказал Дидро. – Вот и встретились.
Увидев комиссара, велосипедист дернулся, но не сумел вырвать локоть из цепких пальцев Дорнье.
– Вы этого человека искали? – спросил Дидро, помогая Дорнье провести велосипедиста в кафе и усадить за столик. Мельяр не сопротивлялся, только смотрел по сторонам взглядом, в котором Дидро не увидел ничего, кроме недоумения. Комиссар сел так, чтобы перехватить велосипедиста, если тот вздумает дать дёру. Дорнье усмехнулся и сел напротив, Мельяр оказался между ними, да еще и спиной к стене – мало шансов, что ему удастся сбежать, разве что, опрокинув столик и устроив в кафе небольшой дебош.
– Этого, – буркнул Дорнье. – Только не думал, что можно было не суетиться. Ладно, моя ошибка.
– Мельяр, – протянул Дидро, разглядывая велосипедиста, сидевшего, положив ладони на стол и закрыв глаза, будто ребенок, воображавший, что таким образом отгораживается от мира. – Среди студентов, насколько помню, не было человека с такой фамилией.
– Конечно, не было, – продолжал бурчать Дорнье. Он будто разговаривал сам с собой и не заботился о том, чтобы быть услышанным. – Не могу понять, куда он дел велосипед. Он ехал на велосипеде, когда упал, верно? Или моя память опять…
– Велосипед, – пояснил Дидро, – стоит у меня в прихожей. Почему, кстати, вы меня не дождались?
– Я не имел никакого представления о том, что может произойти, если мы… э-э… окажемся в одной пространственно-временной ячейке. У меня только теоретические расчеты, как я мог быть уверен? Я бы хотел взглянуть на велосипед, но… Ладно, потом.
– Велосипед имеет отношение к делу? Я имею в виду… к тому делу.
– С какой стати? – удивился Дорнье. – Пожалуйста! Я все объясню. Теперь. Когда. Все. Элементы. Пазла. Собраны. Так у вас говорят в полиции? Или это в детективных романах?
– То есть, – заключил Дидро, – вы знаете, кто и, главное, как убил Понселя летом тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года?
– Теперь да, знаю.
– Этот? – Дидро кивнул в сторону Мельяра, продолжавшего делать вид, будто он физически отсутствует в реальном мире. – Или вы? Или вас?
– Послушайте… Нет, вы совсем…
– Тогда кто? Если ни убийцы, ни жертвы нет среди присутствующих…
– Есть! Конечно, есть, как иначе?
Если бы официант в этот момент не принялся расставлять тарелки с омлетом и салаты, Дидро, скорее всего, перегнулся бы через стол, схватил Дорнье за грудки и что-нибудь непременно с ним сотворил.
– Значит, – сделал он вывод, – убийцей являюсь я, поскольку других вариантов не существует.
– Почему же? – неожиданно вступил в разговор Мельяр, так и не открыв глаза. – Других вариантов существует бесконечное множество. Бесконечное, а вовсе не дихотопия добра и зла, как принято считать.
Умолк он так же неожиданно, как заговорил.
– Что такое дихотопия? – спросил Дидро.
Мельяр открыл глаза и посмотрел на комиссара долгим изучающим взглядом. Сделав для себя какие-то выводы, кивнул, покосился на сидевшего от него по правую руку Дорнье и ответил:
– Дихотопия – это такое решение квантовых уравнений, когда коллапсируют все потенциальные состояния, кроме двух, отличающихся друг от друга только знаком. Добро и зло. И от консенсуса в научном сообществе зависит, какое значение считать добром, а какое злом.
Произнеся эту загадочную для Дидро фразу, Мельяр опять закрыл глаза и, успев увидеть стоявшую перед ним тарелку с омлетом, принялся шарить правой рукой по столу в поисках вилки.
– Это примерно то же самое, – пояснил Дорнье и вложил вилку в ладонь Мельяра, – что разница между электроном и позитроном. Почему считается, что у электрона заряд отрицательный, а у позитрона положительный? Да просто договорились так в свое время. Могли договориться иначе, ничего в мире от этого не изменилось бы. Так вот этот… м-м… господин принадлежит к группе физиков-теоретиков, которые полагают, что дихотопные решения уравнений Шредингера эквивалентны. Не тождественны, но эквивалентны, а потому физика не может дать никому права выбора между добром и злом.
Отмахнувшись от ошарашенного выражения лица своего визави, Дорнье продолжил:
– И в таком случае среди нас действительно нет преступника, поскольку убийство – не преступление.
Дидро смотрел, как Мельяр, закрыв глаза, ест яичницу: ловко, даже с изяществом, ни разу не ошибившись и не отправив вилку мимо рта.
– Циркач, – буркнул он, и Дорнье хмыкнул.
– В каком-то смысле, – согласился он. – Но, вообще говоря, замечательный физик. В том и проблема.
– Физик, значит, – покачал головой комиссар. – Еще один. Вы, получается, знакомы? И это его вы хотели отыскать в Париже с моей помощью? Но вы говорили, что хотите встретиться с кем-нибудь из свидетелей гибели Понселя?
– Свидетелей, – уточнил Дорнье, – там не было.
– Да ну? – сказал Мельяр с полным ртом.
– Да, – отрезал Дорнье.
Дидро покончил с омлетом, отодвинул тарелку и придвинул чашку с кофе. Посмотрел с отвращением: это была уже десятая или даже двенадцатая чашка с утра, кофе булькало у комиссара в желудке, не оказывая, впрочем, влияния ни на мыслительную деятельность, ни на сердечную мышцу. Дидро не чувствовал ни ясности в мыслях, ни бодрости в теле, ни, наоборот, сонливости: ничего такого, что приписывали действию кофеина. Будто не кофе, а воды напился.