пока соберется с силами. И ведь нельзя сказать, что он запредельно стар. Скорее, болен.
Они вели старика к тому спуску к реке, где торчал установленный на ступеньках мольберт А за мольбертом сидел...
Кто же этот чудак с восточной внешностью! Я нарочно сбоку зашел, чтобы его получше разглядеть.
Художник, которого я уже давно заприметил, сидел с мольбертом почти у воды и малевал очередное странное лицо.
К мольберту были прислонены листы чего-то, похожего на оргстекло. С одной стороны - замазанные темной краской, из мазков проступали строгие лица с белыми и желтыми бликами на носах и щеках. С другой - чистые и даже блестящие.
Я остановился поодаль, ожидая, что будет дальше.
- Канат Айткулович, вот, мы привели, - сказала белокурая кудрявая девчонка, настоящий одуванчик.
- Спасибо, красавицы.
Художник повернулся к деду, усмехнулся и быстро выдавил на большую доску белую краску из тюбика, смешал ее с капелькой голубой краски, размазал в полосатое пятно. А потом - шлеп, шлеп толстой кистью по мазне!
И я увидел, как на месте прежнего лица возникло другое лицо - тонкое, в длинных морщинах и с седой бородкой. Даже в бровях замерцала седина. Я посмотрел на деда - точно, его брови.
Что сделала кисть? Прилепила к пятну бородку с бровями, и оно вмиг стало лицом. Уму непостижимо.
- Узнал? - спросил деда художник.
- Вроде да.
- Узнал?
- Да они все теперь для меня - на одно лицо.
- Понятно. Будем лечить.
Мне стало интересно.
О том, что произведениями искусства лечат, я где-то слыхал или читал. Но какое же тут произведение искусства? Мрачная мазня, оживленная бликами!
Мазила меж тем как-то непостижимо сдвинул лицо деда в правый нижний угол и стал работать с левым верхним.
Я сперва подумал, что он хочет изобразить кабачок или баклажан. Но очень большой кабачок или баклажан-переросток. Почему-то белый с желтым.
Когда кисть прилепила этому овощу уши, до меня дошло: да это ж лошадиная голова! Но лошадиного тела не было, а вместо него - щелястый ящик. Из дыры в этом ящике выглядывала физиономия деда.
- Не узнал? - спросил художник.
- Троянский конь, - четко и внятно ответил дед.
Я попытался вспомнить, откуда знаю про троянского коня. Что-то я когда-то читал...Про Одиссея? Одиссей придумал коня, но зачем?
Голова вдруг стала похожа на старый шкаф, откуда при уборке выкинули ненужное тряпье, теперь там чисто и пусто. В самом деле, на кой там держать Одиссея с конем?
- Ты - троянский конь. Ты - существо, в котором прячется другое существо. Понял?
- Понял.
- Нет, не понял. Это вечный миф. В коня посадили солдат, чтобы они в нужную минуту оттуда вылезли и открыли городские ворота. Им там жарко, душно, они уже ничего не соображают. Им там плохо.
- Да.
- Не бойтесь, красавицы. Вы правильно сделали, что привели его сюда. Смотри на себя! Я не знаю, кто и зачем посадил тебя в деревянного коня, но сейчас ты оттуда вылезешь. Понял?
- Понял...
- Кто ты?
- Михаил? - сам себя спросил дед.
- Нет, ты не Михаил. Вылезай из троянского коня. Кто ты?
- Зигфрид.
- Зигфрид, Зигфрид! - повторяя имя, девчонки хватали друг дружку за руки.
Я впервые слышал это имя.
Художник уставился на деда так, будто у того на голове вдруг капуста выросла.
- Почему - Зигфрид? - спросил он, и в голосе был явный испуг. - Никакой он не Зигфрид!
- Он партию Зигфрида танцевал, - сказала белокурая девчонка. - Очень давно. Когда он был артистом балета. Он нам рассказывал. Еще когда в Перми жил.
У нас в городе не было театра оперы и балета, где бы ставили полновесные спектакли, но была филармония, которая в содружестве с институтом культуры могла преподнести концерт с участием заезжей вокальной знаменитости и с фрагментами опер, а то и даже концертное исполнение оперы. В институте культуры явно преподавали хореографию. И преподавателей приглашали из других городов - своих-то взять было неоткуда. Наверно, именно так попал в наш город балетный дед.
Да, балетный.
В пустую коробочку, одну из тысяч в том шкафу, что стоит у меня в голове, поместилось слово "балет", а на стенке незримый маркер написал "Зигфрид".
- Так, Лантик, так... - прошептал я. - Так, Ланочка...
Слово "балет" потащило за собой картинку - художник не видел, как дед проделывает в трамвае балетный экзерсис, но я-то видел.
Память оживала, коробочка наполнялась.
- Пермь... Пермь, Лантик, - сказал я.
И тут же вспомнил - в Перми с балетом все в порядке, отличный театр, отличная школа. Взять оттуда отставного Зигфрида было хорошей идеей.
Зазвучала музыка из второго действия "Лебединого"...
Но я сразу не ощутил тревогу.
- Простите, не подскажете, кто это? - спросил я девочек, мотнув головой в сторону деда.
- Это Николай Борисович, наш педагог-репетитор, - ответила девчонка.
- То есть, он у вас урок проводит, а потом с вами репетирует?
- Ну да.
Коробочка наполнялась!
Откуда-то я знал, что разминка балетных называется уроком, и откуда, догадаться нетрудно: Владислав, чье имя я подхватил и нацепил на себя, имел какие-то дела с балетными.
Владислав?..
- И что, сегодня он тоже урок проводил?
- Да...
В голосе девчонки я услышал тревогу. Что-то с Николаем Борисовичем было не так...
- А напомните-ка мне его фамилию, - попросил я. - Мне кажется, много лет назад я видел его в Перми, он там танцевал Зигфрида в "Лебедином".
- Он всех принцев перетанцевал, и в "Лебедином", и в "Щелкунчике", и в "Спящей", - с гордостью сообщила девчонка. - Он настоящий классик, знаете, какая у него школа?
- Знаю.
Я не соврал - откуда-то я это действительно знал.
И тут-то я наконец понял, что происходит!
Владислав, покойник проклятый, не желал меня отпускать! Он снова запустил в меня когти!
- А шиш тебе! - закричал я.
Бей!
Бей!!
Я не понял, что это такое было. Надо мной вдруг возникла толстая зеленая палка. Она должна была ударить меня по голове.
Все произошло стремительно - я понял, что меня убивают, но... Но не имел против этого возражений! И в самом деле, какого хрена я живу?
Я не попытался уклониться.
Возражения были у художника. Он вскочил, в его руке оказалось оружие - что-то вроде плоской стальной стрелы на длинной рукоятке.
Стрела метнулась между мной и человеком, задумавшим меня убить. В это же время балетный принц Зигфрид оттолкнул меня, и я со ступенек полетел в воду.
Раздался крик - стрела впилась в плоть.
Рядом со мной шлепнулась в воду пустая бутылка от шампанского. Орудие убийства!
Я хотел было закричать: что ж ты, сука, делаешь?! Теперь я хотел сам напасть на убийцу. Но меня уже подхватило течение. У берега оно не слишком сильное, однако метра на два от ступенек утащило прежде, чем я опомнился.
Опомнился?
Тело вспомнило навыки плавания, а голове включилась в процесс метрах в двадцати от того спуска. И как включилась!
Первая мысль была об ответном ударе. Вторая - не о смертельной опасности, а о смартфоне. Ну да, я же технарь... У меня в голове может не остаться половины мозгов, но вторая половина сохранит технические характеристики компа, смартфона и тех смарт-часов, к которым я недавно присматривался.
Страстное желание спасти свою драгоценную технику заставило меня быстрее работать руками и ногами. До следующего спуска оставалось метров шестьдесят, к тому же, мне помогало течение.
Я выбрался на набережную, одолев ступеньки на четвереньках. И там же, прямо на ступеньках, достал из поясного кожаного футляра свой смартфон.
Я - современный человек, и без смартфона я - как без печенки и селезенки. Для своего сокровища я завел дорогой, нет - дорогущий футляр. Дрожащими пальцами я вытащил оттуда технику - о чудо, она работала. Тут-то я и понял, что такое счастье.
А потом я выбрел к скамейкам и сел. Нужно было как-то просохнуть. Я подумал - может, пойти к купальне? Там есть раздевалки. Можно хотя бы выкрутить рубашку и джинсы...
Но по пути к купальне придется пройти мимо того места, где на меня напали.
Как-то оно того... стремно...
Я вспомнил балетного деда Зигфрида. Дед плохо соображал, это у него и на лбу было написано. Однако кинулся мне на выручку, блеснув быстротой реакции.
Он считал себя Михаилом...
Так это что же получается? Он мое имя поймал? Допустим, допустим... И теперь видит во мне родственника, что ли? Что-то вроде названого брата? Ономастического брата?
Выходит, именно к нему попало отпущенное мной по ветру имя. А вместе с именем - странная особенность меня-бывшего не видеть разницы между человеческими лицами.
Каменные блины, будь они неладны...
А он - стар, голова уже не слишком хорошо варит, память подводит. И ничего удивительного, что новое имя произвело в нем такие разрушения.
Что же я натворил?
Так, тихо, Ланчик, сказал себе я. Начинаем жизнь с чистого листа, если только в моем положении это возможно. Меня пытались убить. Видимо, еще раз попытаются. За что - уже неважно. Допустим, я сильно попортил бизнес, которым занимается моя бывшая, как там ее... За мной, кажется, идут по следу. Возле нашей конторы поймать не удалось - пока не удалось, но они сообразят, как я залезаю и вылезаю по крыше гаража. Могут бесшумно сопроводить до квартиры Семенова - и там прихлопнуть. Значит, к Семенову мне возвращаться опасно.
Где-то нужно жить... Спрятаться, затаиться...
Но до каких пор мне прятаться?
И - где?
Поселиться на работе? Но у нас нет на входе охранников. Первый встречный может войти и попасть в любой кабинет. Напроситься к кому-то из сослуживцев, наврав, что дома - потоп и пожар? Но ведь долго меня там держать не станут.
Я думал, что хорошо знаю свой город. И вот выясняется, что я не могу припомнить ни одного подходящего местечка и ни одного знакомца, у кого мог бы хоть переночевать. Голова моя пуста, шкаф Иоланта только начал заполняться сведениями.