— В большого? — тут же отреагировал я.
— Понятия не имею, — сказал Большой Андрис, — я медведя-то в первый раз в жизни видел. Я в него выстрелил один раз в плечо. Он тут же кинулся в кусты. Я стрелял второй раз вдогонку, наверное, не попал.
Не теряя времени на расспросы, мы пошли к тому месту, где Андрис повстречал зверя, — благо, оно было не в пяти минутах от лагеря, а пожалуй что в трёх.
С прибалтийской обстоятельностью Андрис показал место, где он увидел медведя, где и откуда он в него выстрелил. Получалось, что выстрелил он в него с семидесяти метров, из положения сидя. Андрис сам был практически профессиональным охотником, в Латвии он имел собственные угодья, где разводил привезённых из Польши племенных благородных оленей. Поэтому никаких сомнений в правильности прицела и определении расстояния у меня не возникло.
На бровке берега, где, по словам Андриса, медведь кинулся в лес, мы нашли выплеск яркой красной артериальной крови — длиной метра два. Как мы потом выяснили, кровь эта брызнула из входного отверстия. Но беглый осмотр места выстрела показал, что медведь не лёг в ближайших двадцати метрах — а значит, предстоит преследовать его сквозь пойменный лес, который местами не уступает по густоте джунглям.
К счастью, Андрис был воспитан на традиции безусловного подчинения правилам охоты и поэтому практически не протестовал, когда мы отвели его в лагерь, где он занялся какой-то мелкой хозяйственной суетой. В отличие от подавляющего большинства клиентов он ни секунды не мог сидеть без какого-либо дела.
Признаться, нет ничего хуже гостя, который желает лично добрать раненного им зверя и лезет в чащу, не представляя таящейся там опасности. Ощущение «как всё плохо вокруг» приходит к нему обычно в самый неподходящий момент, когда отступать — значит практически то же, что и двигаться вперёд. Он, как правило, не готов к мгновенному меткому выстрелу на сверхкоротком расстоянии и длящемуся несколько часов подряд возрастающему напряжению.
На твёрдой гальке нам не удалось найти внятных отпечатков следов, однако по сорванной на бровке земле и по срезанной второй пулей ветке мы с отцом прикинули, что медведь не самый маленький.
Отец взял полуавтомат МЦ-21-12, а я — уже упоминавшуюся двустволку 12-го калибра, и мы вдвоём двинулись по лесу. К счастью, в этом месте чозениевый лес имел парковый характер и просматривался метров на семьдесят. Правда, это не очень много значило, так как мы оба знали, что медведь может использовать перед атакой для укрытия малейшую ямку, бугорок или лежащее бревно.
Правда, судя по следам, которые хорошо отпечатались на белом лишайнике в лесу, медведь уже во время бега чувствовал себя неуверенно — он срывал когтями клочки подстилки, делал броски из стороны в сторону, кровь время от времени выплёскивалась из раны струёй более чем на метр.
Через двести метров медведь углубился в густой молодой лиственничник, и мы сразу повели себя значительно осторожнее. К счастью, все наши опасения оказались беспочвенными — ещё через сто шагов мы разглядели среди тоненьких спичек стволов молодых лиственниц лежащую на боку тушу.
Медведь весил двести тридцать килограммов, пуля ударила ему в предлопаточный бугор, пробила лёгкое и верхушку сердца, печень и застряла в вырезке перед почками.
С этой раной медведь пробежал ещё триста метров.
П.П. Семёнов-Тян-Шанский рассказывает о том совершенно особом состоянии, в которое иногда впадает охотник при непосредственном столкновении с бурым медведем.
«На окраине речной долины возвышалось киргизское кладбище. Здесь между могилами заметили мы и гробокопателя — светло-серого небольшого тянь-шаньского медведя. Спугнув его, мы погнались за ним. Бежал он с необыкновенной быстротой, без оглядки спускаясь в долину второй Мерке и забавно кувыркаясь на крутых спусках. Имея лучшую лошадь, я преследовал его по пятам, а мои конвойные казаки постепенно поотстали от меня. Только один из них отделился и с необыкновенной сметливостью спустился в долину по кратчайшему пути для того, чтобы поспеть наперерез медведю. Манёвр казака вполне удался. Когда я спустился на дно долины, преследуя по пятам медведя, то заметил казака стоящим впереди нас совершенно наготове. Медведь бежал впереди меня шагов на сто очень быстро, но когда заметил впереди себя казака, пошёл очень медленно, тяжёлой походкой. У меня случайно не было ни ружья, ни пистолета, и я мог только с любопытством смотреть на исход нашей травли, тем более что остальные конвойные казаки далеко от нас поотстали. Наконец, медведь поравнялся с казаком, но тот вместо того, чтобы сделать выстрел, попятился назад и пропустил его мимо себя. Медведь прошёл грузно и тихо мимо своего несмелого врага, а затем, оглянувшись, бросился бежать с неимоверной быстротой. Я же доскакал до казака и спросил его, почему он не стрелял в медведя, находясь в таком благоприятном для охотника положении, и получил ответ: „Да я был совсем наготове и хорошо прицелился, но как посмотрел вблизи на медведя и подумал: а вдруг он меня съест, — так руки и опустились, а он прошёл мимо меня, да и давай тягу“».
Охотник Н. в результате патологического невыполнения плана в том совхозе, где ему довелось работать, был откомандирован на ловлю рыбы.
Рыбалка была местом традиционного паломничества бурых медведей со всей округи.
Охотник Н. гордо заявил, что он охотник, а не рыбак, и перед всей бригадой взял на себя обязательство извести медвежью напасть.
Краткая ревизия арсенала бригады навела его, однако, на грустные размышления. Этот арсенал состоял из двух однозарядных малокалиберных винтовок, заржавленной двустволки 16-го калибра и устаревшего охотничьего карабина 8,2. Последний можно было бы считать вполне эффективным орудием борьбы, если бы не одно обстоятельство — патронов к нему не было, и в бригаде его по традиции заряжали обоймой от трёхлинейного кавалерийского карабина. Естественно, что стрелять из него никто уже не рисковал.
Но стремление освободить бригаду от медвежьего гнёта было тем не менее очень велико, и охотник Н., выпив водки, решил воспользоваться именно этим карабином.
Ввечеру он занял позицию в коптильне, возле которой, по рыбацкому обычаю, были свалены рыбьи потроха, и принялся ждать медведей. Медведи особенно ждать себя не заставили — едва опустились сумерки, огромный зверь подошёл к коптильне с той стороны, где отсутствовали окна и откуда Н. не мог наблюдать происходящее.
Однако Н., услышав сопенье и чавканье зверя, подумал, что может на слух достаточно хорошо определить его место в пространстве, и выстрелил два раза через тонкую стену строения.
Медведь с рёвом кинулся на хлипкое сооружение, в котором сидел охотник Н., и оно повалилось. Рассвирепевший хищник вскочил на груду обломков и несколько раз протанцевал на ней и засыпанном ею охотнике Н. медвежью джигу. Затем зверь, видимо, решил, что акт мести свершён до конца, и удалился в кусты. Крови на его следах не было.
«И хорошо, что я в него не попал, — говаривал впоследствии в сердцах охотник Н., — а то что бы он со мной тогда сделал?»
В нынешние времена многие неприятности при охоте на медведей происходят от неумелого пользования самоловами.
Рабочие одного из приохотских леспромхозов Ч. и Н. поставили петлю из железного троса на медвежьей тропе. Эту тропу, как выяснилось, облюбовали медведица и прошлогодний медвежонок. В общем, медвежонок попал в петлю, принялся биться, выдохся и прилёг в изнеможении, а самка, использовав все возможные способы для его освобождения, затаилась рядом со своим обессиленным чадом.
Через некоторое время на тропе появились рабочие. Они не запомнили с точностью до метра место, где поставили петлю, и не спеша двигались прямо к затаившимся зверям. Когда оба они приблизились на расстояние броска, медведица прыгнула вперёд и подмяла под себя рабочего Ч., который шёл первым.
Медвежонок также вскочил и заревел. Второй рабочий, потрясённый свалившимися на него напастями — гибелью, как он считал, товарища, ревущими медведями и их количеством, кинулся удирать со всех ног к становищу бригады.
Вся бригада, вооружившись чем попало, двинулась на трелёвочном тракторе отбивать своего попавшего в беду товарища. Но медведица уже успела нанести ему такие страшные раны, от которых он скончался.
Глава 29 Белый властелин Арктики. Извечная война с человеком
В отличие от бурых белые медведи относительно недавно вступили в соприкосновение с человеком. Это не значит, что их знакомство произошло в ближайший исторический период, нет, белые медведи познакомились с человеком-охотником не менее трёх тысяч лет назад — будь то эскимос, индеец или викинг. Тем не менее этот срок не может идти в сравнение с тем громадным отрезком пути, который прошли бок о бок люди с его бурым собратом.
Принято считать, что современный белый медведь относится к человеку куда более почтительно, нежели его предки несколько сот лет назад. Писатель-натуралист Р. Перри, правда, оспаривает это утверждение, аргументируя свою точку зрения тем, что мёртвый медведь не может поведать другим о том, что он узнал. Действительно, большую часть жизни эти животные проводят в одиночестве и остаются в полном неведении о судьбе убитых, которая ничему не может их научить. Только раненые приобретают кое-какой опыт, и только медведицы способны поделиться им с медвежатами. Однако упомянутый автор, возможно, не учитывает масштабов той бойни, которой подверглись белые медведи за истекшие три столетия. Определённые зачатки осторожности перед лицом человека за это время могли выработаться даже путём естественного отбора.
Из описаний полярных путешественников XVI–XVII столетий явствует, что в то время белые медведи были неизмеримо опаснее и настойчивее, чем сегодня. Геррит де Фер, спутник Баренца в его экспедиции на Новую Землю, описывает ряд случаев, весьма характерных для того времени.
«Как-то ночью к нам забрёл крупный старый медведь необычайной худобы — на нём не было плёнки жира ни под шкурой, ни на брюхе; по-видимому, он страшно изголодался. Подошёл он к нашим запасам сала, сложенным в большую кучу. Совсем незадолго перед тем мы застрелили медведицу, с которой было двое совсем уже взрослых медвежат. Нам не удалось пристрелить их, и они удрали, но всё время держались неподалёку от нашей хижины. Мать их мы убили вечером, и в первую же ночь медвежата подошли к хижине и съели материнский желудок и все кишки. Возможно, что, когда старый медведь подошёл к нашей хижине, эти медвежата лакомились салом, сложенным в кучу. По следам мы потом установили, что старый медведь сначала погнался за одним медвежонком и задрал его где-то подальше на льду, а потом побежал к другому и тоже прикончил его. Затем вернулся опять к куче сала и, до отвала наевшись его, залёг спать тут же. Когда мы утром вышли из нашей „берлоги", он ещё спал».