Моха испуганно отпрянул от Насти.
— Ну вот, — сказал он расстроено. — А если бы я был программистом, ты бы со мной дружила?
Настя не отвечала.
— Однажды я жил у одного программиста, — человек-муха сел на бордюр и предался воспоминаниям. — Честно говоря, он был немного сумасшедший. Хотя у него было неплохо. Он был неряхой, и на столе у него было всегда много крошек или даже сладких пятен от сгущённого молока…
Злость Насти куда-то улетучилась. Она села рядом с Мохой и задумалась. Человек-муха вдруг застонал.
— Ой, — сказал Настя. — Это, наверное, рана болит? От иголки?
— Да, — признался Моха. — Пару миллиметров в сторону — и ты разбила бы мне сердце. И тогда мне было бы намного хуже.
— А у тебя есть сердце? — недоверчиво хмыкнула Настя.
— Подозреваю, что да, — Моха осклабился.
Они помолчали, рассматривая низкое зимнее солнце.
— Хочешь мороженого? — неожиданно предложил человек-муха.
Настя потрогала сосульку на носу и спросила:
— А у тебя есть деньги?
— Нет, — Моха захихикал. — Я никогда ничего в жизни не покупал.
— Не хочу.
Моха пожал плечами.
— А что ты хочешь?
Настя опять не ответила.
— Слушай, может быть, ты хочешь всё, совершенно всё изменить? Изменить полностью всю свою жизнь? Хочешь стать мухой?
— Фу! — Настя смешно наморщила нос. — Не хочу, конечно!
Про себя Настя представила, на что бы она садилась, будучи мухой, но не произнесла этого вслух из вежливости. Но зато у неё было встречное предложение:
— Может быть, лучше ты станешь программистом?
— Я уже довольно старый, — Моха понурил голову. — И к тому же я тупой. Я даже писать не умею. А читаю только печатными буквами.
— Вот видишь, — Настя развела руками.
Девочка и человек-муха устроились рядом на заснеженном тротуаре и замолчали. На них падали лучи садящегося солнца. Они заворожено, с какой-то грустью, наблюдали за закатом. Они сидели совершенно неподвижно и вместе с тем неслись по незримой реке времени. Наверное, им было немного печально, потому что эта река несла их к излучине, после которой они расстанутся, возможно, навсегда. Секунды вереницей уносились в безвестность. Солнце исчезло за горизонтом, ещё какое-то время оно подсвечивало облака, но потом небо совсем потемнело.
— Моха? — позвала Настя.
Человека-мухи рядом не было.
Февраль 2003 г.; 24 июня 2008 г.
Рисунок
Посвящается Н. А.
Жила-была девочка Настя. Ей было девять лет. И как-то так получилось, что не было у неё друзей. То есть подруги, с которыми можно было бы поболтать на каком-нибудь скучном уроке, у неё были, но… Насте хотелось чего-то большего. Чего-то другого.
И вот, одним мартовским вечером Настя надела пижаму, залезла в постель, взбив повыше подушки, и пристроила на коленях блокнот. Большой блокнот, который коллеги по работе подарили её маме, а мама передарила его Насте. В руках девочки был зелёный, словно крокодил из мультфильма, фломастер. Настя нарисовала овал, вот такой:
Что это? Яйцо? И что из него, интересно, должно вылупиться? Какое страшилище? Настя задумалась. Покусав кончик фломастера, она нарисовала жирную точку, а потом ещё одну.
А дальше процесс творчества пошёл быстрее. Настя нарисовала носик, бровки (да-да, это была чья-то рожица!) и даже тело, которое было похоже на огурец и крепилось к голове двумя чёрточками.
Уши Настя рисовать не решилась — она боялась, что они у неё плохо выйдут. Поэтому, чтобы завершить лицо, ей оставалось нарисовать лишь рот. Но тут по нелепой случайности рука её дрогнула и улыбка у человечка получилась немного кривоватой.
«Ну, ты и так красивый, — успокоила себя Настя. — Вот только лысые мне не очень нравятся». Так человечек получил недлинную, но густую шевелюру.
— Наська, ты ещё не спишь? — в детскую заглянула мама Насти, Ирина; она работала журналистом.
— Сейчас, мамочка, одну минуточку, — серьёзно ответила девочка.
Затем человечек получил ручки и ножки из палочек. Глядя на его немного нескладную фигуру, казалось, что он хочет кого-то обнять.
— Ты будешь моим другом, — сказала Настя. — Тебя зовут… Иннокентий!
Девочке показалось, что брови нарисованного человечка шевельнулись. Она продолжала:
— У тебя очень приятный голос, ты хорошо поёшь и играешь на гитаре, а работаешь ты программистом и зарабатываешь кучу денег. И для этого тебе не нужно бегать по разным редакциям и сидеть целыми ночами за компьютером.
— Ты уже взрослый, но не очень старый. Тебе двадцать лет и три месяца. У тебя красивый костюм и ты ходишь всё время в галстуке. И все вокруг думают, что ты одеваешься у модельеров.
— У тебя большой красивый дом, в нём два этажа. Он построен из красного кирпича — я бы его нарисовала, но у меня не получится. Возле дома фруктовый сад, а к дому ведёт дорожка, по краям которой растут разные цветы.
— У тебя есть собака. Ты нашёл её на улице, накормил и вылечил. А жены у тебя нет.
Так Настя провела целый час. Она разговаривала с Иннокентием, иногда даже отвечала сама себе от его имени, придумывала разные вещи о нём, описывала обстановку его дома, придумывала, что любит нарисованный человечек, и он нравился ей всё больше и больше.
Часы в соседней комнате пробили одиннадцать, а может быть, и двенадцать раз. Глаза Насти начали слипаться. Она как раз начала рассказывать о том, как встретилась с Иннокентием на необитаемом острове, но, зевнув пару раз, решила, что на сегодня хватит. На прощание она ещё раз пристально осмотрела своё творение и сказала:
— Какой ты всё-таки чудесный! Мне кажется, что я тебя люблю!
После такого признания она чмокнула рисунок, потом закрыла блокнот, спрятала его под подушку, выключила свет… и, как только её голова коснулась подушки, Настя тут же заснула.
И ей приснилось, что она идёт по бескрайней снежной пустыне, всё вокруг белое, на сколько глаз хватает. Снег и лёд хрустят под ногами, изо рта идёт пар, и хотя на ней одна лишь пижама, ей почему-то не холодно.
А потом вдруг твердь земная под её ногами дрогнула, что-то повернулось, Настя испугалась, что упадёт куда-то в небо… и неожиданно увидела Иннокентия.
«Я попала в свой собственный рисунок!» — догадалась она.
— Вот именно, — сказал нарисованный человечек.
Настя подошла к нему ближе и отметила некоторые изменения, которые произошли в облике Иннокентия. Во-первых, теперь он не улыбался, лишь невесёлые и какие-то злые смешки пробегали по его губам. Во-вторых, теперь он скрестил руки на груди, словно Наполеон. В-третьих… Насте совсем не понравился его голос. И манеры тоже.
— Заруби себе на носу, — заявил человечек, — меня зовут не Иннокентий, а Инкува.
— Какое странное имя! — вырвалось у Насти.
— Это ты у нас странная, — сказал Инкува и зловеще замолк.
— Ты ведь рад меня видеть? — осмелилась спросить девочка.
— Да, — ответил Инкува. — О, да! Не всегда ведь можно напрямую высказать всё, что думаешь, тому, кто тебя сотворил.
— А что ты думаешь?
— То, что ты дурочка. Ты всё про меня выдумала, и всё оказалось враками. Я не играю на гитаре, только на виолончели, и я ненавижу петь. И я нигде и никогда не работал и не буду работать — в этом мире есть занятия поинтереснее! И что за имбецильный романтизм — поселить меня на необитаемом острове?
Что такое «имбецильный романтизм», Настя не знала, поэтому на всякий случай смолчала.
— И вообще, — сказал Инкува. — Я ухожу. Мне с тобой скучно. Ты ещё слишком маленькая и глупая. Рисуй в следующий раз кубики и шарики, как тебя в школе учат на уроках рисования. Счастливо оставаться!
И нарисованный человечек исчез. Настя опять очутилась посреди бескрайней пустыни, и не знала она, в каком направлении нужно было идти, и нужно ли вообще…
Проснувшись, Настя подумала: «Ну что за дурацкий сон! Инкува, то есть Иннокентий — он совсем не такой! Сейчас я дорассказываю историю про необитаемый остров…»
Настя достала блокнот, открыла первую страницу… человечек действительно ушёл. От него осталась только надпись во всю ширину листа:
11 марта 2003 г.
Дракон
Проснулся Дракон от жажды. В комнате было совершенно темно, а он, вдобавок, совсем не помнил, куда его занесло после ночного праздника в Доврском замке. «Итак, где это я?» — подумал Дракон, ощупывая пространство и предметы вокруг себя. Тихо ругаясь, он поднялся, сунул руки в рукава найденной рубашки. «В любом случае, — подумалось ему, — я не в подземелье, не скован и не связан. А это уже хорошо. А вот, кстати, и дверь».
За дверью был мягкий полумрак, Дракон увидел небольшой коридор, несколько дверей, а в конце коридора начиналась лестница на этаж ниже. Место это было совсем ему незнакомо. За первой же дверью, которую он приоткрыл в ходе исследования, оказалась ванная комната. Яркий свет поначалу ослепил его. Открыв кран холодной воды до упора, Дракон приник ртом к струе и пил, пил, пока кто-то сзади него не произнёс:
— Привет.
Не отрываясь от воды, Дракон наклонил голову и, скосив глаза, увидел маленького человечка женского пола, в пижаме, который стоял в дверях со скрещёнными руками и смотрел на него. «Совсем ещё ребёнок», — подумал Дракон. Он продолжал пить, пока не почувствовал, что ещё чуть-чуть — и он лопнет. Тогда Дракон закрыл кран, повернулся к девушке и поздоровался без всякого энтузиазма:
— Доброе утро.
— Ты накапал слюной в коридоре, и теперь в ковре остались прожжённые дыры, — сообщила ему девушка, сердито сверкая глазами.
— Извините, — зевнув, сказал Дракон. — Позвольте пройти?
— Не позволю.
— Девочка, пропусти скорее старого дядю Дракона, — попросил он. — Если я срочно не полежу на куче золота, у меня испортится настроение.
— Я не просто девочка.
— Мальчик, пропусти меня, — начал Дракон, девушка перебила его:
— Я — принцесса, между прочим.
«Ещё одна принцесса», — устало подумал Дракон.