Погода благоприятствовала тибетцу; ему посчастливилось странствовать весной. Зимой на той же дороге одинокие усталые путники, опрометчиво засыпающие во время привала, замерзают во сне, в то время как в разгар лета некоторые из них получают солнечный удар из-за сильного зноя. Мунпа же мог прекрасно отдохнуть на мягком песчаном ложе.
Он немного поел и выпил воды из бурдюка. У воды был отвратительный вкус, и она вызвала спазмы у него в желудке.
Наутро Мунпа проснулся разбитым, его бил озноб. Неужели у него снова начался жар?.. Дрокпа был этим немало встревожен, но еще больше удивлен: до того, как оказаться в этом краю демонов, он никогда не болел. В песке, покрывавшем все вокруг саваном, было нечто сверхъестественное.
«Да что же это такое, в самом даче?» — думал обитатель зеленых просторов[76]. Происки демонов были налицо.
— О! Скорее бы выбраться из этого заколдованного места! — отчаянно воскликнул он.
Бедный сифань снова чувствовал, что его окружают враждебные тайные силы. Юноша вспомнил о мирных днях, когда ой жил подле Гьялва Одзэра, почтенного гомчена. Он всем своим существом устремился к Учителю, которому преданно и благоговейно служил. Учителю, ныне застывшему на сиденье для медитации. Своему мертвому Учителю… или он по-прежнему был жив?
Воспоминание о стихах Миларэпы, которые, как слышал Мунпа, монотонно читали ученики Одзэра, внезапно навеяло ему следующую молитву:
«О мой Учитель, воплощенный Будда,
Перед которым склоняются даже боги,
Прибежище всех живых существ,
Услышь молитву одинокого странника, взывающего к тебе.
Я обращаюсь к тебе в горестный час.
Даруй мне свою милость,
Благослови меня явлением своего божественного лика.
Я оказался здесь, чтобы помочь тебе,
Затерянный в этом незнакомом и враждебном краю,
Взгляни же на меня из незримой обители, где ты пребываешь».
Мунпа воздел руки, сложив их в почтительном жесте; слезы катились из его глаз, оставляя борозды на пыльных щеках. Он простерся ниц и долго лежал, уткнувшись лицом в песок, в порыве исступленного благочестия и ожидания.
Однако ему так и не довелось ощутить ласкового прикосновения, свидетельствующего о том, что отеческая рука гуру легла на его голову. Мунпа поднялся. Перед ним по-прежнему расстилалось желтое пространство безжизненной, опустевшей земли.
Но ведь в первый вечер после ухода Мунпа из скита Гьялва Одзэр предстал перед ним, величественный, как Бог, озарив темноту своим сияющим силуэтом. Почему же теперь он отказывался ответить на зов ученика? Очевидно, Мунпа провинился. Он так и не нашел бирюзу, волшебную бирюзу, которую ждал гомчен.
Внезапно молодого человека осенила новая догадка, еще более страшная, чем мысль о собственной вине.
А что, если, пока Одзэр ждал свою жизнь-бирюзу, его жизненные силы таяли? Может быть, он был уже не в состоянии отправить свое тонкое тело туда, где слуга молил его о помощи? Неужели из-за того, что Гьялва Одзэру, чью высшую сущность не смог убить преступник, до сих нор не вернули бирюзу, он теперь и в самом деле умирал, закутанный в темно-гранатовую ризу, умирал где-то там, далеко-далеко, в наглухо закрытом скиту, где три погасшие жертвенные лампады покоились перед гомченом на том же самом столе, где все еще стоял тяжелый бронзовый чайник, ставший орудием убийства? В таком случае он, Мунпа, тоже был убийцей! Он, неспособный принести Учителю бирюзу и помочь ему, тем самым медленно убивал Одзэра…
Мунпа совсем потерял голову. Что ему оставалось делать? Лобзанг, похитивший бирюзу, не мог находиться среди этих песков и тем более продать сокровище в этой глуши. Как же быть?.. Вероятно, следовать совету оракула и ждать «знака», которому предстояло указать ему путь. Дрокпа отправился дальше с тяжелым сердцем, все сильнее страдая от лихорадки. Прошло несколько дней; ежедневные переходы путника становились все более короткими; случалось, он целый день лежал у обочины дороги между двумя песчаными бугорками. Встречая какое-нибудь жилье, Мунпа всякий раз наполнял свой бурдюк, но вода в колодцах была по-прежнему горькой и обжигала желудок.
— Чтобы добраться до Дуньхуана, вам вскоре придется свернуть с большой дороги, — сказал ему как-то вечером хозяин постоялого двора, где он остановился. — Большая дорога ведет к дверям Китая: к Нефритовым Ворогам.
Выражение «двери Китая» вызвала у Мунпа любопытство.
— К дверям Китая? — переспросил он. — Значит, если пойти в другую сторону, то можно оказаться за пределами Китая?
— Да, — рассеянно ответил хозяин.
Хотя Синьцзян, населенный мусульманами, официально числится китайской провинцией, чистокровные китайцы, живущие в центральных областях, считают его чуть ли не другой страной. Это «заграница», как и местность, отделенная от Китая поясом стен, которые я видел, тотчас же решил Мунпа.
Продолжая размышлять, тибетец оживил в памяти географические понятия, признанные в Цо Ньонпо: на свете существуют Тибет, Китай и Индия, а также очень далекая страна, где живут пилинги с белыми глазами[77]. Если выйти за пределы Китая, то вскоре можно встретить большую воду, чутэр[78]. К ней опасно приближаться; по слухам, ни одни человек никогда этого не делал. Это край света, и если подойти слишком близко к берегу, то можно упасть в воду. Это легко понять. Если. играя, поставить на стол крошечную китайскую собачку, то она начинает бегать от одного конца стола к другому. Когда собачка подбегает слишком близко к краю стала, она рискует упасть. Точно так же можно упасть с земли. Но существует тово[79], охраняющее подступы к чутэр и не позволяющее никому к ним приближаться…
Мунпа был вполне доволен своими обширными познаниями в области строения земли. Тем не менее, дабы пополнить эти сведения, он спросил:
— Большая вода очень далеко отсюда?
Выражение «большая вода» навело хозяина постоялого двора на мысль о широкой реке вроде Хуанхэ (Желтая река), протекающей в Ланьду, или о еще более крупном водоеме.
— Конечно, далеко, — ответил он. — Наверное, в краю урусов.
Хозяин постоялого двора ничего не ведал о «большой воде», опоясывающей землю, но прекрасно знал, что существует русский Туркестан, откуда привозят в Китай очень красивые кожаные сапоги. Мунпа также слышал об урусах, но не представлял точно, где находится их страна. На этом разговор закончился.
На следующий день, когда ослабевший Мунпа, все больше маявшийся лихорадкой, плелся по дороге, он заметил недалеко от обочины обширное водное пространство, похожее на озеро. Этой водой можно было освежить разгоряченные лоб и лицо, и, возможно, она не была горькой, как вода в его бурдюке…
Мунпа сошел с дороги и пошел по иссушенной земле. Странная вещь: по мере того как он продвигался вперед, озеро удалялось. Идти по неровной почве под палящим солнцем становилось трудно. У Мунпа темнело в глазах, и кружилась голова, ему пришлось остановиться и сесть на землю; он прислонился к какому-то бугорку на берегу небольшой впадины, напоминавшей русло пересохшего ручья.
И тут произошло долгожданное чудо. Маячившая вдали вода внезапно оказалась у ног путника. Водная гладь, такого же лазурного цвета, как в родных краях Мунпа, расстилалась насколько хватало глаз. Дрокпа зачарованно смотрел на нее, позабыв обо всех своих тяжких скитаниях, вдыхая кристальный воздух высокогорных лугов, наслаждаясь неизъяснимым блаженством.
И вдруг, совсем рядом с ним, вода на ровной поверхности озера забурлила, раздвинулась, и оттуда вынырнул наг. Нижняя часть его тела, погруженная в воду, являла взору тонкую линию сверкающей чешуи, а в верхней, с человеческими очертаниями, находилось лицо, доброжелательно смотревшее на юношу.
— Мунпа, — произнес наг, — твоя безграничная преданность Учителю заслуживает награды. Сейчас ты ее получишь. Вот бирюза, некогда принесенная мной со дна озера и ныне обретенная вновь. Возьми ее и отнеси почтенному Гьядва Одзэру, который ее ждет.
С этими словами наг протянул Мунпа чудесную бирюзу, равную которой тот никогда раньше не видел. То был необыкновенный камень величиной с птичье яйцо, такой же овальной формы; его голубизна быта ярче и светлее небесной синевы.
Дрожащий Мунпа, охваченный небывалым волнением, протянул руку, и на его раскрытую ладонь лег драгоценный талисман; затем, обессилев от бурных чувств, молодой человек утратил представление о том, что его окружало. Наг и озеро пропали из вида и бесследно исчезли.
Сколько времени Мунпа пребывал в этом бесчувственном состоянии?.. Когда он пришел в себя, приближался закат. Путник сидел, прислонившись к бугорку, и его ноги покоились в небольшой впадине, похожей на русло пересохшего ручья. Его рука была вытянута, и зажатые пальцы сжимали булыжник…
Вода, которую он видел, оказалась миражом, обычным для этих мест явлением; наг и бирюза были сном или видением, вызванным постоянным сосредоточением ума Мунпа на одном и том же предмете. Однако дрокпа из Цинхая усматривал в этом козни демонов. Молодой человек не сомневался в том, что получил бирюзу, ведь он ощущал ее тяжесть в своей руке. Не иначе как один из гуй, о которых ему говорил дао-че, завладел сокровищем, коварно подменив его обычным камнем.
Каким образом избавиться от преследующих его злых духов?.. Мунпа мысленно обратился с этим вопросом к Учителю, но не услышал ответа… И все же он надеялся обрести защиту и поддержку у Тысячи будд; надо было лишь поскорее добраться до Дуньхуана…
Путник уже собирался встать, решив снова выйти на большую дорогу и шагать ночью, как вдруг он услышал за своей спиной тихий смех. Какой-то человек, чьих шагов он не слышал, сказал ему: