— А! Ты тоже здесь?
Мунпа, еще не оправившийся от пережитого потрясения, не понял обращенного к нему вопроса и машинально ответил «да».
Незнакомец снова многозначительно засмеялся.
— Тебе нельзя больше мешкать, — продолжал он, — отсюда еще далеко до стен. Где тебя ждут?
— Я устал, и мне нездоровится, — пожаловался Мунпа, не улавливавший смысла слов собеседника.
— Это досадно, — посочувствовал ему китаец. — Сделай усилие, пойдем вместе. Если ты сразу не встретишь там знакомых, я попрошу своих позаботиться о твоем мешке. Вперед!
— Мы идем па запад? — осведомился встревоженный Мунпа, видя, что его спутник продолжает шагать по полю, вместо того, чтобы выбраться па большую дорогу.
— Конечно. Ведь Аньси на западе. Ты же не собирался идти туда но тракту и входить через ворота, раз я тебя здесь встретил? — насмешливо ответил китаец. — Сдается мне, ты не очень-то хорошо знаешь дорогу. Ты что, здесь в первый раз?
— Да, — сказал Мунпа.
— Вот беда! — воскликнул мужчина. — Не стоило посылать на такое дело, да еще впервые, одного новичка. Тебя же схватят. Ладно! Я тебе помогу. Пошли, просто следуй за мной.
— Вы приобретете заслуги, если поможете паломнику, — произнес Мунпа.
— Ха-ха! — расхохотался китаец, полагая, что Мунпа шутит. — Паломник, паломник, а то как же! Он еще называет это паломничеством!
Внезапно незнакомец умолк.
— А теперь, приятель, хватит болтать, нас не должны услышать, если вдруг они рыскают где-то рядом.
Мунпа не понимал ни слов, ни поведения столь неожиданно появившегося перед ним человека. Он и не пытался это понять. Его ум блуждал где-то далеко, всецело поглощенный новыми колдовскими чарами, посредством которых таинственные силы стремились то ли указать ему дорогу и помочь, то ли погубить его.
Бедный тибетец, теряясь в мучительных раздумьях, следовал за своим проводником, подобно автомату.
Что касается китайца, его голова, напротив, оставалась совершенно ясной и лихорадочно работала, придумывал хитроумный план. Этот человек собирался тайно пронести в Аньси товары, лежавшие у него в мешке. Они облагались пошлиной, которую надо было заплатить при входе в город. Уплата пошлины, естественно, сказалась бы на количестве прибыли, которую торговцу предстояло выручить от продажи товара. Китаец надеялся этого избежать, переправив мешки через крепостные стены с помощью веревок, которые должны были держать его сообщники, караулившие в определенных местах в определенные ночи, как было условлено.
Когда мошенник увидел Мунпа, сидевшего с мешком посреди поля, он принял его за такого же контрабандиста и решил, что тот направляется к стенам Аньси, стараясь не показываться на проезжей дороге. Из-за растерянности молодой тибетец не сумел распознать род занятий китайца, да и тот остался в заблуждении относительно своего попутчика, о чем, впрочем, Мунпа не подозревал.
Однако, несмотря на мнимое родство между ними, китаец вовсе не был расположен проявлять сострадание к собрату, а собирался обойтись с ним совсем по-другому, коль скоро это сулило ему больше выгоды.
«Этот человек глуп, — размышлял мошенник, — либо он пьян и присел, чтобы проспаться после попойки. Когда мы окажемся возле городских стен, я постараюсь пропустить его вперед. С некоторых пор солдаты часто совершают обходы. Если приятель явится во время одного из них, его задержат, и, пока с ним будут разбираться, я смогу подать своим друзьям знак, привязать мешок к веревкам, которые мне сбросят со стены, и они благополучно поднимут его наверх. Если никакого патруля не будет, тем лучше для дурака; похоже, он не в состоянии разыскать тех, к кому его послали, и я переправлю его мешок после своего. Завтра, когда он очухается, мы уладим это дело посредством небольшого выкупа, который он мне заплатит».
Все произошло именно так, как предвидел хитрый плут. Мунпа, продолжавший пребывать в сомнамбулическом состоянии, последовал совету своего спутника и направился к городским стенам один.
Не успел он до них дойти, как его грубо схватили чьи-то руки.
— Эй! Вот ты и попался! — говорили, посмеиваясь, те, кто на него напал. — Что у тебя там в мешке? Твои подельники, небось, собирались переправить его через стены? Знаем мы ваши уловки. Пошли, покажешь нам…
— Я — паломник, — пробормотал Мулла. — Я из Цинхая, иду поклониться Тысяче будд.
— И правда, — сказал один из солдат, рассмотрев Мунпа с помощью карманного фонарика. — Ты очень похож на менг-це. И все-таки давай посмотрим.
Не дожидаясь, когда странник добровольно отдаст им мешок, солдаты сорвали ношу со спины Мунпа и начали ее развязывать.
— В самом деле, — сказал один из солдат, — это продукты и, право слово, пара отличных сапог.
Он подал знак сослуживцам и, уверенный в их одобрении, продолжал, обращаясь к Мунпа.
— Что ж, — заявил он, — ты не контрабандист, а просто сбился с пути, городские ворота с другой стороны. Мы тебя туда проводим. В это время ворота закрыты, но рядом есть постоялый двор, ты сможешь там остановиться. Мы тебя не обижаем, не ведем в тюрьму. Надо нас отблагодарить и сделать нам небольшой подарок. Слушай! Отдай нам эти сапоги.
— Берите, — ответил Мунпа.
Он сомневался, что это были настоящие солдаты. Может быть, его снова окружали призраки, как в случае с нагом, озером и бирюзой. Они того и гляди могли раствориться в темноте, а он снова оказаться в одиночестве посреди песков…
Тем не менее тибетец завязал свой мешок, поправил одежду и последовал за солдатами. Они принялись барабанить в ворота постоялого двора и кричать хозяину:
— Открой! Открой!
Когда он открыл, солдаты сказали:
— Посели этого паломника из Цинхая, который идет поклониться Тысяче будд и сбился с пути.
Затем они ушли со смехом, радуясь нежданной добыче. Теперь можно было продать прекрасные новые сапоги и поделить деньги между собой. Ночь оказалась прибыльной. Она стала удачной и для находчивого мошенника, придумавшего ловушку, в которую угодил простодушный дрокпа. В то время как солдаты вымогали у бедного Мунпа сапоги, китаец спокойно переправил через степу свой мешок, избежав таким образом уплаты пошлины.
Высоко в небе сияли звезды, они весело перемигивались. Еще одна комедия разыгралась в мире смертных. Звезды повидали уже немало подобных сцен.
«Демоны» не навлекли больше на Мунпа никаких злоключений. Через день после его прибытия хозяин постоялого двора отправил своего постояльца в дорогу вместе с другими путниками, направлявшимися в окрестности Дуньхуана; тибетец прошел с ними часть маршрута, а затем они указали ему короткий путь, который ему предстояло проделать одному; таким образом Мунпа благополучно добрался до пещер Тысячи будд.
В ту пору, когда там оказался наш герой, место, где находится Тысяча будд, пустовало на протяжении нескольких веков. Когда-то ревностные последователи буддизма выдолбили в скале множество ходов, отверстия которых виднелись на отвесной поверхности горы, придавая ей сходство с гигантским медовым пирогом.
В то время как буддизм в различных формах процветал в Индии и Центральной Азии, его приверженцы по непонятной причине пристрастились к строительству подобных пещерных храмов, которые они, в зависимости от характера местности, выдалбливали в скалах либо оборудовали под землей. Странная идея, отнюдь не вызванная, подобно римским катакомбам, необходимостью прятаться, чтобы совершать запретные ритуалы, таким образом избегая карательных мер, предусмотренных гражданскими властями для участников подобных обрядов. Речь также не шла о том, чтобы скрываться от глаз непосвященных в таинственные мистерии: буддизм — ясное учение, лишенное туманной подоплеки и тайного смысла. Оно было доступно всем без исключения и излагалось Учителем[80] без каких-либо недомолвок; различия в уровне интеллектуального развития его слушателей послужили единственной причиной разногласий, возникших впоследствии относительно распространявшихся новых теорий. На протяжении нескольких веков после смерти Будды эти разногласия обострились. Множилось количество толкований и комментариев, доктрины различного толка были включены в буддистский канон, в результате чего буддизм превратился в малопонятное собрание тайных учений и зловещих обрядов, преобладавших сначала в Непале, а затем попавших оттуда в Тибет.
Хотя люди, строившие подземные храмы Дуньхуана, и художники, расписывавшие фресками стены пещер, руководствовались мотивами, уже весьма далекими от духа первоначального буддизма, их произведения нередко наделены глубоким смыслом, даром что облечены в форму мрачных суеверий, характерных для поздних последователей великого философа из племени шакья.
Дуньхуан пронизан светом, удивительным светом Центральной Азии. Он попадает в храмы через сотни ячеек и продолжающих их коридоров, которыми испещрена желтая поверхность скалы. Несмотря на то, что солнечные лучи, исчерпав свою силу, не могут проникнуть в дальние уголки подземных галерей, последние озарены сверхъестественным светом, исходящим от множества будд с загадочной и в то же время бесконечно сострадательной улыбкой.
Вид этой многолюдной толпы, населявшей мир фресок, ошеломил Мунпа. Тибетец инстинктивно остерегался обитавших на стенах фигур, напомнивших ему о колдовских чарах, жертвой которых он стал в монастыре Абсолютного Покоя. Однако в Дуньхуане фрески не являли собой зрелища мирской суеты. Будды, их ученики и божества представали на них неизменно спокойными, далекими от круговорота ничтожных дел, в который вовлечены люди, порожденные желанием и сутью которых является желание. Все в Дуньхуане дышало покоем.
Тем не менее Мунпа, чье душевное равновесие столь сильно пошатнулось в результате трагедии, с которой он столкнулся в скиту Гьялва Одзэра, а также после множества повторявшихся вокруг него происшествий оккультного характера, никак не удавалось приобщиться к блаженству, исходившему от этих почти одинаковых фресок, воспроизводивших на тысячах картин одну и ту же улыбку возвышенной мудрости. Даже сам этот покой и это блаженство внушали