а подавился, но выпил. Бородач наполнил кружку снова и маханул, молодецки дернув бородой. Потом протянул Егорке широкую, как саперная лопатка, ладонь.
– Ты, Светомысл, парень хороший, и голова у тебя крепкая! Меня звать Терпило, я старший отрок в дружине Детей Святовита.
Егорка вяло ответил на железное пожатие Терпилы. В голове по-прежнему перекатывались тяжелые валуны.
– Ты пей, пей мед, – Терпило плеснул ему еще граммов сто самогонного рассола. – Его наши предки пили, он им был вместо вина, аспирина и декседрина вместе взятых. Оттого и били всех подряд, даже тех, кто случайно под руку подвернется…
– Похоже, ты не просто так две ночи не спал, – догадался Егорка. – Квасил, небось, в дозоре?
– Ну так, – засмущался Терпило. – Дозор ночной, сам понимаешь…
После второй кружки огуречного меда Светомыслу полегчало. Он огляделся и оценил обстановку. Обстановка была крайне проста: изба с голыми стенами, колченогий стол, украшенный бутылью и кружкой, да неэстетичного вида топчан в углу. На кособокой этажерке стоял маленький деревянный идол Перуна, вымазанный чем-то темным.
«Экономят на реквизите», – машинально отметил Егорка. Он вдруг почувствовал себя очень голодным. Даже если насчет декседрина Терпило преувеличивал, то аппетит его мед вызывал зверский.
– Слушай, терминатор, а похавать у тебя есть что-нибудь?
– А как же! – обрадовался бородатый отрок. – Медвежатинка, свежий засол!
Из прочитанного перед миссией материала Егорка помнил, что медвежатина должна солиться как минимум месяц. Но желудок сводило так, что спрашивать, прошел ли положенный срок, не хотелось.
– Тащи, – вздохнул он.
Медвежатина оказалась подозрительно похожей на обычную тушенку, зачем-то смешанную с брусничным вареньем. «Ну, тушенка так тушенка, – подумал Егорка с облегчением, – хоть трихинеллез не подхвачу…» О том, в каких условиях жили порубежники, в Москве ходили страшные байки. В потайном кармане куртки у Егорки лежали две пластины «Фильтрума», но доставать их при Терпиле он стеснялся.
– А где князь? – спросил он, вытирая жирные от угощения губы. – Старшие сказали, он в схроне сидит.
– Ага, – ухмыльнулся отрок. – Сидит… Он на одном месте никогда дважды не ночует, только потому и жив до сих пор. Где Добробой – никто не ведает, но я про тебя уже сообщил, так что теперь мы будем сидеть и ждать, когда он к нам пожалует.
– И долго ждать?
Терпило пожал широкими плечами.
– Кто ж его знает. Может, сегодня приедет, а может, завтра. Да ты не горюй, братка, у меня в погребе меду еще много…
Добробой приехал поздно вечером. К этому времени гридень Светомысл был уже пьян, как фортепьян, и отроки князя сразу же потащили его в сени – приводить в чувство. Они трижды окунули его головой в деревянную кадушку с ледяной колодезной водой, после чего один из отроков посветил ему в глаза ручкой-фонариком и остался доволен результатом.
Пошатывающийся Егорка, вытирая лицо рукавом, вышел во двор, где около большого черного «Хаммера» стоял князь – его приземистый широкий силуэт очень четко вырисовывался на фоне встающей над полем луны. Добробой стоял к Егорке спиной, и только мощное журчание подсказывало, что князь вовсе не любуется пейзажем, а занят гораздо более важным делом.
– Ой ты гой еси, великий князь… – неуверенно начал Егорка.
– Сам ты гой, – не оборачиваясь, отозвался Добробой. – Не умеете в своей Москве пить – так не беритесь.
– Да нормальный я уже! – с досадой сказал Светомысл.
Князь перестал журчать и энергично передернул плечами.
– Ну, раз нормальный, то пойдем выпьем. И потолкуем о делах наших.
– Пойдем… те, – обреченно вздохнул Егорка.
В дом заходить не стали. Оказалось, что за ним, невидимый для посторонних глаз, разбит большой походный шатер – тент с противомоскитной сеткой, под которым стояли сколоченные из толстых бревен скамьи и большой дубовый стол. За столом расположилась княжья дружина – человек десять крепких мужиков в камуфляже – и длинноволосый седой старик в белой вышиванке. Добробой, одетый в спортивный костюм – Светомысл заметил, что вместо адидасовского трилистника на нем была вышита руна «Одал», – прошел и грузно сел во главе стола, махнув гостю рукой – садись, мол, не стесняйся.
Егорка поискал глазами, где бы ему сесть, но не нашел. Дружинники делали вид, что не замечают никакого гостя. Один только старик в вышиванке смотрел на него пристально, не мигая, круглыми, как у совы глазами, и под этим взглядом Егорке стало очень неуютно.
– Вот, – сказал Добробой гулким голосом, – приехал к нам, значит, человек из Москвы. Не обманули москвичи. Есть, значит, и у них яйца.
Дружина с готовностью заржала. Егорка не очень понял княжеский юмор, но отметил, что атмосфера за столом мгновенно разрядилась. Один из дружинников даже подтолкнул соседа бедром и немного подвинулся на скамье.
– Садись, Москва.
– Спа… – начал было Егорка и осекся. Как принято здороваться у порубежников, он забыл. Точно не «спасибо», об этом его предупреждали на инструктаже раз двадцать. Порубежники – не столичная хипстота, у которой приветствие «здорово, старый перун» ничего, кроме идиотских ухмылок, не вызывает. Здесь за такое могут и в хрюк втереть. И базар следует фильтровать не менее внимательно, чем с урками на зоне. Скажешь неосторожно «спасибо», сразу же прикопаются – а что это за бог такой, который спасать должен? А не тот ли, которому попы на гелендвагенах кланяться заставляют? А может, ты сам, того, из рабов божьих будешь? Нет? А чем докажешь? Ну и так далее…
– Здравия, – сказал он и сел на освободившееся место. Ему тут же пододвинули тарелку, положили на нее два шампура с вкусно пахнущим мясом и налили в пластиковый стаканчик уже знакомого огуречного меда.
– Вот, Жирослав, – князь внимательно поглядел на старика в вышиванке, – ты хотел что-то сказать нашему гостю. Так говори, другого времени не будет.
Старик прокашлялся, решительно отодвинул тарелку и вытянул в сторону Егорки длинный желтый палец.
– Я тоби дещо розповим, – проговорил он сильным, молодым и слегка дергающимся голосом, странно не вязавшимся с его внешностью. – А ти слухай и запамятовувай, я двичи повторювати не стану.
Гридень Светомысл с ужасом понял, что понимает в лучшем случае треть из того, что произносит старик. Причем то, что он понимал, было как раз не очень важно, а самое главное от него ускользало. Дождавшись, пока Жирослав прервется, чтобы отхлебнуть из пластикового стаканчика, Егорка замахал руками.
– Князь, я же ни бельмеса не понимаю! Он по-русски не может, что ли?
– Песьей мовой не размовляю, – с достоинством ответил седой.
– Видишь, гридень, – Добробой подмигнул Егорке, – какой он у нас упрямый? Они там все такие, Жирослав еще не самый упертый.
– Ваша мова – ординская, – огрызнулся Жирослав. – Вам ее татарва да мокша навязали. Мне, волхву, на ней говорить – ганьба.
– А перевести никто не может? – уныло спросил Егорка.
– Я могу, – дружинник, сидевший напротив Светомысла, широко улыбнулся. – Но тебе не понравится.
– Потерплю как-нибудь.
– Он говорит, вы там в своей Орде не родноверы никакие, а собачье говно. Рабы сам понимаешь кого, и вместо мозгов у вас – вата. Монголы вас триста лет употребляли, теперь у вас гены наполовину татарские, наполовину мордовские. И то, что вы себя там, в Москве, родноверами называете – так только славное имя Рода поганите…
– Да что он гонит? – возмутился Светомысл. – Да я эту пургу в любом хохляцком паблике сто раз читал, стоило ради этого меня сюда посылать?
Дружинник скорчил удивленную рожу.
– А от меня ты чего хочешь? Что волхв сказал, то я тебе и перетолмачиваю.
Жирослав забормотал что-то на своем полупонятном языке.
– Он говорит, что это было необходимое вступление, – перевел дружинник и икнул. – Что его надо произносить перед каждым разговором с кацапом. А тот разговор, ради которого ты приехал, – будет у вас с глазу на глаз.
– А как же я пойму?..
Не обратив внимания на последнюю реплику, Жирослав резко поднялся, едва не столкнув со скамьи сидевшего рядом дружинника. Повелительно махнул Егорке рукой – иди за мной.
Егорка с трудом вылез из-за стола и поплелся за волхвом.
Отошли далеко – так, что даже богатырский гогот княжьей дружины был едва слышен за стрекотом кузнечиков и кваканьем лягушек. Убедившись, что их никто не видит, Жирослав схватил себя за длинные седые космы и рванул вверх и назад. Обнажился гладко выбритый потный череп. Жирославу без парика было лет тридцать пять.
– Фу, мля, – сказал волхв на чистом русском языке, брезгливо тряся париком. – Он же еще и меньше на размер, прикинь?
– Конспирация, – понимающе кивнул Егорка.
– Хренация! Реквизиторы чертовы… Ладно, времени мало, так что давай по делу.
Спустя три дня гридень Светомысл, он же аспирант РГГУ Георгий Картузов, подъехал на стареньком пикапе к шлагбауму КПП в небольшом украинском поселке. Поселок, несмотря на свои невеликие размеры, ухитрился расположиться на территории двух стран – граница с Россией проходила между домами 15 и 17 по Колхозной улице.
Из обитого жестяным листом сарайчика не торопясь вышли два упитанных бойца Нацгвардии с небрежно болтавшимися на животах автоматами. Встали на приличном расстоянии от пикапа, всем видом давая понять, что это водитель должен к ним подойти, а не наоборот.
Светомысл заглушил мотор и вытащил из бардачка документы.
– Что делали на территории незалежной Украины, гражданин Картузов? – казенным голосом спросил один из бойцов, усатый брюнет, пролистывая паспорт Светомысла.
– Проводил разведку, – честно ответил Егорка и, увидев, как округлились глаза пограничника, быстро добавил: – Археологическую.
Ожидаемого эффекта поправка не возымела.
– Пройдемте, – приказал второй боец, положив руки на автомат и мотнул лобастой головой в сторону сарайчика.