Не возражала и когда он начал меня целовать, явно намереваясь с пользой провести время. Даже понимая, что припухшие зацелованные губы выдадут нас, особенно вкупе с горящими глазами и немного лихорадочным румянцем, не смогла отказать себе в этом удовольствии. Меня охватило странное подростковое желание поступать наперекор приличиям и правилам. Пусть в такой мелочи, но для меня прежде и это показалось бы слишком.
Наверное, я наконец-то приняла чувства Одержимого. Не просто поверила в их существование, а почувствовала себя… достойной? Той самой женщиной, которая действительно может свести мужчину с ума, которая может будить в нем не только уважение и нежность, но восхищение, страсть, готовность забыть обо всем. Той, какой, кажется, никогда прежде не была и не могла быть.
Полет оказался возмутительно коротким.
– Может, стоит еще немного покружить? Облететь дворец, здания Департаментов, – неуверенно предложила я, когда транспорт сел. – Мне кажется, мы прибыли слишком рано.
– Ты просто читаешь мои мысли, – рассмеялся в ответ Одержимый. – Искусительница, – добавил вкрадчиво, опять завладевая моими губами. Короткий жадный поцелуй – и опять жаркий шепот возле уха: – С другой стороны, зачем куда-то лететь? Можно просто не выходить из аэролета. Я всю дорогу думаю о том, что просто целовать тебя мне мало и здесь вполне достаточно места…
– Опаздывать на такие мероприятия нехорошо, – тут же пошла на попятный я, перебив не успевшего закончить мысль мужчину. Нарушать правила я была согласна, но все-таки в аэролете возле императорского дворца… это было слишком.
Он опять тихо засмеялся, но настаивать не стал. Выбрался наружу сам, помог мне, оправил сбившийся воротник пальто и, предложив локоть, тихо резюмировал:
– Предлагаю вернуться к этому разговору на обратном пути. Тогда нам уже точно не надо будет спешить.
Это замечание я предпочла не комментировать, сделав вид, что не услышала. Еще не хватало мучительно краснеть весь вечер, вспоминая подобные намеки! Тем более и без них у меня, кажется, хватит поводов для смущения, особенно если Одержимый того пожелает.
Во дворце царило оживление. Не знаю, как я это почувствовала, просто войдя в один из бесчисленных холлов огромного строения: здесь было безлюдно, только единственный лакей встретил нас и забрал верхнюю одежду. Но, в пику предыдущему визиту, казалось, что где-то совсем рядом, буквально за стеной, кипит жизнь.
Задать Ветрову вопрос о масштабах мероприятия я не догадалась – как-то не до того было, новостями и прессой после возвращения от варов не интересовалась принципиально (это тоже было обязательной частью отдыха), поэтому сейчас следовало ожидать сюрприза. Впрочем, я предполагала, что сегодняшний бал будет гораздо более пышным, чем предыдущий. В конце концов, в прошлый раз это была просто вечеринка для друзей перед ответственной поездкой, а сегодня – торжество победы. Пусть в масштабах космоса небольшой и на первый взгляд довольно незначительной, но именно из таких побед складывался успех всего существования Империи. И это если не вспоминать, что цесаревич лично был заинтересован в успехе и именно его инициативой была эта миссия.
По дороге я опять отметила ту легкость и уверенность, с которой Одержимый ориентировался в бесконечных лабиринтах дворца. Мы неторопливо шли, по дороге размеренно беседуя о какой-то малозначительной ерунде, и почти никого не встречали. Несколько раз попадались охранники, здоровавшиеся с моим спутником по уставу. Один раз встретился незнакомый мужчина в штатском, с которым Ветров поздоровался как со старым знакомым. Но меня представлять не стал и вообще поспешил поскорее расстаться с этим типом.
– Кто это был? – полюбопытствовала я.
– Это? Один из тех, кто руководит местной охраной. Он из Департамента внутренней безопасности, – пояснил Ветров.
– А почему ты так быстро от него сбежал? У меня сложилось впечатление, что вы неплохо знакомы.
– Вот поэтому и сбежал. Поверь, общение с Измайловым тебе бы не понравилось.
– Знакомая фамилия, – задумчиво протянула я, напрягая память. – Погоди! Лев Анатольевич Измайлов, его еще Львом-Людоедом зовут, это был он? – Я подняла удивленный взгляд на своего спутника. – А откуда ты его знаешь?
– Доводилось пересекаться по службе, – уклончиво ответил Одержимый. – Мне кажется, или тебя встреча с ним не впечатлила? – с усмешкой уточнил он, а я в ответ пожала плечами.
– Я не знакома с ним лично и не так много о нем знаю. В основном непроверенные слухи. Поначалу производит вполне положительное впечатление.
– Ты не перестаешь меня удивлять, – заметил ротмистр. – Обычно все отмечают холодный пронзительный взгляд и мертвую усмешку.
– Более пронзительный взгляд, чем у Одержимых, сложно представить, – насмешливо заметила я. – А в остальном… Он кажется умным, сдержанным, серьезным человеком, не склонным к пустословию и не чуждым понятиям чести и благородства. Мне кажется, это важные достоинства, особенно для человека, занимающегося подобной деятельностью. А это его прозвище мне всегда казалось глупым. И вообще, не мне тебе рассказывать, что у страха глаза велики.
– Ну не скажи, в некоторой степени его так прозвали за дело. Не видела ты, что с людьми бывает после его допросов. И это при том, что он не применяет никаких калечащих методов и почти не пользуется техническими средствами, просто разговаривает, – со смешком заметил Ветров. Мне почудилось, или в его голосе проскользнуло нечто, похожее на зависть? Или, по меньшей мере, на искреннее восхищение.
– Моего отца тоже прозвали Кровавым за дело, но чудовищем он от этого не стал, – возразила я, пожав плечами.
– Кхм. Да, действительно, об этом я не подумал. Все никак не получается связать тебя с Чаловым. Представляю, что бы он со мной сделал за порчу единственной дочери! – улыбнулся мужчина.
– В свете всей предыстории, как ни стыдно мне это признавать, он бы сказал тебе спасибо, – улыбнулась я в ответ. – Во всяком случае, Савельев явно склоняется именно к этому варианту. Он не говорил?
– Нет, мы с ним… о другом беседовали, – отмахнулся ротмистр. – А вообще да, забавное получается стечение обстоятельств. Кто бы мог подумать тридцать лет назад, что мы с ним так породнимся. Жалко, нет возможности услышать его собственное мнение на сей счет, – хмыкнул он.
– Жалко, – эхом откликнулась я, и на некоторое время мы замолчали.
Отца не любили многие. Особенно иностранные дипломаты и искренне презираемые мной местные либералы. Его осуждали, клеймили страшными словами, и «Кровавый Генерал» были еще самыми мягкими.
Порой в человеческой истории наступают моменты, когда для сохранения порядка необходимо кого-то умыть кровью. Так было, так есть и так будет, пока решительно все человечество вдруг не повзрослеет в морально-историческом смысле. Такова несовершенная человеческая природа, что не всегда и не все понимают по-хорошему. Некоторые воспринимают терпение, мудрость и стремление найти компромисс как проявление слабости. И если в острые опасные моменты находится тот, кому хватает силы воли и личного мужества на решительные действия, порядок восстанавливается очень быстро, но весь «цивилизованный» мир начинает спускать на него собак. А если такого человека не находится, все быстро летит в тартарары, весело подпрыгивая на ухабах.
Генерал Чалов был гениальным стратегом, а еще – человеком, придерживавшимся очень жестких политических взглядов. Для него Империя была всем, и ему было не жаль за нее ни своей, ни чужих жизней. И после его действий во Вторую колониальную, после жестокого подавления восстания Четырех Звезд, положившего той войне конец, он стал в глазах общественности пугалом и главной страшилкой, на некоторое время затмив даже Одержимых. Кровавым Генералом. Потому что именно он отдал тот приказ, по которому с карт галактики стерли одну из обитаемых планет. Она никуда не исчезла, просто живого на ней не осталось. Не Император – командир, руководивший этой операцией. Его Величество наверняка был в курсе, и все происходило с его ведома и одобрения. Но, зная отца, я была уверена, что он добровольно взял на себя этот груз и эту ответственность.
Да, бесчеловечно. Да, безжалостно. Да, погибли миллионы разумных существ, многие из которых были мирными гражданами. Но это прекратило войну, грозившую затянуться на годы и годы, это сохранило страну. Войну прекратил страх. Колонии как-то вдруг решили, что не так уж плохо живется им в лоне Империи.
Но лично мне казалось: они просто поняли, что зарвались.
Многое было сказано в ту войну о бесчеловечности Императора, но соседние человеческие государства тщательно замалчивали тот факт, что колонии прежде вообще-то были необитаемыми мирами, в которые именно Империя вложила уйму сил и денег. Да, многое получила взамен. Вот только Земля обеспечивала своим колонистам условия именно для жизни, а не для выживания, как те самые говорливые соседи. Может быть, зря, и в противном случае у колоний просто не хватало бы сил для бунта?
Я вполне ожидаемо не любила все это вспоминать: никакого практического смысла подобные размышления не несли, только портили настроение. В конце концов, сильнее всего эта история ударила даже не по отцу, а по матери, и, наверное, во многом именно она маму добила, как ни пытался отец ее защитить.
Но сейчас всерьез загрустить и расстроиться я не успела – мы добрались до цели.
– Мне кажется, трехсотлетие Империи отмечали с меньшим размахом, – хмыкнула я, разглядывая толпу народа.
– Тебе кажется, – со смешком возразил Ветров. – Народу на порядок меньше, поверь мне.
Эту парадную залу я знала, она носила название Палаты Чести и по стечению обстоятельств очень гармонировала с моими мрачными мыслями. Здесь обычно проводились торжественные церемонии награждения, показательного наказания – например, в случае разжалования высочайших чинов или лишения кого-то титула, – а также прощания со значимыми фигурами. Здесь бы прощались с отцом, но я настояла на небольшой