слышит, как он листает ежедневник. – В понедельник, около одиннадцати. Идет?
«Идет» – означает то же, что «подходит». Так же говорят сыновья и коллеги. Его интересует, возможно ли это. Она поняла. Но внезапно испугалась.
– Я не знаю.
Мужчина на другом конце ненадолго замолчал, а потом спросил:
– Вы не знаете или не можете?
– Думаю, не знаю. – Шибека сомневалась в том, как лучше ему объяснить. Она хотела, но это казалось неправильным. – Вы имеете в виду, только вы и я? Будем встречаться?
– Если вы не хотите пригласить переводчика. Но, похоже, необходимости нет. Вы говорите по-шведски очень хорошо.
– Спасибо, я стараюсь.
Она сомневалась. В мире Леннарта Стрида нет ничего странного в том, что женщина одна встречается с незнакомым ей мужчиной. В этой стране такое не считается странным, а она теперь живет в этой стране. Шибека вдохнула поглубже и набралась мужества.
– Где?
– Возле универмага «Оленс», около метро «Т-Сентрален» есть кафе. Кафе «Болеро».
Кафе. Естественно. Шведы пьют кофе. Шибека сообразила, что ей требуется ручка и бумага, чтобы все записать. Но кафе и «Б что-то там» она, пожалуй, запомнит.
– Как вы сказали, оно называется?
– Кафе «Болеро». Около универмага «Оленс».
– Спасибо.
– В одиннадцать часов?
– В одиннадцать часов, хорошо. – Она чувствовала себя глупо, только повторяя его слова, но мужчина, казалось, так не думал.
– До встречи, – сказал мужчина и положил трубку.
Шибека немного посидела молча, потом тоже положила трубку. Все получилось лучше, чем она могла надеяться.
Та же самая квартира, но все-таки не та. Все вещи стоят там, где всегда. Мебель на месте. Деревянный пол перед кухней по-прежнему скрипит, когда она идет завтракать. Даже цветы на окнах продолжают расти так, будто ничего не случилось. Но Урсула больше не чувствовала себя здесь дома. Казалось, словно бы она находится в незнакомом месте, хотя ей известен каждый уголок, каждый квадратный сантиметр. Возможно, ей не хватало звуков или его костюма на коричневом кресле, или того, что к ее приходу домой не включается кофеварка. Она не знала. Ощущение, что она чужая в собственном доме, ее раздражало, и ее рациональное «я» отважно пыталось сопротивляться и добираться до сути произошедшего, преуменьшая его значение.
Разница все-таки не так уж велика.
Она пробовала уговаривать себя, что большинство звуков все же исчезло из квартиры, когда Бэлла переехала в Упсалу, и тогда ей это не мешало. Их с Микаэлем отношения в последние годы все равно утратили былой смысл, убеждала она себя. По правде говоря, они отдалились друг от друга. Ведь пары регулярно расходятся, разъезжаются и находят новых партнеров. То, что произошло, совершенно естественно.
Однако никакие логические построения не могли облегчить ее мучения. Она страдала не от одиночества. С ним она могла справиться. Проблема заключалась в том, как все случилось. В том, что оставил ее он. Это было невозможно, и она не могла этого пережить. Ему следовало бороться за нее.
Не просто исчезнуть.
Не Микаэлю.
Только она могла вот так все бросить и уйти.
Тем не менее так поступил он. Даже не пытаясь ничего исправить. Без видимого сожаления. Быстро и решительно – она и не знала, что он на такое способен.
Он сказал, что прервал отношения с другой женщиной. Прервал, не порвал. Взял паузу, потому что хотел, прежде чем идти дальше, выяснить все с Урсулой. Это было не совсем правдой. Ему не хотелось ничего выяснять, он хотел просто рассказать, возможно, слегка извиниться и затем сбежать.
К ней.
К Аманде.
Он говорил рассудительно, мягко, но решительно. Не дал ей ни малейшего шанса найти путь обратно к его сердцу, эта дверь была закрыта. Рассказывая о неизбежном, он взял ее за руку, чтобы утешить. Она чувствовала, что он избегает деталей, способных причинить ей боль, но в то же время не боится правды.
В это мгновение Урсула его любила.
Во всяком случае, ей так думалось. Такого чувства она еще никогда не испытывала. Сильного и противоречивого. Будто какой-то метафизический алфавит обрел новую букву, о существовании которой она не подозревала.
Ей хотелось кричать и швырять в него всем, что попадется под руку. Целовать его. Умолять. Но она была не в силах. Ее полностью парализовала абсурдная комбинация из любви, злости и удивления. Она просто сидела и кивала. Выпустила его руку и сказала, что понимает, хотя на самом деле ничего не понимала.
Он еще немного пожил у нее, но все больше и больше его вещей исчезало, и визиты становились все короче и короче, пока однажды не прекратились вовсе. Он переехал.
Оставил ее.
За долгие годы им с Микаэлем довелось пережить много испытаний. Двумя крупнейшими препятствиями, которые им приходилось преодолевать, были его склонность к зависимости и ее неспособность к душевной близости. Раньше они всегда с этим справлялись. Находили моменты, когда вновь сближались. Их различия каким-то образом становились подходящими друг к другу фрагментами мозаики.
А на этот раз нет.
Он сказал, что влюблен.
Второй раз в жизни. На этот раз в женщину, дававшую ему столько же, сколько она получала.
Урсула знала, что ей нечего предложить взамен.
Поэтому она отпустила его.
После разговора с Микаэлем Урсула несколько дней не покидала квартиры. Была не в силах. По прошествии начального шока оказалось, что надо заняться многими делами и проблемами. Больше всего ее пугало то, как – и прежде всего кому из них – следует сообщить о случившемся Бэлле. Чем больше она думала, тем отчетливее понимала, что все рассказать должна она. Иначе она может легко потерять не только мужа, но и дочь. Бэлла всегда была папиной дочкой. Они с отцом на протяжении всех этих лет с легкостью находили общий язык. Урсула, конечно, тоже присутствовала в ее жизни. Чуть в стороне. Иногда.
Когда она не работала.
Когда у них с Бэллой не возникали конфликты, в которых они так легко увязали.
Когда Урсула сама хотела и прилагала усилия. Только тогда.
На ее условиях.
Последней мысли она старалась избегать до последнего, но в пустой, теперь чужой квартире эта мысль вновь посетила ее.
Урсула внезапно осознала, что ей необходимо строить новые отношения с Бэллой. Более серьезные. Собственные, а не находящиеся в кильватере Микаэля. Опираться на него она больше не может.
Она теперь одна.
Стать тем, кто расскажет правду, – пожалуй, хорошее начало. Так ей, во всяком случае, казалось. Урсула позвонила Микаэлю и попросила разрешения сообщить обо всем Бэлле. Он сразу согласился, даже нашел эту идею удачной.
В результате в пятидесятилетнем возрасте она оказалась перед задачей, которая раньше ей была не по зубам.
Пообщаться с дочерью как с человеком.
Как мать.
Всерьез.
Ей потребовался почти целый день, чтобы решиться позвонить.
Они встретились в кафе неподалеку от университета. Место предложила Бэлла. Такое современное заведение в американском духе, где продают гигантские плюшки и пончики и наливают кофе в картонные стаканчики. Урсула пришла рано, заказала латте, села и посмотрела в окно. Увидела спешащих мимо людей и машины. Время ланча еще не подошло, и кафе было полупустым. Урсула потягивала горячий кофе и пыталась направить мысли в одном направлении, не позволяя им расползаться и разлетаться во все стороны. Когда же ей это удалось, все мысли оказались об одном и том же. Неужели она потеряет Бэллу? Ее ли в этом вина? Почему она не может быть, как другие матери? Почему она не может…
Внезапно Бэлла возникла у нее за спиной. Урсула даже не заметила, как она вошла.
– Привет, мама.
Урсула попыталась улыбнуться, но у нее, вероятно, не получилось. Лицо Бэллы сразу стало серьезным, она села.
– Что случилось? Ты такая бледная.
Урсула рассказала. Старалась сохранять беспристрастность и не взваливать вину на Микаэля. Она представила случившееся как общее решение. Нечто, к чему пришли два взрослых человека. Звучало, вероятно, не совсем убедительно. Но Урсула чувствовала, что она на правильном пути. Необходим баланс. Нельзя заставлять Бэллу выбирать сторону. Потому что она знала, кого тогда выберет дочь.
Они прогулялись пешком обратно до вокзала. Мать и дочь. Урсула не могла припомнить, когда они в последний раз вместе гуляли. Она уже большая, ее дочь. Умная, взрослая и наделенная душевным теплом, которое сейчас было направлено на Урсулу. Напряжение ушло, и она наслаждалась моментом. Казалось, они ближе друг к другу, чем когда-либо.
Это ощущение сохранялось и когда они остановились на перроне возле поезда, которому предстояло увезти Урсулу обратно в Стокгольм. Когда они подходили к вокзалу, Бэлла спросила мать, не хочет ли та остаться ночевать: у нее в комнате можно было устроить дополнительное спальное место. На секунду Урсула задумалась, не удивить ли Бэллу согласием. Но потом передумала. Встреча превзошла ее ожидания, и она побоялась показаться слишком навязчивой. Сослалась на работу, но пообещала снова приехать навестить дочь. Очень скоро.
– Ты справишься? – спросила Урсула, подавив желание погладить Бэллу по щеке.
– Конечно.
Бэлла наклонилась и обняла ее. Когда такое случалось в последний раз, Урсула тоже не могла припомнить. Во всяком случае, давно.
– Я не так сильно удивлена, как ты, возможно, думаешь, – опустив руки, сказала Бэлла.
Урсула оцепенела. Какой-то внутренний голосок кричал ей, что надо просто улыбнуться в ответ. Улыбнуться и зайти в поезд. Сохранить приятное чувство. Она не послушалась.
– Что ты имеешь в виду, говоря, что не так сильно удивлена?
– Ну… Мы с папой ведь довольно много разговариваем…
Бэлла отвела взгляд, явно испытывая некоторую неловкость. Урсула попыталась понять, что означают в данном контексте слова Бэллы. Ей в голову пришло только одно.
– Ты знала, что у него есть другая?
– Нет, этого я не знала. Правда.