по-французски, потому что сам когда-то учился во французской школе.
Коми семья переехала в большой русский город из-за работы мужа. Дома всегда почитались коми язык и культура, привычными были разговоры об отличии коми от русских, об обычаях и традициях, с восторгом был принят закон о языке. Поскольку родители происходят оба из коми деревни, их родным языком до 7 лет (до поступления в школу) был коми, они начали учить русский только в школе, в начальных классах – как отдельный предмет, затем почти все обучение перешло на русский, за исключением занятий по коми языку и культуре. Русским владеют в совершенстве, говорят без акцента, может быть, несколько более певуче, чем общепринято. Родители сохраняют традиции своего народа, говорят с друзьями на коми, поют народные песни и т. д. (переходят на русский только тогда, когда нужна специальная лексика, отсутствующая в коми языке). Русская культура для них ни в коем случае не чужая, знакомы все обычаи, лексика разных стилей речи. В общении с русскими часто говорят о том общем и различном, что можно наблюдать в языках и культурах. В связи с переездом семьи в город круг друзей сузился, а знакомых расширился. С ребенком с рождения говорят на коми, в воспитании помогают бабушки: девочка растет, в основном, в коми деревне, а когда бывает в городе, то за ней присматривает тоже бабушка. Однако русский язык присутствует вокруг в гораздо большей степени, чем во времена детства родителей: в деревне есть русско-марийские семьи, с которыми говорят на русском языке, телевизор с русскими программами, а у родителей в городе есть русские друзья, и во дворе дети говорят по-русски. В школу девочка будет ходить в городе, и обучение будет происходить на двух языках. В республике предлагаются разные варианты обучения коми языку в зависимости от начального уровня каждого из языков у учащихся. Родители собираются также самостоятельно заниматься с ребенком коми языком по книгам, издаваемым в этой республике. Пока коми язык еще преобладает, но вряд ли такое положение сохранится в дальнейшем.
В чувашско-башкирской семье родители развелись, так как не могли решить, на каком языке воспитывать детей-двойняшек (мальчика и девочку). Хотя родители говорили между собой по-русски, каждый старался говорить с ребятами на своем родном языке. Башкирский – язык мамы – в первые годы преобладал, так как она могла больше времени проводить с детьми. Однако папа был недоволен тем, что дети не могли говорить с ним по-чувашски, и приказывал маме использовать в общении с ними только чувашский язык. Бабушка со стороны папы забирала к себе в гости только мальчика, говоря при этом, что ее внук – настоящий чуваш, а девочка, мол, башкирка. Девочка очень переживала, что бабушка ее не любит, хотя, правда, другая бабушка любила ее так сильно, что ей казалось счастьем говорить по-башкирски. Дети постепенно решили, не формулируя, конечно, для себя эту идею прямо, что есть два мира – чувашей и башкир, в которых нельзя находиться одновременно, и что один из них для мужчин, а другой для женщин. Когда они начали обижать друг друга, из-за того что не могли найти общего языка, мама забрала детей и уехала от мужа в русскую деревню. Сначала она пыталась поддерживать башкирский язык, но поскольку теперь была одна и не на кого было положиться, отдала детей в детский сад, где они постепенно перешли на русский язык, а вслед за детьми мать начала говорить только по-русски и сама.
Семья афганских беженцев оказалась в России не случайно: глава семьи когда-то выучился на врача и защитил диссертацию в России. С детства старшие дети слышали о том, какая прекрасная страна – Советский Союз, и мечтали когда-нибудь там оказаться. К сожалению, обстоятельства их переезда в Россию не были приятными, и родители нервничали из-за того, как развивались события. Старшие дети воспитывались дома до школы, потом пошли в русскую школу, где стали прекрасными учениками; дома между собой они начали говорить по-русски. Отец получил работу, хотя и не такую престижную и хорошо оплачиваемую, как у себя на родине. Мама была в состоянии постоянной тревоги, не учила русский язык, не хотела говорить по-русски, а поскольку чувствовала, что старшие дети становятся ей чужими, не захотела отдавать в школу младших, стараясь дать им домашнее воспитание. Становясь все более одинокой и отверженной, мать боялась потерять последнее, что у нее было, – младших детей. Мама старалась не выпускать их на улицу, чтобы они там не встретились с русскими, плакала и жаловалась на жизнь, так что не могла в таком состоянии быть хорошей учительницей. Младшие дети росли дикарями, не получавшими образования. Когда же отец настоял на том, чтобы они пошли в школу (им уже было по 10 лет), успехи их были не столь значительными, как у старших, поскольку они боялись учителей и вообще всего русского. Кроме того, им не хотелось расстраивать маму, которая не желала, чтобы им нравилось в школе.
Одна канадская украинка рассказывает, что ее родители (оба – украинцы, чьи предки переселились на другой континент в первые годы ХХ столетия) пели и говорили дома только по-украински, до какого-то возраста она воспринимала это естественно: так было во всех знакомых ей домах. Но когда она стала подростком и пошла в обычную школу, познакомилась с другими детьми, не знавшими ее родного языка, ее культуры, исповедовавшими другую религию, она стала стесняться своего отличия от других людей и перестала пользоваться украинским. Лишь когда она стала учиться в университете на филолога, она поняла, что если не восстановит родной язык, не прочитает всех важных книг, опубликованных на нем, то потеряет очень большую часть своей личности. И она проделала эту работу. Защитив диссертацию, она вышла замуж за украинца родом из Германии (его родители были депортированы во время войны), с которым познакомилась в Канаде. Их домашний язык – украинский. С двумя детьми, родившимися от этого брака, родители занимаются украинским специально, посвящая этому регулярно несколько часов в неделю, выписывая книги, газеты и журналы на украинском языке, мечтая прожить хотя бы год на Украине, которая, хотя и не является их родиной в буквальном смысле, все же интересует их необыкновенно.
Цыганская семья воспитала русского ребенка; до 3 лет он слышал только русскую речь, но потом стал говорить, как цыган, по-цыгански (с использованием тех же заимствований из русского и других языков, что и остальные цыгане) и по-русски (т. е. снебольшим акцентом и своеобразным построением фраз). Внутри своей приемной семьи он говорит преимущественно на цыганском, за ее пределами – по-русски. В семье есть две детские книги, одна на украинском языке, другая – на русском, неизвестно как сюда попавшие. Родители собираются когда-нибудь отдать мальчика в школу; пока ему 8 лет, и он еще не учится. Вместе с табором он объехал множество мест и хорошо представляет себе особенности природы России и архитектуры городов, где побывал, хотя, наверно, не смог бы описать их словами и плохо представляет себе, как живут обычные семьи.
Отец – таджик, мать – русская, живут в Воронеже; уотца есть дети от первого брака с таджичкой, они живут и в той таджикской деревне, где родились, и в Душанбе, и в нескольких разных городах России, где занимаются торговлей и мелким производством, часто ездят друг к другу в гости. Во втором браке родилось двое детей, мальчик и девочка. Девочка похожа на мать, а мальчик – на отца. Дети знают по-таджикски некоторое количество слов и обиходных выражений (типа Принеси попить, Дай мне мою сумку, Ложись немедленно спать, Когда говорят взрослые, дети молчат), а также пословиц и поговорок. В семье почти постоянно гостят родственники, приезжающие из Таджикистана, и они учат детей говорить по-таджикски, даже привозят иногда книги. Отец организовал фермерское хозяйство, где нанимает на работу людей разных национальностей, с которыми говорит обычно по-русски, а продукты продает на рынках. Он часто уезжает по разным делам; мама, которая когда-то жила в Душанбе, прекрасно знает обычаи таджиков и соединяет в быту русскую и таджикскую культуры. Дети воспитываются дома, много смотрят телевизор, мама читает им русские книги; когда детям исполнится 7 лет, они пойдут в обычную русскую школу.
Русско-осетинская семья живет в Киргизии; русский отец принадлежит к роду русских интеллигентов, основатели которого приехали в страну в 1920-е годы с просветительскими целями, а мать – беженка-осетинка, перебравшаяся сюда вместе с родителями в 1980-е годы. В семье две девочки. Родители знают киргизский язык всего лишь настолько, чтобы участвовать в несложных беседах, происходящих на киргизском языке, только в нескольких вопросно-ответных ситуациях: в магазине, у врача (да и то стараются попасть к русскоговорящему), при поздравлении с какими-нибудь событиями, высказывая свое отношение к происходящему (порицание, радость, восхищение, осуждение), однако они очень хорошо знают киргизскую культуру и литературу – в переводе на русский язык. Мама говорит по-осетински иногда со своими родителями, но если присутствует кто-либо из русских родственников, разговор ведется на русском языке. Осетинские бабушка и дедушка пытались говорить с внуками на своем языке, но те отвечали по-русски, а когда им исполнилось 4 года, вообще отказались ходить к ним в гости, чтобы не говорить на этом языке. В России у семьи родственники живут только в Осетии, переезжать туда семья не намерена. Поскольку взрослые страдают от неполноценного владения киргизским языком, то было принято решение отдать детей в киргизский детский сад, где они могли бы овладеть киргизским языком в совершенстве. Однако оказалось, что многие из воспитателей и детей говорят по-русски, так что фактически дети большую часть времени общаются на русском языке; киргизский они все равно уже знают лучше, чем их родители.
Литовско-польская семья проживает в западной части Латвии. Мама и папа не знают языков друг друга, оба заканчивали русскую школу, где латышский язык преподавался на специальных занятиях, но не очень активно. Каждый может рассказать по-латышски свою биографию, произнести несколько заученных текстов на латышском, читал латышских авторов в переводе на русский, знает историю и культуру Латвии, свободно, хотя и с акцентом, общается на бытовые темы. В каждой из семей родителей в детстве преобладал национальный язык (литовский и польский соответственно), родители не очень хорошо умеют писать на этих языках, так как в школе грамматике на этих языках не учились, осваивали самостоятельно, однако читают свободно и любят читать. Отдельные слова в обеих семьях всегда произносились на латышском языке (продукты питания, названия книг, передач, общественных учреждений, праздников, должностей, документов). Существуют довольно активные связи и с Литвой, и с Польшей, у обоих много родственников в этих странах. Будучи ревностными католиками, неплохо знают латынь, учат детей молитвам по-латыни. Домашним языком является русский по взаимному согласию родителей, и классическая русская культура близка и хорошо знакома обоим, но родители все чаще начинают говорить между собой по-латышски, особенно тогда, когда рассказывают о том, что случилось с ними на работе, кто им что сказал, что они слышали в городе. Дети ходят в латышский детский сад; родители приняли