Через три песни вся подборка начинает казаться жизнеутверждающей. И главное слово здесь не «казаться», а «жизнеутверждающей». Такой позитивный депрессняк. Как в песне – «каждый справляется сам». По крайней мере, по пути домой. Не бояться, не складывать номера машин между собой, не считать буквы на афишах. Смогу? Стоит хотя бы попробовать. А потом – снова собираться с силами, чтобы обратиться в частную клинику.
Через две недели мне перезвонили из больницы и поинтересовались:
– Александра Николаевна, вы были записаны на прием, но не пришли. Вы, наверное, работаете?
– Да, работаю. Все нормально. – Я налила молока в чашку с кофе. В планах была новая глава книги.
– Если захотите, можете потом записаться на другое число, когда вам будет удобно. Вашего участкового зовут…
Я не запомнила имя. Тем более оно есть в интернете. Что ж, больница хотя бы поинтересовалась, в порядке ли я. Наверное, стоит думать о людях лучше. А кому-то просто стоит думать о людях. И я не про Доктора И… Или не только про нее.
Немногие из нас ищут помощи у профессионалов. Потому что зачастую это стремно. А что происходит с теми, кто несколько лет брал себя в руки, затащил свою тушку за шиворот к врачу, как к последней надежде, и понял, что его не понимают?
Одни продолжают жить так, как раньше. Им неудобно, некомфортно, иногда адски плохо, но придется смириться. Потому что в глазах доктора ты прочитал, что совсем ненормальный, раз тебя беспокоят такие мелочи. Еще хуже, если ты заметил недоверие в этих глазах.
Только вот мириться – это последний из выходов. Перед ним есть другие. Например, тот, над которым висит неоновая вывеска: «Бороться и не сдаваться!» Смиряться приходится с тем, чего нельзя изменить. Но это не наш случай. Надо идти до конца, иногда вопреки.21
21После того как вы вышли из кабинета врача, у вас должно быть ощущение, что все проблемы можно решить, главное – немного постараться, таблетки там купить по рецепту, пару мыслей записать, сон наладить, кушать хорошо. А у врача должно быть понимание, почему вы пришли сейчас, ваши актуальные проблемы, пара ситуаций, где эти проблемы вылезли, что там по физиологии и анализам, как вы справляетесь, как себе вредите, как помогаете, что будет, если проблема останется, от чего становиться хуже, что бы вам хотелось в этой жизни после того, как вы расквитаетесь с психотерапией. Ну, и друзья, родные, семья, кто вообще вас поддерживает в вашей жизни? А может быть, это мешок с деньгами? Тоже ресурс…
Но я извлеку уроки из ошибок прошлого
2010-е годы. Один из них.
То, что написано здесь, – правда. Моя правда. Все совпадения прошу считать случайными. Я специально не называю имен. Будем считать это вольной интерпретацией событий, не претендующей на документальность. На документальность претендуют последствия.
Вам когда-нибудь приносили чай в общественный туалет? А мне приносили! Вот какую великую награду можно получить за самую малость. Надо всего лишь сгореть на работе.
У меня были все шансы избежать этого счастья, я даже вовремя ушла из журналистики. Сначала писала про криминал, а потом – про острое, про родное социальное. Взяла интервью у любимых музыкантов и актеров. И уволилась.
Это казалось проще, чем придумывать новое оправдание своей невозможности явиться в редакцию. Не могла я сказать: «Простите, сейчас я в панике», – поэтому отговаривалась: простудилась, у меня плюс сорок. Плюс сорок было за окном на солнце. А во мне очередная бессонная ночь и страх панической атаки играли что-то блюзовое на потрепанных нервах и струнах души. Чтобы не признаваться в правде, я готова была простужаться до полусмерти на один день и чудесным образом исцеляться за 24 часа. Потому что журналист должен быть стойким, острым на язык и приносить домой большую зарплату. Про третье я погорячилась, конечно. Но однажды решилась и ушла из профессии, чтобы не вернуться в нее никогда.
Под словом «никогда» я подразумеваю пару-тройку лет. Однажды в разгар моего спокойного трудового дня в спокойной библиотеке все решил один спокойный звонок мобильника.
– Мы открываем новый новостной портал. Хотим пригласить вас вести ленту онлайн новостей. С 9 до 18, – восторженно вещали из трубки.
– Точно с 9 до 18? – засомневалась я. – Просто журналист – это понятие круглосуточное. Но сейчас у меня вечера расписаны. Сын в начальной школе, сами понимаете.
– Не волнуйтесь, это именно онлайн-работа. После шести вы свободны.
Я сразу согласилась. Меня сразу обманули. Идеальное совпадение!
Нет, я действительно работала с девяти до шести. И с шести до каких-то там еще. И перед работой тоже работала. Потому что, как оказалось, портал набрал в свой штат всего одного журналиста: меня!
Мою великую избранную персону не лишили обещанного онлайна, да еще и добавки дали. Освети эту новость. И эту. Сходи на кудыкину гору, свистни в рака, сфотографируй, как ты это делаешь, и про видеосъемку не забудь. Для сайта все понадобится. А еще интервью! Рак должен дать интервью и ответить на вопросы наших читателей, хорошо ли ты свистела?! Я писала стенограммы с заседаний муниципалитета и моментально отправляла их веб-редактору, когда это еще не было мейнстримом. А в остальное время создавала еще какие-то статьи.
Для совершения больших подвигов мне предоставили маленький кабинет. Что я обожала в нем, так это ничего. Здесь даже не было окна. Только стены и дверь. Не намечалось даже микроскопической форточки. Так что я должна была рисовать картину мира, не глядя на него. Если честно, это не самое светлое помещение не вызывало во мне восторга и убивало мотивацию просыпаться на следующее утро. Я вспомнила любимые с детства «Байки из склепа».
Коллеги из других изданий недоумевали, глядя на меня. А доумевать здесь было сложно. Я должна была вовремя включить и удачно расположить диктофон, отбежать на нужное расстояние, сделать репортажную съемку, не забыть о видео и все еще считать, что я просто сижу в офисе с 9 до 18. В то время, когда нормальные журналисты записывали все на диктофон, чтобы в редакции спокойно превратить это в текст, я доставала usb-модем. Это что-то вроде флешки, в которую мы вставляли сим-карту и пополняли звонкими монетами. Подсоединяешь ее к нетбуку, и у тебя появляется… у тебя появляется… появляется у тебя… элегантный интернет. Оставалось печатать с безумной скоростью, чтобы новости моментально отправлять в редакцию. Надо было обогнать всех. Кстати, не моя ли это инициатива? Уж больно она наказуема. Вполне возможно, моя. Успеть набрать текст, не переврать буквы, обозначить должности, фамилии. Так, кто там возражает? Ага, печатаем его аргументацию. А это что за дядя? Не успела записать название подрядчика. Кого они там критикуют? Ага, повторились. Пишем! Пишем! Успеваем. Буквы плывут перед глазами. Пульс разгоняется. Соберись, тряпка! Люди ждут новостей. И ты дашь им новости. Ты расскажешь правду! Ты пришла в журналистику, чтобы доносить правду. Идеалист.
В бешеном режиме поезда, кричащего: «Ту-ту, где здесь откос?» – я отработала до самых выборов в муниципалитет. И ночь подсчета голосов тоже отработала. Тут бы расслабиться, отдохнуть, сбавить темп. Но нет, приближался главный день в моей жизни. Я ждала его с самого рождения – день, когда выберут главу муниципалитета.
Казалось бы, ничего внезапного случиться не могло. Всем было понятно, кто займет пост, потому что ему многие искренне импонировали. Я в том числе.
Из приятного: за работу на выборах мне дали премию. А я хотела еще и отдыха. Но на следующий день предстояли ратные подвиги. Вдруг я поняла, что с моей головой явно что-то происходит: иду, смотрю под ноги, но в то же время перед глазами все начинает искажаться, а пульс решает, что он паровоз, который куда-то очень опаздывает. Я взяла интервью у человека, но донести его не смогу, в кафе заказала стакан воды. Но боялась взять в руки. Стакан рисковал пасть невинной жертвой. Я могла его разбить, но рискнула. Осталось придумать, как поступить с мыслями и записями: высмеять, сделать из них оригами или головоломку, но только не интервью. Ничего адекватного точно не получится. Как говорится, котенок сдох. Я написала об этом редактору, сказала, что очень устала. Через день предстояло великое побоище, то есть великое стояние на Угре. То самое заседание муниципалитета. Дрожащими руками со стопятисотого раза написала начальству, что близка к поездке в больницу, не вывожу сегодня. Так получилось. И попросила «разрушения (какая хорошая опечатка!) отдохнуть». Мне сказали: «О'кей, без проблем, деточка, домучай интервью и отдыхай». Не знаю, то ли я домучила интервью, то ли оно меня. Но через четыре часа я самостоятельно добралась до дома.
Рядовое рабочее утро в кабинете для прессы разбавляли комментарии редактора. Да, на этот раз мы пришли вместе. Я совру, если скажу, что печатала, подгоняемая хлыстом и криками: «Н-но, залетная!» Нет, мы отлично «скомандились». Я чувствовала безумную усталость и неописуемую радость. Ох, зря!
Когда-то тетя доктор на приеме сказала моим родителям:
– А еще Саше противопоказаны сильные эмоции.
– Отрицательные? – на всякий случай уточнил оптимистичный папа.
– И положительные. Вообще любые.
Я, тогда еще подросток, хлопала глазами, осознавала: «МНЕ ЗАПРЕТИЛИ МЕНЯ!» У меня практически всегда эмоции на пике. Радоваться – так до потолка, грустить – так до стихов, убитости и слез. Переживать – так ходить из угла в угол, открывать двери холодильника, закрывать. Посмотрел на продукты, и хватит. Ты же не хочешь есть? А чего хочешь? Все и сразу, но так, чтобы ничего, но душа бы преисполнилась чем-то теплым и кошачьим.
Так что не испытывать сильных эмоций было неосуществимым желанием. Они бы еще запретили спорить с учителем литературы в старших классах!22
22