ространства.
Только когда Келли Роза застегнула молнию на черном мешке и заперла ее на замок, Трейси пошла через лес обратно к своей машине.
Без всяких мыслей в голове она машинально шла по склону. Солнце скрылось за деревьями, отчего на дорогу наползла тень. Конечно, Трейси знала это. Вот почему их так усердно учили, что похищенных нужно разыскать в первые сорок восемь часов. После этого срока, говорила статистика, вероятность найти человека живым резко снижается. Через двадцать часов вероятность найти Сару живой была бесконечно мала. И все же у Трейси оставалась крохотная надежда, как и у других семей, чьи близкие были похищены и так и не найдены. Такое случалось раньше. Такое случилось в Калифорнии, когда женщина, которую разыскивали восемнадцать лет, зашла в полицейский участок и назвала свое имя. Тогда надежда вспыхнула в каждой семье, где пропал кто-то из родных. Она вспыхнула и в Трейси. Когда-нибудь так будет и с Сарой. Когда-нибудь такое случится и с ее сестрой. Надежды бывают такими жестокими. Но в течение двадцати лет она хранила надежду – единственное, что отодвигало мрак на периферии сознания, пытавшийся при всякой возможности поглотить ее.
Надежда.
Трейси цеплялась за нее до самого последнего момента, пока Рой Каллоуэй не протянул ей пряжку, погасив последний жестокий огонек.
Она проехала по тому месту дороги, где двадцать лет назад они нашли синий пикап – казалось, с тех пор прошло лишь несколько дней. Проехав несколько миль до знакомого съезда, она поехала через город, которого больше не узнавала и не чувствовала с ним никакой связи. Но вместо того, чтобы свернуть налево к скоростной автостраде, она повернула направо и проехала мимо одноэтажных домов, которые в памяти оставались трепещущей родиной, полной родных и друзей, но теперь выглядели усталыми и обветшавшими. Дальше дома и дворы становились больше. Продолжая ехать на автопилоте, она притормозила, чтобы повернуть туда, где увидела ворота со столбами из речного камня, и остановила машину у пологой подъездной дорожки.
Когда-то на клумбах здесь густо росли яркие вечнозеленые растения, за которыми регулярно ухаживала мать, но теперь вместо них остались голые стебли розовых кустов. В центре ухоженной лужайки, очерченной аккуратно подстриженной изгородью из английского самшита, где когда-то раскрытым зонтиком стояла плакучая ива, теперь остался лишь пень. Кристиан Маттиоли, когда основал Седар-Гроувскую горнодобывающую компанию, нанял архитектора из Англии, чтобы тот построил двухэтажный дом в стиле королевы Анны, и городишко Седар-Гроув сразу ожил. По преданию, потом Маттиоли заказал этому архитектору добавить третий этаж, чтобы этот дом стал самым высоким и великолепным в Седар-Гроуве. Через сто лет, когда седар-гроувские копи уже давным-давно закрылись и большинство жителей уехали, а дом и двор обветшали без ремонта, мать Трейси с первого взгляда влюбилась в чешуйчатую обшивку и башенки, возвышающиеся над пологими щипцовыми крышами. Отец в поисках сельской медицинской практики купил этот дом, и вместе они все восстановили – от бразильских деревянных половиц до коробчатых потолочных балок. Они отскребли панели обшивки и шкафы до их изначального цвета красного дерева и отполировали мраморный вход и хрустальные люстры, так что дом снова стал самым великолепным в Седар-Гроуве. И так создали место, которое две сестры называли своим домом.
Трейси выключила свет в ванной и в своей флисовой пижаме вошла в спальню. На голове у нее был тюрбан из полотенца. Она вошла, подпевая Шине Истон, исполнявшей в стереопроигрывателе «Вся ночь наша», и полюбовалась из эркера ночным небом. Роскошная полная луна придавала плакучей иве бледно-голубой оттенок. Ее длинные косы ниспадали неподвижно, словно дерево впало в глубокий сон. Осень незаметно перешла в зиму, и прогноз обещал заморозки. Однако, к разочарованию Трейси, небо сияло звездами. Седар-гроувская начальная школа закрывалась на день при первом зимнем снеге, а у Трейси была утром контрольная по дробям. И она была не совсем готова.
Она нажала на кнопку «Стоп» на проигрывателе, прервав пение Шины, но сама продолжая напевать, и включила настольную лампу. Лунный свет, заливавший ее пуховое одеяло и ковер, пропал, когда она включила лампу, укрепленную над спинкой кровати. Трейси выбрала «Повесть о двух городах», которую они мусолили в школе целый семестр. Она не очень любила читать, но если ее отметки ухудшатся, отец в конце ноября не отпустит ее на турнир по стрельбе.
– У нас есть ночь, – пела она. – Зачем нам завтра? Продлим же ночь, хоть как-нибудь.
Она стянула одеяло.
– Бу-у!
Трейси завизжала и отшатнулась.
– Ай! Ай!
Из-под одеяла, как на пружине, выскочила Сара и теперь лежала, так покатываясь со смеху, что не могла выговорить ни слова.
– Ну и скотина же ты! – завопила Трейси. – Что на тебя нашло?
Сара села, стараясь что-то сказать сквозь смех и хватая губами воздух.
– Ты бы видела свое лицо! – Сестра изобразила потрясенный взгляд Трейси и снова повалилась на постель, схватившись за живот от смеха.
– И долго ты там скрывалась?
Сара приподнялась на колени и сжала кулак, будто подносила ко рту микрофон.
– Продлим же ночь… Хоть как-нибудь…
– Заткнись. – Трейси размотала свой тюрбан, наклонила голову и энергично вытерла волосы полотенцем.
– Ты влюблена в Джека Фрейтса? – спросила Сара.
– Это тебя не касается. Боже, какой ты ребенок!
– Как же! Мне уже восемь. Ты в самом деле с ним целовалась?
Трейси прекратила вытирать волосы и подняла голову.
– Кто это тебе сказал? Санни? Погоди. – Она взглянула на книжную полку. – Ты читала мой дневник!
Сара схватила подушку и изобразила, как целуется с ней.
– О, Джек! Продлим же… Хоть как-нибудь!
– Это же нельзя, Сара! Где он? – Трейси запрыгнула на кровать и повалила Сару, прижав ее руки и ноги. – Не круто. Совсем не круто. Где он?
Сара снова захохотала.
– Я серьезно, Сара. Отдай дневник.
Дверь открылась.
– Что тут происходит?
Вошла мать в розовом халате и шлепанцах и с расческой в руке. Ее светлые волосы, освобожденные от обычного узла, рассыпались до середины спины.
– Трейси, отпусти сестренку.
Трейси сползла в сторону.
– Она спряталась у меня под одеялом и напугала меня. И взяла мой… Она спряталась под одеялом!
Эбби Кроссуайт подошла к кровати.
– Сара, что я тебе говорила про такие шутки?
Девочка села.
– Мама, это было так смешно! Ты бы видела ее лицо! – Сара состроила рожу, как у перевозбужденного шимпанзе.
Мать прикрыла рукой рот, чтобы не рассмеяться.
– Мама! – сказала Трейси. – Это было не смешно.
– Ладно. Сара, я хочу, чтобы ты прекратила пугать сестру и друзей. Что я тебе говорила про мальчика, который кричал «Волк! Волк!»?
– Когда-нибудь ты вот так спрячешься, и никто никогда тебя не найдет, – сказала Трейси.
– Мама!
– А я даже не буду тебя искать.
– Мама!
– Хватит, – сказала мать. – Сара, отправляйся в свою комнату.
Сара соскользнула с кровати и бросилась к двери в ванную.
– И отдай сестре ее дневник.
И Трейси, и Сара замерли. Их мама была кем-то вроде экстрасенса.
– Да, это нехорошо – читать, как она целовалась с Джеком Фрейтсом.
– Мама! – воскликнула Трейси.
– Если тебя тревожит, что его прочли, то ты прежде всего не должна делать ничего такого, о чем пишешь. Ты еще мала, чтобы целоваться с мальчиками.
Сара, стоявшая в ванной, разделявшей их комнаты, изображала звуки поцелуев.
– Хватит, Сара, отдай его.
Сестра снова подошла к кровати, смакуя каждый шаг под пылающим взглядом Трейси. Она вытащила из-под одеяла разрисованную цветами тетрадку, и Трейси, выхватив дневник у нее из рук, замахнулась им, но Сара увернулась и выбежала из комнаты.
– Ты тоже не должна читать мой дневник, мама. Это вопиющее вмешательство в мою личную жизнь.
– Повернись. У тебя будут колтуны. – Эбби Кроссуайт прошлась расческой ей по волосам, и Трейси успокоилась от ощущения, как зубья расчески чешут кожу. – Я не читала твой дневник. Это материнская интуиция. Однако милое признание вины с твоей стороны. В следующий раз, когда придет Джек Фрейтс, скажи ему, что с ним хочет поговорить твой отец.
– Он не придет. Когда здесь эта гадина.
– Не называй свою сестру гадиной. – Она в последний раз провела расческой по волосам. – Ладно, ложись.
Трейси залезла под одеяло, чувствуя оставшееся тепло Сариного тела. Она поправила подушку, и мать наклонилась и поцеловала ее в лоб.
– Спокойной ночи.
Мать подобрала с пола мокрое полотенце, прикрыла дверь и вернулась.
– Так что, Трейси?
– Что?
– «Продлим же ночь, хоть как-нибудь», – пропела она.
Трейси застонала. Когда дверь за матерью закрылась, она встала с кровати, прикрыла дверь в ванную и поискала более подходящее место для дневника. В конце концов она положила его под свитера на верхнюю полку шкафа, докуда Саре было трудно достать. А забравшись под одеяло, открыла Диккенса.
Она читала уже с полчаса и только перелистнула последнюю страницу главы, когда услышала, как дверь ванной открылась.
– Иди спать, – сказала Трейси и краем глаза увидела, как Сара отшатнулась от дверной ручки.
– Трейси!
– Я сказала, иди спать.
– Очень плохо.
Сара подошла к краю кровати, на ней была одна из ночных рубашек Трейси. Подол волочился по полу.
– Можно поспать с тобой?