А по кухне уже запахи чудные разливаются, аж слюнки текут.
Поставила Ларка тарелки на стол, взяла в руки поварешку, открыла крышку суповой кострюли и чуть дара речи не лишилась. Из кастрюли к ней, точно из адова пекла, тянется крохотная детская ручка со всеми пятью уже сварившимися пальчиками…
Муж-то ее оттого и холеным был, что последы в роддоме себе на супчик брал, а когда последы другим в очередь доставались, и против деток мертвых, что после аборта остаются, не брезговал.
Лариса после этого ужаса в дурку попала, а Лешика ее адвокаты долго еще уговаривали миром развестись и на деньги бывшей супруги не зариться.
Отказался, когда Ларкина охрана за дело взялась.
Впрочем, так и не понял он, отчего ему любимая супруга от ворот поворот дала. Думает небось, что раз никого не убил, а взял что все равно на выброс предназначалось, так и не виноват ни в чем.
Так и живет небось до сих пор холеный, красивый ГАД!!!
Шубка и плащ, или История о том, что встречают у нас действительно по одежке
Было это в стародавние времена, называемые также «лихие девяностые». Только что со звоном и скрипом рухнул железный занавес, и закрытый игрушечный мир вдруг открылся, демонстрируя всем и вся свои сомнительные прелести, точно застигнутый в туалете пионер.
На улицах появились точно вышедшие из леса волосатые грязноватые хиппи в фирменных дорогущих джинсах и круглых очках под Джона Леннона, разноцветные, похожие на аляповатых попугаев и одновременно индейцев-гуронов панки. Точно из-под земли выползли богатеи с массивными золотыми цепями и печатками, напоминающие призраки Эльдорадо – золотой страны инков. Появились первые вызывающие малиновые пиджаки, первые милитари в мундирах давно исчезнувших дивизий.
Все или почти все носили оружие, и нередко люди погибали только из-за того, что кому-то вздумалось проверить, не сбит ли прицел на новеньком, только что полученном в подарок пистолете.
Появились новые профессии: пользовались спросом ремонт и доведение до ума редкой импортной техники.
Возле станций метро выстраивались рядами кооперативные ларьки, наперебой предлагающие свой разнообразный товар.
В то время питерский поэт Саша Смир[39] не польстился ни на малиновый пиджак, ни на стиляжные штиблеты, не нравились ему и цепи металлистов и длинные, мешающие в работе волосы.
Впрочем, и он умел когда надо показать, что имеет свой собственный стиль и знает, как вести себя в обществе.
К слову, когда поэт говорит вам, что он может подать себя как действительно светский человек, не верьте ему, если это не Константин Мелихан[40], не Вишневский и не Илья Резник. У поэтов своё собственное представление о высшем свете, его законах и правилах. Поэт живет в своем собственном индивидуальном мире и если время от времени и заглядывает к вам, то исключительно выпить, рассеянно порассказывать и послушать свежие новости, чтобы, наполнившись впечатлениями, вновь нырнуть в теплую, уютную раковину собственного бытия.
В то время Саша носил длинную, покрывающую грудь бородищу и длинный же, напоминающий эсэсовский, плащ.
На голове его была странного вида кожаная кепка, могущая сойти за летный шлем. В общем, картина «Партизан впервые после Великой Отечественной войны вышел из леса».
С ним же рядом можно было встретить стройную грациозную красавицу с волоокими глазами и обольстительными, растущими от ушей ногами.
Девушка выглядела ухоженно и представительно. Ее ножки были обуты в изящные сапожки на шпильках, роскошное тело согревала дорогая белая, натурального меха шубка.
Впрочем, если весь прикид да и внешний вид Сашиной спутницы мог вызвать невольную зависть менее удачливых женщин, то Юлина шубка!.. Как назло, именно этот стиль и покрой шубки в то время был выбран за эталон стоящими на панелях проститутками. И хотя ее шуба была на несколько порядков дороже искусственного меха на продажных телах путан, на расстоянии ее вполне могли спутать с одной из таких девушек.
В тот день, о котором я хочу рассказать, Саша и его подруга счастливые и довольные возвращались с концерта Кости Мелихана.
Обходя солидного размера лужу, на какой-то миг они оказались на приличном расстоянии друг от друга, и этого мига хватило для того, чтобы перед Сашей плавно притормозил черный «бумер». Стекло поплыло вниз, открывая далеко не отрадное зрелище четырех явно бандитских харь.
– Поды сюда, – с сильным южным акцентом подозвал поэта водила, маня его пальцем с круглой печаткой.
– Это твоя дэвушка?
Саша кивнул.
– Скажи ей, что она поедет с нами.
На Сашу в упор смотрели четыре пары глаз.
Плохо понимая, что он делает, и отдавая себе отчет в том, что с четырьмя качками ему нипочем не справиться, Смир вдруг качнулся в сторону машины и, положив руки на стекло, просунул в салон бородатую морду.
– Все, что вы хотели сказать ей, можете теперь сказать мне, – выдохнул он ровным, почти безэмоциональным тоном, точно заказывал в ресторане гарнир к мясу. Обреченность придавала спокойствия.
Повисла пауза.
Какое-то время бандиты разглядывали наглого мужика, пытаясь угадать, с кем они имеют дело и… так ничего и не поняв, решили ретироваться подобру-поздорову.
Длинный плащ, под которым запросто спрятать ствол, бородища и, главное, спокойный уверенный тон сделали свое дело.
– Чего они хотели от тебя? – спросила подбежавшая к Саше сразу же после того, как отъехал бумер, Юлька.
– Да так, спросили, как пройти в библиотеку, – утирая с лица крупные капли пота, выдал он.
О пьянстве
У поэта Бориса Заходера есть стихотворение о кошке Вьюшке, которая везде и на всем спит. Жизненный образ – ничего не скажешь. Ведь кошки такие особенные существа, что и в храм без всякого спроса проникнуть могут, и никто им в том препятствия чинить не станет, и на компьютере спят, подоткнув под морду оптическую мышь и наблюдая, как на мониторе от кошачьего дыхания наплывают замысловатые строки, да и вообще…
На чем не может спать кошка? Да практически на всем она спит, зараза.
То же можно сказать и о поэтах или, скажем, художниках?
«Вы знаете, где пьют поэты»?
– Везде, деточка, практически везде: и в метро они пьют, и в садиках ухоженных и не очень, в подъездах пьют, в машинах…
Странный вопрос – где пьют поэты?
А где застигают их поэтическая жажда и желание поболтать о жизни со знакомыми и незнакомыми людьми. Однажды летом небольшая группка поэтов во главе с Сашей Смиром устроилась не где-нибудь, а на ступеньках Мариинского дворца. Сквозь мутные фильтры пролетевших лет проступают черты авторов-исполнителей и поэтов Саши Пака и покойной уже Лены Дюк. В общем, традиционно по-русски трое их было, а где трое собираются, там и четвертый норовит. Но, чтобы не соврать, всего компания собралась пять человек. О троих я уже сказала, и еще двое приблудных на подмогу подвалило. Сели, ящик пива с собой притаранили. Это уже как водится, беленькой немного, ну и всякой снеди – поляну накрыть.
Сидят чинно, благородно, ни к кому не пристают, похабства не орут, а над ними, рассевшись на ближайшей к земле тучке, расположились веселым кружком поэтические музы, на каждого поэта по одной, чтобы никому не обидно было.
Правда, сей светлый круг на земле не каждый узреть может, и даже сами поэты не всегда его видят. Но зато, случись им хоть раз в яви или сне узреть образ своей ненаглядной поэтической покровительницы – все… Образ этот сохраняют поэты на всю оставшуюся жизнь, бережно лелея в своем сердце, точно нежный, диковинный цветок…
Присмотрелись к поэтам обитатели Мариинского дворца, пригляделась охрана. На демонстрантов вроде не похожи, те наглые, озабоченные и злые.
Только-только пикет разгоняли – неврастеник на неврастенике. Каникулы в дурке, что ли… или день открытых дверей.
А эти…
Наконец двери правительственного здания отворились, и к поэтам нашим, точно апостол, по ступеням, помнящим подошвы знаменитых политиков – ныне здравствующих и почивших, прорвавшихся к кормушке и уже оттесненных от ее и отправленных на заслуженный или незаслуженный отдых – спустился к поэтам некий военный чин, полковник, как выяснилось.
Подошел ближе, носом повел. Чутье у политиков тонкое, без него им никак. Кто в какой партии значится – за версту просчитывают.
А тут…
Нюхнул военный воздух вокруг поэтов раз, другой…
Солодом от них так и прет, сивухой самую малость тянет, а вот чтобы партией какой, или иным говнецом… вроде как не ощущается.
Или пришлые маскируются, или проверка от САМОГО. Только уж больно хорошо сукины дети притворяются…
Глянул он полковничьим своим рентгеном. Что такое? – не поддаются незваные гости распознаванию – не красные они, не коричневые, не зеленые и, уж конечно, не голубые.
Ну, делать нечего, пришлось самолично на контакт идти, жизнью рисковать. Подошел, самого голосистого и бородатого из всей компании высмотрел, нашего знакомого Александра Смира, подошел.
– Простите, господа, – наметанный взгляд не углядел плакатов или транспарантов. На ступеньках была расстелена газетка, в кулечках ждали своего часа сухарики, пара сухих лещей, точно серебряные лапти, располагались посреди импровизированного стола с открученными по такому случаю головами.
Завершал натюрморт пластмассовый ящик с пивом.
– Простите, – выдавил из себя военный чин, подавляя набежавшую слюну, – это политическая акция? В смысле, что незапланированная, как-то… это… политическая?.. вас спрашиваю.
И в этот момент наблюдающая за происходящим муза Александра Смира озарила своего избранника невиданным светом, разверзла его занятые пережевыванием закуски уста, и родилась поистине историческая фраза.
– Это не политическая, это поэтическая акция! – изрек Смир. – Здесь пьют поэты!!!